***
- Детская акулья песенка, - говорит Кюхен. Чанмин крепче обхватывает пиво в своей руке и вздыхает: - Да, Кюхен, - говорит он. Кюхен игнорирует его, постукивая пальцем по дереву кофейного столика Чанмина и отвлекая внимание: - Ты уверен, что она не ребенок? Кюхен всего на 15 дней старше Чанмина, и ни в каком виде или форме не является его начальником на кухне, место которого он хотел бы в один день занять. А так же, как для лучшего друга, он просто ужасный мудак. Чанмин не чувствует абсолютно никакой нерешительности, что бы не залепить подзатыльник ему: - Заткнись, - говорит он. Это мягкий, дружеский вид подзатыльника. Но Кюхен все еще делает из этого большое событие, даже когда его глаза блестят не только от хорошего алкоголя. - Они не ребенок, - говорит Чанмин. Нейтральность дополнительно подчеркивается Чанминовским использованием местоимения. Кюхен все еще ухмыляется: - Ага, окей, - говорит он. – Ты все еще загоняешься на их поле? - Я не тот, кто будет разочарован, если окажется, что мой соулмейт это не Виктория из f(x), - незамедлительно парирует Чанмин. – И это тупо, пытаться понять что-то о них по твоему собственному голосу в твоей голове.. -.. твоему собственному голосу в твоей голове..я знаю. – Говорит Кюхен вместе с ним, повторяя слова Чанмина прежде, чем тот может хотя бы закончить своё предложение. – Ты говорил. И говорил. И говорил… - Ты закончил? – Говорит Чанмин. - Ты ведь знаешь, что весь смысл Песенного Поиска – это предоставить общий взгляд на голос в твоей голове, верно? – Говорит Кюхен. – Вроде как, это в прямом смысле – выделить только самое главное. - Ага, хорошо, мистер «или я сумасшедший или я уже слышал ‘Nu ABO’ раньше», - говорит Чанмин. Кюхен одаривает его сердитым взглядом: - Я слышал. - Хорошо. - Слышал. - Хорошо… Минхо наконец показывается из ванной, глядя на них обоих с легким беспокойством: - Ну и из-за чего вы спорите на этот раз? -‘Nu ABO’, - мгновенно отвечает Чанмин. - Песенный Поиск Чвана, - говорит Кюхен одновременно с Чанмином. И он выигрывает. Это куда более интересная для обсуждения тема. - А, - говорит Минхо, - ты, наконец, собираешься, Чанмин-хен? Чанмин ощущает, как к его вискам подкатывает мигрень. - Знаете что? Определенно, - говорит он. – Я ведь действительно посещаю Японию в Чусок вовсе не потому, что моя мать устала от того, что я Беспесенный, и решила провести праздники на Чеджу вместе с моим отцом. Но и в самом деле именно потому, что кто бы не пел детсадовские песенки у меня в голове, однажды он начал напевать их на японском. Кюхен скрестил руки на груди, явно не впечатлившись, но Чанмин продолжает: - На самом деле, я направляюсь в Обихиро потому, что в один из дней я проверил мелодию и оказалось, что песня, которую они играли на железнодорожной станции в Обихиро… - Мы поняли, что ты хочешь умереть грустным и одиноким, дроча на Детскую Акулью песенку, вместо того, чтобы трахать Детскую Акулью песенку. – Вставляет Кюхен, ударяя своей бутылкой пива о бутылку Чанмина. – Вздрогнем же, ты, тряпка. Чанмин радостно ухмыляется в ответ: - Ты меня любишь, мудачье. - Вы оба – идиоты, - бормочет Минхо, но все равно садится на полу между ними, чтобы выпить. – Ты и правда едешь в Обихиро? Чанмин с силой сглатывает: - Ага. И предполагалось, что вы должны были быть здесь для того, чтобы помочь мне собрать вещи, вообще-то. – Он встает и проходит к своему полупустому чемодану, собранному лишь наполовину и все еще лежащему открытым на одном из стульев его импровизированной кухни. Кюхен поднимает на него взгляд: - Зачем, чтобы ты смог впечатлить своего соулмейта, которого ты не собираешься искать? Чанмин кидает в него футболку, старую, со времен их университетских деньков, когда еще мама Кюхена была уверена, что они оба собираются закончить бухгалтерами или кем-то в этом духе, вместо интернет-безопасности (Кю) и тренировок, чтобы стать шефом (Чанмин), пока Минхо, куда больше согласно «программе», закончил, пробираясь своим путем через Дикий Запад профессионального спорта. Футболка вероятно слишком мала, и в любом случае, вероятно, не была куплена Чанмином, и так же хороша в качестве чего-либо, чем можно было запустить в Кюхена. Его друг не уворачивается от футболки, но сразу же стаскивает со своего лица, уставившись на нее: - ‘Sorry girls I only date models’, - читает он, с немного выраженным акцентом. – Ага, ясно, я тебя понял. Когда ты в последний раз ходил за покупками? - На случай, если ты не заметил, у меня сейчас немного загруженное расписание. – Говорит Чанмин. - Тебе хотя бы не нужно вставать раньше восьми, - рассеянно говорит Минхо. – Кто тебе вообще это купил… - Шивон-хен, - хором отвечают Чанмин и Кюхен. – 100% Шивон-хен. Левый глаз Минхо дергается: - Верно, - говорит он. – Ведь наследники чеболей наверняка закупаются паршивыми футболками. Чанмин переводит взгляд на своего младшего друга: - Ты видел шкаф Шивон-хена? - Нет, потому что в отличие от тебя, у меня нет желания умереть или пунктика насчет миллионеров, соблюдающих воздержание. – Минхо моментально отскакивает назад, когда Чанмин выкрикивает: - Мы были друзьями! - Друзьями, которые очень сблизились со шкафом Шивон-хена. – Говорит Кюхен, поигрывая бровями. - Идите вы оба нахуй, засранцы. – Чанмин жалобно хныкает и возвращается к рытью в своем чемодане. Его друзья определенно дали другу другу пятюню за его спиной. Чанмин начинает убирать нитку, свисающую по шву его чемодана, и хмурится. И продолжает убирать нитку. Один из них, Кюхен, в конце концов, вздыхает и встает: - Чван-а, - говорит он. Чанмин не оборачивается, чтобы посмотреть на него – просто продолжает волноваться о несуществующих затяжках на ткани. Он должен просто взять сумку. Поездка явно не займет больше пары дней, к