и все киты поют на непонятном мне языке

– Знаешь, нам не очень хочется отваливать немалую сумму из бюджета на твои вредные привычки, подумай как-нибудь об этом на досуге. Директор поджал губы, положил заплывший жиром подбородок на замок рук и уставился своим нечитаемым взглядом на мужчину. Самое смешное, что Юнги уже двадцать шесть лет, он состоялся как артист, продюсер, да и в принципе, как человек, но его отчитывают словно маленького мальчика и чуть ли не бьют по попке. Он вальяжно кладет ладони на ручки стула, сжимая их, представляя шею человека напротив, и почти незаметно выдыхает. Чуть мотает смольной макушкой в отрицании, от чего множество сережек на его ушах создают перезвон, немного успокаивающий и такой необходимый в данный момент. Слишком душно в кабинете, коричневые стены никак не сочетаются с желтым полом, как вообще можно было выбрать столь отвратительный оттенок желтого. Юнги действительно старается сфокусировать и направить все его мысли на не угодивший ему цвет, лишь бы не думать об убийстве ген-директора. – Хотите, я сам заплачу, из своего кармана, – усмехнулся Юнги и удобнее расположился в кожаном кресле, показывая своей позой насколько ему плевать на этот цирк. – Знаете, я человек не бедный и если у вас такие проблемы, то я не против оказать вам материальную помощь, особенно, если вина лежит на мне. – Да как ты смеешь, щенок. Между прочим, из-за этих фотографий может подорваться репутация всей группы, ты об этом подумал? – Директор начинает повышать голос. - Что за бред вы несете. На этих фотографиях только я, курящий несчастную сигарету после тяжелого дня в студии, какая к черту группа. Вы видите косяк у меня между пальцев и голых девушек рядом? Я просто покурил, и все, нам уже не по двадцать лет чтобы трястись из-за любого прокола. На самом деле Юнги было банально плевать, а может где-то внутри себя, совсем чуть-чуть он надеялся, что кто-то раздует из этого огромный скандал и камбек придется отложить хотя бы на месяц, давая тем самым группе немного отдохнуть, но прежде всего дать этой задержкой передышку ему, Намджуну и Хосоку, так как писать музыку в режиме нон-стоп последние два года становится все тяжелее и тяжелее. Не то чтобы Юнги жаловался, но раньше, собираясь вместе, они много болтали, обсуждали жизненные ситуации, делились опытом, устраивали совместный мозговой штурм, а уже потом, набрасывая первые строки, кидались в этот омут с головой, заканчивая где-то под утро, ужасно уставшими, но полностью довольными и удовлетворенными результатом. А сейчас, а сейчас они банально «перегорели» или «исписались», но к сожалению, так думает только Юнги.

***

Юнги вернулся в общежитие, и хлопнув входной дверью, стараясь выплеснуть тем самым свое раздражение, но понял, что идея провалилась, а ненависть к сегодняшнему дню достигла своего апогея, как только до ушей дошли слишком громкие вопли Хосока из гостиной. Наверное, парни что-то обсуждали, девяносто девять процентов предстоящий камбек, но оставим один процент на ужин. Короче, неважно что за тема, но желания вести беседу не было совершенно, и пробубнив тихое «привет», Юнги даже не окинул парней взглядом, сразу направляясь в свою комнату. Мин плюхнулся на незаправленную кровать, мысленно радуясь внутренней лени, и прикрыл уставшие веки. Новый день точно будет лучше.

***

– Хен, вставай, у нас тонна работы в студии, - шептал Чонгук и несильно дергал Юнги за плечо, – и, если ты не встанешь в течение пяти минут, мы можем опоздать. Юнги совсем не заметил что не закрыл дверь в свою комнату, от чего раздражение уже с утра начало пробирать все тело, в успокаивающем жесте он пропустил через свою пятерню гладкие пряди, немного оттягивая их, надеясь тем самым прийти в себя, поднял уставший взгляд на макнэ. Чонгук смотрел на него, как всегда. С глубоким уважением, как и должен смотреть младший на старшего, а Юнги, как мудрый хен должен вежливо отказать, не задев тем самым чувства юноши. – Отвали. Видит бог, он действительно пытался. Но все вопросы, связанные с музыкой сейчас стоят поперек горла. Юнги так хочется бутылки вина, мятных сигарет и кого-нибудь теплого под боком, а не вот это все… – Я-то отвалю, но вот стафф под вопросом. – Который час? – прохрипел Юнги, и протер ели приоткрытые глаза кулаками. – Разве сегодня не записывается соло Техена? – Записывается, но тебе там быть обязательно, ты же знаешь. – С какого это хрена, я в нем не участвую. – Хен, ты один из продюсеров. Точно.