неизменному огорчению его матери. При Песенных Поисках нужно много чего сделать, только недели занимает планирование и все явно должно длиться дольше, чем три выходных дня, которые Чанмин взял на Чусок. - Слушай, это вовсе не должно быть единственным способом, чтобы найти их, - говорит его друг. – Разве это не то, что ты обычно говоришь об этом? - Кю, я встретил их, когда мне было пятнадцать, - говорит Чанмин, по-прежнему не глядя ни на одного из них. – И я думаю. Если бы я просто не стоял там.. Если бы я не отвлекся на то, что у меня в ушах разрывалась не пойми какая песня… - ‘Peace’ Ли Чонхен-нуны, Чанмин. Чанмин продолжает говорить: - Я мог хотя бы похлопать, или хоть что-нибудь и… продолжать. – Хмурится он. – Я думаю, мы могли бы встретиться, если бы я продолжил. Кюхен подается вперед, чтобы обнять того, и Чанмин позволяет ему, хотя и может сказать, что его друг в трех секундах от того, чтобы ударить Чанмина коленом по яйцам, просто чтобы улучшить себе настроение. Что-то в этом ведь все еще должно быть от Кюхена, хотя тот и вздыхает и обнимает Чанмина на удивление мягко, перед тем как отпустить. - Нда. Что ж, - говорит он. – Это был плохой год для SM в любом случае. Губы Чанмина дернулись. - Все, что у них имелось, эта та ужасная Сезонная группа, которая не продержалась даже одной музыкальной программы и эта странная хип-хоп группа. Чанмин не сдерживает усмешки. - Тебе нравились хип-хоп группы, - говорит он, хоть и не был знаком с Кюхеном в то время. Они встретились друг с другом в одном и том же университете, с одной и той же ужасной неспособностью понять, что они делают со своими жизнями, и сошлись вместе как две детали одного паззла, когда оба узнали, что они вдвоем каким-то образом провалили свой путь к славе с помощью SM Entertainment. Они напились в один из дней в середине учебы и вылили друг на друга всю лавину чувств по поводу их различных путей с людьми, которые прошли-таки через дебют. - У меня был ужасный вкус. – Говорит Кюхен. Минхо поднимается и встает между ними, всем своим телом повисая на Чанмине - выверенным, согревающим движением; Чанмин вынужден схватить его, удерживая от падения; к тому же обнимашки Минхо никогда не рискуют закончиться ударом по яйцам и они на самом деле заставляют Чанмина чувствовать себя так, словно он может встретиться лицом к лицу с целой вселенной. - Вы двое закончили разводить сопли? – Спрашивает их младший друг. - Нет, - одновременно восклицают Чанмин и Кюхен, перед тем как поцеловать Минхо в обе щеки, щекоча и щипая, несмотря на протесты и хохот младшего. Они преследуют его через всю квартиру, громко хохоча. После всего, они заканчивают, растянувшись на кровати Чанмина, рассматривая его потолок. - Итак, ты и в правду собираешься провести Поиск, - Минхо первый, кто заговорил. - Ага, - отвечает Чанмин. Его сердце подкатывает к самому горлу. Кюхен сжимает его ладонь.***
Чанмин сходит с самолета и мгновенно сожалеет о своем решении. Он выбрал Японию, потому что учился за границей в университете и не позволял себе слишком расслабиться в языке, но он выбрал именно Обихиро потому что что-то в его сердце говорило ему сделать так. Или если точнее, он метнул дартс в карту мира, потому что было 3 ночи, его мать слала ему грустные смайлики весь вечер, и отчаяние сказало забронировать билет на самолет и свалить к чертям отсюда. Середина сентября означает окончание лета, длинные штаны и многослойные рубашки, но Хоккайдо все еще достаточно солнечный, так что Чанмину приходиться носить солнцезащитные очки, когда он приходит в Песенное Поисковое Агентство со стучащим сердцем. Здание выглядит невыразительно и благопристойно, и пугает Чанмина до чертиков. Он достает свой телефон. Минхо-я. Минхо безопасный. Минхо не будет смеяться над ним или делиться его сообщениями со случайными незнакомцами и может и в самом деле дать ему дельный совет. Я не могу войти туда. Хен. Минхо отвечает незамедлително… это еще одна вещь о Минхо; он понимает срочность ситуации, а еще работает по странным часам профессионалного спорта и следовательно может отвечать на Чанминовские метания посреди рабочего дня. Ты не обязан заходить туда. Я имею в виду, что они собираются для меня сделать… опишут Песни и нарисуют мне изображение? Эмм, да? А потому что я мужчина, они в любом случае нарисуют мне девушку… Чанмин-хен. И это тупо, и бессмысленно, и откровенно говоря, сейчас 2018-й… Чанмин-хен. Так что ты прав, Минхо-я, мне не нужно туда идти, решительно заключает Чанмин. Я в любом случае здесь только потому, что метнул дартс: я просто собираюсь закрыть свои глаза и пойти к автобусу. Его телефон начинает звонить прежде чем он смог порадоваться тому, что отправил свою последнюю тираду. Чанмин отвечает, удивленный: - Минхо-я… - Тебе не разрешается закрывать глаза и идти по дороге, чтобы попасть к автобусу, Чанмин-хен! – Минхо продолжает кричать, отлично слышимый, хотя Чанмин и убрал телефон подальше от своего лица. – Это тупо и опасно, а ты не тупой! Чанмин выжидает с минуту, чтобы у него в ушах перестало звенеть, и затем возвращает телефон обратно к уху. - Но вот я опасен, - проясняет он. - Во имя моего чертового здоровья! – разъяренно ругается Минхо и отключается. Чанмин затуманенно моргает несколько раз. Но для ясности, мне можно послать нахуй формальности и просто уйти самому по себе? - пишет он Минхо. Ну так. Тут же отвечает Минхо. Разве это не более романтично в любом случае? Чанмин сглатывает внезапный ком в горле. Минхо-я. Слушай, ты говорил об этом как всего лишь о большой игре, хен, но я знаю, что это потому, что Кю-хен идиот, а ты напуган. Взможно Чанмин начинает жалеть о том, что обратился к Минхо. Минхо слишком рационален в таких вещах как эти, и тот факт, что Чанмин в прямом смысле в другой стране, похоже, придает тому еще больше храбрости. Он ничего не отвечает на это. Минхо продолжает, не обращая внимания. Вот смотри. Ты там, и это Чусок, и Хоккайдо звучит прекрасно для того, чтобы повеселиться, так что не переживай так сильно, хорошо, хен? Чанмин сглатывает еще один ком в горле. И когда ты перестал быть тем еще мудаком? Наконец говорит он. Когда этот хен, которого я знаю еще с универа, выпнул меня из своей квартиры, потому что я побил его в FIFA. Незамедлительно отвечает Минхо, к ужасу Чанмина. А теперь прекрати писать мне и иди найди их. Ты для меня умер. Говорит Чанмин, что вообще-то не звучит как “спасибо”, но Минхо в любом случае знает. :)***