***

– Так, Техен, давай еще раз, а то слишком смазано. – проговорил Намджун в микрофон и устало откинулся на кресло возле пульта управления. Юнги смотрел на него украдкой и не мог пропустить изменившиеся черты лица Лидера. Кожа, кажется, совсем пожелтела от усталости и недоедания, а под глазами были слишком темные синяки. Он тоже устал, но почему молчит и притворяется, Юнги понять не мог. Техен слишком сильно волновался из-за своего соло, от чего делал глупые ошибки, тем самым увеличивая время записи, и уменьшая терпение Юнги. – Техен, если ты еще раз соскочишь с этой несчастной ноты, я запру тебя тут на всю ночь, клянусь. – Но хен! Ели продержавшись два часа, Юнги потушил об пепельницу ментоловую сигарету, похлопал ладонями по бедрам, намекая на скорый уход, и не дождавшись разрешения, встал с дивана. – Ты в последнее время много куришь, - подметил Намджун. – Это не очень хорошо для твоих связок, ты знаешь. – Как так, мой голос же станет более мужественным, – подмигнул Юнги, но из-за фальшивой наигранности это больше походило на гримасу боли. Техен устало хихикнул, удобнее разложив свои конечности на слишком добром Намджуне и перебирал свои волосы, попутно цепляя пальцами длинные серебряные серьги. Юнги закусил губу, пробормотав себе под нос проклятья в сторону маленького засранца, который вообще должен сидеть и помалкивать после такой ужасной записи. – Техен, а ты чего такой веселый, словно записался с первого раза, – съязвил Юнги и сложил руки на груди. Техен моментально изменился в лице, хмуря свои брови, показывая тем самым недовольство. – Какой-то ты злой в последнее время, может, надо немного расслабиться? – Парировал он. – Я-то могу расслабиться, а вот твоя задача собраться. Ты прекрасно знаешь, что у нас поджимают сроки, тебе через неделю в клипе сниматься, а мы еще даже не свели все, потому что ты только и делаешь что срываешься, совсем не заботясь обо мне или Намджуне, – Юнги прыснул рукой в сторону лидера, – а за это нам, между прочим, потом влетать будет, а не тебе. – Юнги, остановись, – сказал лидер и сбросив ноги Техена, поднялся с дивана, подойдя ближе. – У всех нервы сдают, и самое глупое, что мы сейчас можем делать – ссориться. Будь разумен. – Будь разумен, – съязвил Мин, – Я был разумен три часа назад, а сейчас я в ярости и имею полное на это право. – Твоя ярость все равно не исправит задницу, в которой мы находимся, так что лучше заткнись и возвращайся в общежитие, отдохни, поешь, подрочи и выспись. Так Юнги и стоит сделать. Он понимал, что злиться, кричать и обвинять Техена он не должен, ведь не его вина что временные рамки жмут со всех сторон, общественность давит и вся эта ответственность, черт, Юнги бы тоже не выдержал, но эмоции лились через край, негатив копился и хотелось уже хорошенько врезать кому-то, и если бы там не было Намджуна, который вовремя вставляет свои умные фразы, Юнги бы точно не сдержался и натворил дел. Размышления прервал звук телефона. BigKook «тебя сегодня ждать???» Юнги немного не понял какого хрена Чонгук вообще интересуется его местоположением, так что просто заблокировал телефон, но не успел он положить его в карман, как пришло еще одно сообщение. BigKook «Я разогрел тебе ужин, он на барной стойке» А вот это уже интересно.