Они нарисовали ему девушку. Чанмину пришлось пройти через детальное получасовое интервью о Песнях, которые его соулмейт любит петь, и все что Чанмин получает из этого, это немного полезной информации, которую он и так уже знал (восемнадцатилетний Чанмин, три года целиком погруженный в “Я слышу кого-то еще, поющего в моей голове”, был куда более отчаянным во впитывании информации, а так же в том возрасте, когда говорить об этом с его друзьями и семьей было более приемлемым), и рисунок девушки. Конечно, Чанмин солгал и не упомянул, что последней песней, которую он слышал этим утром, была песенная тема Jeju Air. Но, возможно, эта песня была в голове самого Чанмина, так как ведь изначально это он был в аэропорту, напевая мотив и закатывая глаза по поводу бедных айдолов, которым нужно было дрыгаться, ну или что они там делали, под мотив ‘Refresh Point’. Он не скрыл информацию о детской акульей песенке. Он даже согласился с тем, что у его соулмейта наполовину приличный вкус в музыке, время от времени, но так же, его ведь ни в каком виде не спрашивали о нем самом. И они предоставили ему рисунок девушки. Человечество обречено, пишет он Минхо, когда садится в первый автобус, который он ловит, и который идет бог знает куда. Он оплачивает проезд, улыбается на пути к первому свободному месту, и продолжает хмуро смотреть в свой телефон. Возможно, ему стоит снять гостиницу, но опять же, у него с собой лишь небольшая сумка. Это то, что ты делаешь, когда идешь на Песенный Поиск: пакуешь свою жизнь, посещаешь терапевта (прости, Песенный Гид), получаешь рисунок (прости, Песенный Визуализатор) и пускаешься в самое иррациональное и все же в каком-то роде прекрасное приключение нашего времени. Чанмин не знает, куда ему девать руки. Он смотрит вниз, на свой телефон. Ты все же сделал это, верно? Говорит Минхо. Напиши об этом и Кю-хену тоже. Это спасет меня от неприятностей. Чанмин ощущает подступающую головную боль, и на секунду замирает. Обычно, у него всегда было какое-то музыкальное сопровождение для боли: детские песенки или трот, или, время от времени, даже песни, которые Чанмину нравятся, пусть и были они преимущественно на английском и из того времени, когда Чанмина вообще еще не было. Но, не принимая во внимание рекламу Jeju Air, Чанмин был один в своей голове все утро. Что странно. Минхо-я, пишет он. Что случается, если твой соулмейт умирает? Минхо пугающе молчалив. Видишь, говорит он, наконец. Вот почему не важно, как сильно ты жалуешься на пение, но это все же хорошо, иметь кого-то, настолько коммуникабельного. Рот Чанмина открывается в едва скрываемом ликовании. Ты, наконец, собираешься поведать мне детали о своем? Минхо игнорирует его. Некоторые люди не поют в каждый момент бодрствования, Чанмин-хен, говорит он. Наглядный тому пример – ты. Чанмин раздумывает над этим. Справедливо, признает он. Но мой соулмейт поет постоянно. Это правда. С момента, когда он вышел из SM Entertainment в 2002, Чанмин никогда не был по-настоящему один в своей голове. Конечно, были моменты тишины и спокойствия. Неделя выпускных экзаменов, на два года раньше чем у Чанмина, и больше доказательств того, что его соулмейт не был ребенком. Два года с одними военными песнями и строевыми рифмовками, за месяцы до того, как Чанмин сам отправился служить – еще одно доказательство того, что, несмотря на пристрастие к детским стишкам и древней, раздражающе заедающей попсе, соулмейт Чанмина это кто-то одного с ним возраста. (И мужчина, так как женщины не служат, но Чанмин не любит углубляться в это, не хочет думать об этом; уделив этому ровно столько времени, чтобы просто дать нейтральные местоимения.) У Чанмина бывают моменты тишины, потому что никто не поет в каждый осознанный момент своей жизни, но это ощущается по-другому. Это ощущается просчитанным и даже немного словно вызов. На секунду, какая-то надеющаяся часть Чанмина на самом деле верит в то, что кто бы это ни был на том конце его музыкального телепатического провода, тоже ищет его. Но затем он отвергает эту мысль и открывает бумажный блокнот, который ему дали в агентстве. Женщина, которая помогала ему, напевала под нос какую-то милую японскую поп-песню, и улыбалась так часто, словно кто-то еще вклинивался со своим собственным исполнением. На мгновение Чанмин даже отвлекся на то, как же сильно ему хотелось этого же. Она дала ему практически пустой скетч-бук, пока он ждал, и время ожидания было достаточно долгим для того, чтобы Чанмин на самом деле использовал его и записал несколько рецептов и, пожалуй, даже лирику. Во время терапевтического сеанса гетеро-стандартизированного ада, она сама рисовала Песенный Визуализатор, и, в конце концов, Чанмин остается с практически пустым блокнотом и инструкциями продолжать зарисовывать ключевые мысли. Он перелистывает блокнот на эскиз, быстро делает фото женщины на странице, отправляет его своим друзьям, и вздыхает. Возможно, ему стоит что-то напеть. Автобус останавливается. Воу, Кюхен отвечает в то самое время, когда толпа школьников и один страдающий учитель заходят в автобус. В смысле, она красотка, но у меня никогда не было чувства… он умолкает, словно задумывается о тактичности и Чанмин вздыхает, вставая, чтобы дети могли сесть все вместе, и направляется в переднюю часть автобуса. Остановка, где они находятся сейчас, в лесу и без опознавательных знаков, и все, что есть у Чанмина, это карта и плохое предчувствие, но все внутри него говорит ему сойти с автобуса. Он выходит из автобуса. Кю, я же говорил тебе – я слушал армейские марши за месяцы до того, как был зачислен на службу, верно? печатает он, выходя из транспорта. Кто-то стоит, ожидая, чтобы зайти после того, как выйдет Чанмин, и человек начинает подниматься по ступенькам именно в тот момент, когда дурацкое сердце Чанмина говорит выметаться, так что Чанмину ничего не остается, кроме как опустить свою голову, чтобы не уронить ненароком свой телефон в грязь Обихиро, и быстро извиниться на корейском. - Извините. Он делает это рефлекторно, кланяясь и проходя мимо человека на своем пути на открытый воздух, и абсолютно точно пропуская задержку в дыхании незнакомца из-за его языкового выбора. Ну слава Богу. Ответил Кюхен. Слушай, я поддерживаю тебя, Чван, и всегда поддерживал, Чван, но ты действительно начал становиться уж очень раздражающим из-за этого. Что, из-за моего надвигающегося кризиса идентичности связанного с моей второй половинкой, которая, по-видимому, дееспособна и может служить в армии? Говорит Чанмин. Автобус отъезжает, и вместе с этим, Чанмин ощущает, как его внутренности скручиваются. Он почти теряет баланс, хотя ветра нет, как и никого вокруг, и нет никакой причины для Чанмина думать, что он упустил нечто судьбоносное. Он хмурится, сбитый с толку, один среди леса, но в любом случае продолжает печатать в своем телефоне. Совсем рядом он может увидеть железнодорожную станцию, и это место так же хорошо для начала, как и любое другое. Ты просто можешь сказать, что у них есть член, Чанмин. Сказал Кюхен. Он просто может сказать, что у них есть член. Скажи ему, Минхо-я. Я только что превысил свой дневной лимит кризиса Чанмин-хена, отвечает Минхо. Но Чанмин-хен. Чанмин моргает, глядя вниз на свой телефон, в ожидании. У этой девушки действительно очень красивые губы. Чанмин замирает и, по какой-то ужасной причине, краснеет. Захлопнись. Нет, послушай меня, говорит Минхо. Я знаю, ты не рассказал им всего, что было за 16 лет… - О, простите, - извиняясь, сказал агент Чанмина. – У Вас не было возможности для поиска раньше? - Нет. – Чанмин был в двух секундах от нервного тика. – Честно говоря, я не видел причин для спешки. … но они профессионалы, так что они должны были указать некоторые вещи верно. Ну, это просто лицо, но могу гарантировать, если бы они позволили Чанмину смоделировать тело, она была бы куда более «одаренной», говорит Кюхен. Чанмин морщит свою переносицу. Я это тебе рассказал по секрету, мудила, говорит он. О чем, что ты фанат сисек? Говорит Минхо. Чанмин, все об этом знают. Чанмин морщит свою переносицу еще сильнее. В смысле, продолжает Минхо. Ты реально плох в замесе теста, что удивительно, учитывая этот факт … Чанмин фыркает, не сумев сдержаться, и говорит скорее в пространство: - Окей, вы все уволены, - и убирает свой телефон. Его внутренний голос явно доволен этим. В любом случае, Песенные Поиски предполагают обособление от мира, так, что бы ты смог найти свою вторую половинку в нем. Чанмин действительно должен быть в режиме радиомолчания, из предосторожности. Но затем, учитывая, что он на самом деле был в полной тишине (никаких Песен после Jeju Air), возможно Чанмину следует сдаться и вернуться домой. Все равно ведь Чусок это просто длинные выходные. Среда приближается, Чанмин должен будет вернуться на работу. Каждая его клетка кричит о том, что уйти сейчас будет правильным решением. Вместо этого Чанмин снова достает блокнот и смотрит на рисунок. В его голове по-прежнему тревожно тихо. У девушки на рисунке довольно красивый изгиб губ, но ничего кроме этого в рисунке не останавливает Чанмина от желания выбросить его в океан. Конечно, у нее красивые глаза и двойные веки, но это стандарт современной красоты, так что Чанмин не удивлен. На рисунок рядом с ее верхней губой уже попало немного грязи, но по какой-то причине, вместо того чтобы вызывать в Чанмине раздражение, он просто смотрит на это и неясно от чего, его живот сжимается в легкий узел. Чанмин встряхивает своей головой: - Ты становишься смешон, Шим, - бормочет он, стирая грязь прочь и засовывая блокнот обратно в сумку. – Тебе уже мерещится всякое. Ты проголодался. И в самом деле, прямо сейчас, обед это то, что звучит просто прекрасно. Чанмин мог бы отлично продолжать свои поисковые выкрутасы и ночью, но по какой-то причине, он отказывается от этой идеи. Словно по команде, желудок Чанмина урчит. - Верно, - обращается он к самому себе. – Обед. На пути к железнодорожным путям, Чанмин ловит себя на том, что напевает мелодию. К тому времени, как он доходит до них, он понимает, что он не просто напевает мелодию: он поет Детскую Акулью Песенку. Он смеется, не в силах совладать с собой, сдвигает сумку на плече, и сверяется с картой на станции в последний раз. И тогда, из-за того, что он один в этом дейтсвие, что вовсе не должно было быть Песенным Поиском, но, так или иначе, оказалось им, он запрокидывает свою голову назад и продолжает песню. Где бы он ни был, Чанмин надеется, его соулмейт оценит иронию.***