***

Сбросив ветровку на пол, и разувшись, Юнги старается аккуратно пройти по коридору. Свет везде выключен, видно, остальные, Кроме Намджуна и Техена, уже спят. В желудке предательски начинает урчать, и решив «ну и хер с ним, халява же» он направляется на кухню, и сразу натыкается взглядом на контейнер, к которому прикреплен стикер. В этой темноте сложно разобраться что там написано, но Юнги на самом деле было плевать. Еда единственное что его сейчас интересовало. Неожиданно раздается щелчок, и кухня наполняется слишком ярким светом для глаз Юнги. Обернувшись, он видит сонного Чонгука, в розовой пижаме Куки и с легким от подушки бардаком на голове. – Ты чего проснулся? – недовольно бурчит Юнги, и обратно разворачивается к еде, открывая крышку контейнера и вдыхая аромат риса и тушеной баранины. – Спасибо за ужин. – Не за что, хен, – слишком тихо говорит мелкий из-за заспанного голоса. – Ты уже неделю почти ничего не ешь, так что я решил немного заняться твоей диетой. – По набору веса? – По набору веса и хорошего настроения. – Юнги не видел его лица, но услышал по голосу что Чонгук улыбнулся. Младший обходит стул на который плюхнулся Юнги и садится напротив, вытягивая свои длинные руки и укладывая голову на них. – Я вижу, Юнги-хен, что тебе сейчас не нравится быть в группе, но я искренне надеюсь что это пройдет. Нельзя сказать, что репер никогда не получал нужную поддержку от парней. Он всегда мог поговорить о своих переживаниях с Намджуном за бутылкой дешевого пива, или поесть острой свинины вместе с Техеном, но сейчас, к сожалению, Юнги не может этого сделать. Не может или не хочет, сложно понять, или он стал плохо понимать шестерых парней, его поддержку и опору, или они все стали говорить на непонятном ему языке. Смотря в глаза Чонгука, видя столько искренности, переживания в его эмоциях, Юнги хочет отплатить тем же, но не может. Он чувствует только вину. Но что делать с этой виной? Бороться, закрыть в себе и запрятать на самую дальнюю полку. Юнги не может понять, когда стало так неприятно, тяжко, да что уж там, невыносимо находиться в группе. Следовать расписанию, постоянно ограничивать себя, свои чувства, эмоции, притворяться почти все время на публике, а теперь и перед парнями. Возможно, разговор с директором стал последней каплей в переполненной чаше самообладания, но черт, разве все может так испортиться и никогда не наладиться… – Юнг…, - не договаривает младший, медленно поднимая голову со своих рук, и продолжая смотреть прямо в глаза напротив. Или у Мина голова совсем не соображает после бессонных ночей, или Чонгук пытается растопить лед переизбытком эмоций, но Юнги четко чувствует теплую ладонь, которая слишком неловко и мягко касается его кожи, чувствует щекой шершавость большого пальца, который почти незаметно гладит ее. Юнги смотрит в глаза напротив и не может понять, или он совсем не соображает после бессонных ночей, или Чонгук топит его лед… Кажется, время остановилось и Юнги утонул где-то глубоко в новом и совсем незнакомом, но столь глубоком для него океане. Почему Чонгук смотри так, словно он действительно его понимает, чувствует каждую эмоцию, каждое сомнение и недовольство. Юнги кладет свою ладонь поверх его и старается убрать, но проваливается при первой же попытке. Слишком приятная кожа на ощупь, слишком родное тепло. Время остановилось, но на деле прошло несколько секунд. – Юнги, – уже увереннее говорит Чонгук, старательно скрывая свою робость от происходящего момента. – Ты должен знать что не одинок, что у тебя есть мы, твоя семья, которая переживает и любит, что у тебя есть я. Будь уверен, все твои переживания всегда имеют большое значение для нас, для меня, для всех. Пожалуйста, не закрывайся…– на последнем слове его голос предательский дрожит. Чонгук больше не тот пятнадцатилетний мальчик, стесняющийся всех и вся, старающийся спрятаться от этого большого мира в самый темный угол, Чонгук вырос, и смотря на его лицо можно увидеть небольшие морщинки, присущие его возрасту, более острые черты лица. Но когда он успел стать таким мудрым, от чего Юнги ощущает себя тем самым мальчиком, что прячется в первую очередь от самого себя. – Я постараюсь.