Чанмин взял с собой не много сменной одежды, что становится ясно следующим утром, когда он, поевший и отдохнувший в довольно сносной кровати, а затем позавтракав, приступает к оставшейся части своего Песенного Поиска без особого энтузиазма. Он спит в одних лишь только боксерах, потому что по какой-то причине в его комнате душно, принимает душ утром в попытке смыть пот, и приходит к ужасающему пониманию, что ему придется надевать ту же самую одежду снова. - Ебать мою жизнь, - говорит Чанмин. Он надевает ту же одежду снова. Его интуиция говорит ему, что нужно двигаться к побережью, воде, песку или чему-то подобному, и душ не избавил от этого зова. На самом деле, это только усилило желание, до такой степени, что Чанмин посылает все к черту и мастурбирует, несмотря на то, что он был не единственным человеком, остановившимся в этом отеле. К счастью, Япония это остров, так что тут нет недостатка в островах. К несчастью, Чанмин не имеет ни малейшей идеи о том, куда ему податься после пляжа. Что, безусловно, не самый лучший настрой для выхода на пустую грунтовую дорогу и начала пути, но Чанмин все равно делает это, с сумкой через плечо, ботинки шаркают по асфальту, и да – во вчерашней одежде. - Это была ужасная идея, - говорит он сам себе. Он шел уже где-то минут двадцать, да и погода была чудесная. Его волосы чистые, его одежда не до ужаса грязна, и рисунок девушки все еще в его сумке, издеваясь над ним ее слишком не «такими» чертами лицами, но ноги Чанмина уже начинают болеть от слишком долгой ходьбы в неподходящей обуви. Он борется с желанием достать телефон и написать своим друзьям. - Ты в бегах, Шим, - говорит он. На данный момент он уже переступил через заботу о том, как легко стало разговаривать с самим собой. – Вот так это и делается. К тому же, он проверил свои сообщения еще до того, как его будильник закончил будить его, и Кюхен с Минхо приняли его молчание за признание пунктика по поводу груди, и Чанмину хотелось бы быть в Сеуле, чтобы избавить их от этого абсурдного убеждения. - Ладненько, - продолжает Чанмин, все еще разговаривая с самим собой. - Ты в глуши, путешествуешь автостопом в поисках пляжа. – Он смеется. – Возможно твой соулмейт на самом деле акула. И он бы пропустил автомобиль, замедлившийся в ответ на его поднятый большой палец, но его нога ударяется о камень, баланс теряется, поэтому Чанмин оборачивается и понимает, что какая-то добра душа все же остановилась ради него. - Охуеть, - Чанмин выругался себе под нос. Он спешит к окну машины. – Привет, извините, эмм, я… - Языки это тяжело, когда ты был один последние 24 часа, разговаривая сам с собой об акулах. – Спасибо, - Чанмин свободно говорит на японском, так что это неловко. – Я направляюсь к пляжу. – Он наконец поднимает взгляд и замолкает. У мужчины в машине губы лукообразной формы, темные, почти иссиня-черные волосы, и на нем запятнанные, золотые, возможно, дизайнерские солнцезащитные очки. Обе его руки на руле, и он смотрит на Чанмина с приоткрытыми губами и слегка склоненной на бок головой. Чанмин заканчивает тем, что следует взглядом по пути падения челки до родинки у губ мужчины, которая резко выделяется на фоне его кремовой кожи. На один ошеломляющий момент Чанмин испытывает искушение насвистеть мелодию. Мужчина все еще ждет, пока Чанмин справится с самим собой, так что тот подавляет это нелепое побуждение. - Привет, - он начинает снова, на значительно лучшем японском, - я направляюсь на, эмм…- он медлит, потому что слова – это тяжело, когда ты прислушиваешься к подозрению, и достает свою карту, указывая, - сюда. Мужчина в машине следует за пальцем Чанмина, выглядя почти потрясенным, прежде чем кивнуть: - Я тоже, вообще-то, - говорит он. Его голос глубже, чем Чанмин ожидал. – На самом деле, я рад, что у тебя есть карта. Мой телефон сдох. И Чанмин замечает девайс на приборной панели, на котором открыто приложение с картой, где пункт назначения не указан вовсе. - Я в Поиске, - добавляет мужчина, спонтанно. Чанмин сглатывает: - Я тоже, - выкладывает он, хоть это и кажется глупым, сообщать такую важную информацию незнакомцу. В конце концов, незнакомец сказал об этом первым, так что, следовательно, и Чанмину это допустимо. - Я Чанмин.- А вот это определенно недопустимо, и Чанмину хочется ударить себя по лицу. Но он старается не выругаться матом. Дверь в машине мужчины открылась. - Чанмин, - произносит тот в ответ. Чанмин думает к черту, и открывает дверь автомобиля, закидывает свою сумку на заднее сиденье и забирается на пассажирское кресло. - Я Юнхо, - говорит мужчина. Он говорит это на корейском. Плечи Чанмина немного расслабляются. - Ты не отсюда, - заключает он, тоже на корейском. Он по умолчанию говорит формально, потому что тише едешь дальше будешь. Юнхо снова заводит машину. - Нет, - говорит он. Он все еще носит очки, и по какой-то причине Чанмин ненавидит то, что они не дают ему возможности увидеть глаза мужчины. – Вообще-то, я тут только на праздники, – мягко продолжает Юнхо. - Я тоже, - Чанмин ерзает на кресле, к удивлению не стесненный, и бросает взгляд вниз на ноги Юнхо. Они длинные. Чанмин готов поспорить, что они могут оказаться практически одного роста, если встанут. Его желудок ощущает себя странно. - Мои друзья в некотором роде подтолкнули меня на это, - добавляет он. Юнхо отбивает ритм своими пальцами по рулю, и затем указывает на свой телефон: - Можешь заблокировать его? – спрашивает он. – Батарея. И у тебя есть карта. - Ага, но я знаю, куда направляюсь только в хорошие дни, - усмехается Чанмин, но в любом случае тянется, чтобы заблокировать телефон Юнхо. Он дважды кликает на экран абсолютно не специально и на нем высвечивается определенно очаровательная фотография Юнхо в окружении детей. Чанмин моргает. - Я воспитатель в детском саду, - представляется Юнхо в тишине. Чанмин вздрагивает: - Извини, - он тушит экран телефона. - Нет, я понимаю тебя, - говорит Юнхо. – Я незнакомец, который не празднует Чусок вместе со своей семьей. – Я бы тоже покапался, просто чтобы убедиться, что я не детоубийца. Принимая это за согласие, Чанмин нажимает на кнопку домашнего экрана в телефоне Юнхо. - Я тоже не провожу Чусок со своей семьей, – говорит он в то же самое время. Экран телефона загорается с фото Юнхо и улыбающихся детей. Мужчина улыбается, так же как и дети, но так же он носит именной тэг, который зовет его Витамин Юнхо-сонсенним, и Чанмин подавляет улыбку. Он переводит взгляд между фото и живым мужчиной. - Они выглядят слишком радостными для того, чтобы ты был детоубийцей, - наконец говорит он. Юнхо приспускает очки, пользуясь преимуществом пустой дороги, для того чтобы взглянуть на свою собственную заставку на телефоне: - Ты прав, - говорит он. Чанмин ощущает себя снобом но и по какой-то причине довольным, так что прикрывает все это невозмутимостью. - Хотя я скажу, немного вызывает тревогу то, что тебе нужно было проверить и увидеть что именно у тебя на твоей же собственной заставке. – Говорит он. Юнхо фыркает и наконец совсем избавляется от очков, цепляя их за воротник своей футболки и возвращая руку на руль в один быстрый момент. Это привлекательно. Сильно. Очень надежно и безопасно. Чанмину никогда не нравились все эти вещи одновременно до этого. Он сглатывает. - Я люблю своих детей, - говорит Юнхо. – У меня много их фото. - Ага… это тоже пугает, - продолжает Чанмин. – Второе очко в пользу не детоубийцы. Юнхо поворачивается, чтобы улыбнуться ему: - Так, ну а что на счет тебя? – спрашивает он. Чанмин устраивает себя на сиденье более надежно, заставляя себя расслабиться, несмотря на ощущения: - Шеф-повар, - говорит он. Юнхо возвращается обратно к дороге, позволяя машине катить более уверенно по центру их полосы движения. - Я обучаюсь, - добавляет он. - А, - хмыкает Юнхо, - а ты не людоедский шеф-повар? Чанмин ухмыляется: - Что, как Ганнибал? - Чанмин в некотором роде звучит как Ганнибал. - Чанмин вообще не звучит как Ганнибал. - Ты незнакомец, который забрался в мою машину с расплывчатой инструкцией ехать к пляжу, - говорит Юнхо. - Из того что я знаю, ты вполне можешь планировать убить и съесть меня… - Эм, из того что я знаю, ты вполне можешь планировать похитить меня и промыть мне мозги, чтобы я помогал тебе убивать детей, - перебивает Чанмин. В этом нет никакой любезности. Он и Юнхо мгновение смотрят друг на друга в шокирующей тишине и затем взрываются смехом. Напряжение затихает и пропадает. Некоторое время он и Юнхо едут в тишине. Затем: - Так, и как долго ты находишься в Поиске? – Спрашивает Юнхо. - Так, ты в Поиске? – Говорит Чанмин. Они оба снова замолкают и затем улыбаются. - Да, - говорит Юнхо, отвечая первым. Дорога немного расширяется и он немного прибавляет газ. – Теперь ты? Чанмин опускает руку на окно: - Ты хочешь услышать настоящий ответ или фальшивый ответ? – Говорит он. – Настоящий ответ грустный. Юнхо бросает взгляд на него: - Настоящий, разумеется. – Говорит он. - С тех пор как мне исполнилось пятнадцать, - говорит Чанмин, словно срывает пластырь. Обычно люди забавно смотрели на него, когда узнавали. Слышать от них, что твоя первая Песня не должна была предшествовать шестнадцати годам пения в обе стороны; она должна была предшествовать Поиску, первой встрече и жили долго и счастливо. Чанмину почти 32 года, очень недавно трудоустроен, и никакого «жить долго и счастливо». Никто не смотрит на него точно так же после того, как узнает. Даже Кюлайн, а Кюлайн даже сами еще не начали Поиск. Юнхо не выглядит обеспокоенным. - Это не настоящий ответ, - решает он. Чанмин моргает, замирая. Такого он не ожидал, не говоря уже о том, чтобы это было так близко к истине. - Что ж, нет, - говорит он. – Но это в некотором роде настоящий ответ? Юнхо бросает на него взгляд. - Я услышал свою первую Песню, когда мне было пятнадцать? – Пытается Чанмин. – Я просто нахожусь в поиске со вчера. Юнхо улыбается: - Вот сейчас это звучит как настоящий ответ, - говорит он. Чанмин сердито смотрит на него: - Ты звучишь как учитель, - говорит он. Юнхо поднимает бровь: - Ну…, - говорит он. Чанмин чувствует, что краснеет. - Заткнись. - Говоришь как настоящий шеф-повар…о, подожди-ка. - Заткнись, - снова повторяет Чанмин, все еще краснея, - Юнхо…ши? – Почтительное обращение выходит неестественным и бестолковым. - Я 1986-го, - говорит Юнхо. - 1988, - радостно отвечает Чанмин. – Юнхо-хен. Юнхо смотрит на него: - Что? - Ничего, просто, если мы пойдем перекусить вместе… - А мы пойдем, раз уж ты уже познакомился с моим голосом учителя и мне нужно услышать твой голос шеф-повара… - немедленно прерывает Юнхо. - Ты будешь платить, - заканчивает Чанмин удовлетворенно, не протестуя. – Потому что ты старше. Юнхо мгновение смотрит на него с полуоткрытым ртом и затем смеется: - Ты мне нравишься, Чанмин, - говорит он. Он произносит имя Чанмина так, как будто хочет дать Чанмину уменьшительное прозвище. Пульс Чанмина слегка подпрыгивает: - Спасибо, - говорит он вежливо. Они снова замолкают. - Так, что заставило тебя захотеть начать Поиск? – Говорит Чанмин. - Ты слышал какую-нибудь Песню сегодня? – Говорит Юнхо. Затем они оба снова останавливаются и смеются еще больше. - Извини, - говорит Чанмин, потирая затылок, - У меня чувствуется отсутствие разговоров с людьми. Юнхо приподнимает бровь. - Ты шел по этой дороге один весь день? - Нет, - Чанмин отвечает незамедлительно, - я просто имел в виду людей. Корейцев. Я действительно плох в японском. Рот Юнхо округлился буквой «о»: - Ты не плох в японском, - говорит он. Чанмин хмыкает. - Я действительно плох в японском. – Он проводит рукой по волосам и смотрит на Юнхо более открыто. - Я был напуган до смерти, потому что мой соулмейт все утро собирался оказаться каким-то японцем. – Говорит он. – Я говорил свободно, но это было сто лет назад, и, зная мою везучесть, первой вещью, которую я бы ему сказал, было бы что-нибудь идиотское… - Привет, отвези меня на пляж? – Немедленно говорит Юнхо на японском. Чанмин ощущает себя достаточно комфортно для того, чтобы ударить его в руку. - Заткнись, - говорит он беззлобно. – Я запаниковал. Я не думал, что кто-нибудь остановится ради меня. - Да, что ж, - говорит Юнхо. Затем он моргает. – Извини, ему? Чанмин почувствовал, как холодеет, но сохраняет самообладание. - Я выучил армейские марши рано, - говорит он с осторожностью. – Что-то вроде грубого подъема по утрам, если так можно сказать. Юнхо смотрит ему в глаза. - Понятно, - говорит мужчина, так же спокойно. – Представь мое удивление, когда я вынужден был слушать их четыре года вместо двух. Чанмин моргает и чувствует, как его щеки теплеют: - Так ты… - Ага, - распевает Юнхо с веселым звуком. – И это значит, я старше, так что… Чанмин ухмыляется. - Это глупо, - говорит он. – Люди зачисляются на службу постоянно, некоторые идут рано. - Я пошел, потому что альтернативой была юридическая школа, - мягко говорит Юнхо. – Сразу после выпуска. Я полагаю, ты можешь сказать, что это было рано. Чанмин переваривает это. - Ты почти стал юристом? - Я ненавидел это, - продолжает Юнхо. Чанмин морщится: - Прости. - На самом деле, моей мечтой было стать певцом. – Продолжает Юнхо, вовсе не выглядя взволнованным. - Я прослушивался и был выбран компанией. Чанмин моргнул. Он может видеть пляж впереди, выглядывающий из-за деревьев. Стоянка пустынна, потому что сейчас сентябрь, делает вывод Чанмин. Солнце выглядит так, словно сядет через час или где-то в этом районе. Он ерзает на своем сиденье. - Это забавно, - наконец говорит он, - я тоже почти стал певцом. Юнхо останавливает машину у въезда на парковку и оставляет руки на руле, а ногу на сцеплении. Двигатель гудит. Чанмин ждет, когда его инстинкт подаст ему знак. Юнхо ставит машину на парковку. Чанмин вздыхает. - Не повезло? – говорит Юнхо. Чанмин откидывает голову на подголовник машины. - Ну, только если ты не видишь здесь кого-нибудь еще... – говорит он. Юнхо фыркает от смеха: - Возможно твой соулмейт акула, - говорит он. Затем выбирается из машины, даже не забирая свой телефон. Чанмин продолжает смотреть ему вслед с открытым ртом, очень неожиданно неспособный дышать: - Что? Юнхо возвращается обратно к машине, доставая ключи и надевая свои очки обратно другой рукой. - Или морская чайка? – Юнхо не смотрит на Чанмина, слишком занятый, доставая свои вещи с заднего сиденья машины. – Давай. Я всегда хотел развести костер на пляже. Чанмин берет свою собственную сумку и отстегивает ремень. - Это звучит совсем несвязно, - говорит он. Его сердце все еще бьется немного ускоренно, но Юнхо очевидно просто шутит по поводу пустынности пляжа. Это случайность, что Чанмин пошутил так же ранее. Это случайное совпадение, что Чанмин слышал детскую акулью песенку всю неделю. Он бросает взгляд вниз на свою обувь. - Я не одет для пляжа. Юнхо следует по направлению его взгляда и хлопает дверью машины после паузы. - Тоже самое, - говорит он. – Упс. Чанмин наклоняется, чтобы снять ботинки, и Юнхо следует примеру. Они оставляют их на крыше машины. - Подальше от песка, - говорит Юнхо и подмигивает. - Здесь действительно больше никого нет, - снова говорит Чанмин, чтобы скрыть, как его сердце внезапно ускорилось. - Все в порядке, Чанминни, - успокаивающе говорит Юнхо, немедленно погружаясь в песок обеими босыми ногами. – Я все еще буду твоим другом, даже если твой соулмейт – морская чайка. Щеки Чанмина вспыхивают: - Заткнись, - говорит он смущенно. Юнхо улыбается, но все равно продолжает спускаться ниже к пляжу. - Помоги мне найти какие-нибудь коряги, выброшенные на берег. – Зовет он через плечо. – Что-нибудь сухое. Скоро станет холодно! - У нас нет спичек! – Говорит Чанмин. – Я не могу разжечь огонь без спичек! - Я могу! – Отзывается Юнхо в ответ. Затем он все равно поднимает вверх руку с крошечной коробочкой. - Скоро станет холодно, потому что солнце садится… мы должны возвращаться! - Коряги! – Говорит Юнхо. Чанмин закатывает глаза, но все равно следует за ним.***
Развести пляжный костер на удивление легко. Они использовали несколько пустых страниц из Поискового Блокнота Чанмина (и Юнхо смотрит на рисунок Чанмина со странным выражением на лице), и с ними и спичками они успевают разжечь согревающее пламя ко времени, когда солнце начинает клониться к горизонту. Юнхо притаскивает для них корягу побольше, чтобы сесть и Чанмин обнаруживает себя сидящим рядом с этим мужчиной и смотря на огонь без какой-либо лишней помпезности. У них была песчаная битва за правильный тип древесины для огня. Это закончилось песком у Юнхо в глазах, и Чанмином, чувствующим себя словно герой дорамы, помогающий сдуть песок прочь. Они говорили о себе побольше – Юнхо был воспитателем четыре года; его отец только начал свыкаться с этим; ему было семнадцать, когда он услышал свою первую Песню и он не знал, что это была за песня, пока Чанмин не взглянул на него удивленно и сказал, смеясь: - Это была моя песня для прослушивания. Единственная причина, почему Юнхо в Поиске сейчас, это потому что его младшая сестра замужем и с ребенком, а он на пути к своим тридцати трем годам. - Я всегда говорил, что женюсь, когда мне исполнится 33, - сказал Юнхо. Чанмин кинул взгляд на него и постарался не упоминать, что ему 31 и брак пугает его. Его собственная история жизни по сравнению с этим кажется скучной – он не сбегал, чтобы присоединиться к SM Entertainment… (- Не могу поверить, что мы оба прослушивались… - Ага, ну ты хотя бы прошел…- Все еще…) и его родители поддержали его рискованное начинание в готовке и ресторанном бизнесе. Юнхо потер рукой шею и сказал, что он обменял бы свое время в Four Seasons на более благосклонного отца. Чанмин не знал, что ему делать со своими руками. Он устроил из сжатыми у себя на коленях. Несмотря на их очень разное воспитание, они так же были очень схожи. У них обоих были младшие сестры. Они оба семейные люди. Они оба очень горды, хотя Юнхо показывает это больше своими действиями, а Чанмин немного менее стеснительный в своих академических достижениях. У них даже была общая продолжительность Поиска, что Чанмин искренне считает лучшей частью. - Итак, ты был готов высмеивать меня за то, что я не искал шестнадцать лет, когда ты тоже не искал? - Я был занят, - протестует Юнхо. - Все мои мечты как раз погибли. И к тому же, я никогда не говорил про 16 лет… как ты узнал? - Мне 30 как бы, - объясняет Чанмин. – Шестнадцать лет назад мне было 14…15, и я услышал свою первую Песню. – Он пожимает плечами. - ‘Peace’ Ли Чонхен-нуны, что достаточно странно. Рот Юнхо приоткрылся: - Что? - Ага, это было странно, - продолжает Чанмин. – Это случилось прямо посреди моего прослушивания в SM. Разрушило мой такт и вообще все. – Он усмехнулся. – Не то чтобы у меня был такт. Юнхо все еще смотрит на него с открытым ртом. - Я ужасный танцор, - говорит Чанмин. – Хотя… я уверен любой хуже в сравнении с тобой, учитывая, что ты прошел в SM, выиграв танцевальный конкурс в 2000. Юнхо сглатывает: - 1999. - Но я ужасен, - Чанмин сдается и делает одну небольшую волну телом. – Я наверняка бы не прошел, если бы попытался станцевать, но пытаться танцевать эта одна вещь, а слышать песню совсем другая. Юнхо наконец прочистил горло: - Моей песней на прослушивании была ‘Peace’ Ли Чонхен-нуны, - наконец говорит он. Его голос скрипит. – Я пел ее все время в 2002-м. Это прежде всего напоминало мне, ради чего я был там. Чанмин слегка содрогнулся от холода и потер свои ладони друг о друга. - Я собираюсь сжечь больше вещей, - говорит он и вырывает страницу. – Это глупо. – Он смотрит на линии рисунка и ему больше не так уж холодно из-за того, каким рассерженным он делает его. – Вся эта ситуация в целом глупа. Суолмейты – это глупо. Чанмин складывает рисунок, сжимает свои губы, затем кладет его в огонь. Несколько мгновений он смотрит, как тот горит. Затем он, наконец, поворачивается, чтобы посмотреть на Юнхо. - Прости, хен, я знаю, ты думаешь, что Поиск это серьезное дело… - Так и есть, на самом деле, - мягко говорит Юнхо, голос почти неразличим. – Это особенная вещь. Чанмин. - Но этот листок бумаги никак не поможет мне найти его, кем бы он ни был, - заканчивает Чанмин. Это произносится свободно. Он устремляет взгляд высь. – Это просто один романтизированный рисунок, который дала мне женщина, когда я соврал и сказал ей, что самой последней Песней, которую я слышал, не была песня Jeju Air… - Я летел Jeju Air… Чанмина… - … Или одна из детсадовских песен-считалок. – Чанмин ощущает себя легким и ветреным и отчасти хохочущим. - Детсадовская песенка? – Спрашивает Юнхо, но Чанмин на самом деле не слушает. - Да, эта акулья песенка? – Чанмин в любом случае отвечает. – Малыш-акуленыш ду ду, ду ду ду ду, малыш-акуленыш ду ду, ду ду ду ду. – Он поет и танцует прежде, чем может совладать с собой, встряхивая плечами. – Эта песня крутилась у меня в голове неделями, Юнхо-хен. Это ужасно. Я в любом случае плох в выпечке хлеба, но перед тем как я уехал на Чусок, я испортил около 25-ти буханок. Рубашка Юнхо спала с его плеч и он смотрит на Чанмина с широко открытым ртом: -Чанмин~а. Чанмину начинает казаться, что он что-то пропустил. - Что? Юнхо не отмирает: - Скажи это снова, - говорит он. - Что? - Пытается Чанмин, - Хен… - Спой это снова, - повторяет Юнхо, голос сейчас тверже и крепче. Чанмин удивленно смотрит на него с нахмуренными бровями. - Ты не слышал до этого Детскую Акулью Песенку, Юнхо-хен? – спрашивает он, хмурясь. – Там целая семья… дедушка-акула ду ду, ду ду ду ду и все такое. - Он поет, имитируя часть танца явно менее клыкастого дедушки. Юнхо со свистом выдыхает сквозь зубы. Он тянется, чтобы взять Чанмина за обе руки. - Эм, - произносит Чанмин, - Юнхо-хен? -Чанмин~а, - говорит Юнхо, но сейчас он улыбается. – Чандол. Привет. Чанмин в непонимании моргает в ответ еще несколько раз, очень смущенный: -Юнхо… хен…? До того, как он говорит больше, Юнхо крепче сжимает руки Чанмина и поднимает его на ноги. Чанмин идет с ним потому, что альтернативой служит упасть в костер, но он идет в замешательстве и украдкой бросает косые взгляды. - Что… Юнхо заканчивает тащить Чанмина и заставляет его встать посреди пляжа лицом к береговой линии. - Не двигайся, - говорит он и затем бежит в воду. На секунду Чанмин просто как бы смотрит на него. Солнце еще не зашло полностью, но становится холоднее и скоро их огонь станет единственным источником света и Юнхо пытается умереть как какая-нибудь девушка в дораме, это все что Чанмин знает, так что он повышает свой голос и прикладывает руку к глазам, чтобы разглядеть Юнхо. - Юнхо-хен! – Кричит Чанмин. – Что… -Чанмин~а, - голос Юнхо как-то доносится, но он среди воды, на маленьком клочке земли в нескольких метрах от него, так что Чанмину приходится напрячься, чтобы расслышать. – Ты меня слышишь? Чанмин продолжает наблюдать за ним. - Да?- Кричит он в ответ, невероятно смущенный. – Что ты делаешь… возвращайся… - Он шагает вперед, затем останавливается, когда Юнхо начинает яростно ему махать. – Хен! Я не слышу тебя! Что… В своей голове, когда последние лучи садящегося солнца обрамляют их обоих, Чанмин слышит это. Он не дал ей слов, когда задумал ее в свои студенческие годы. Это был момент слабости. Чанмин за семейным пианино, наконец позволяя себе быть злым по поводу его неспособности даже попробовать хотя бы армейские хлопки, которая разрушила его мечту, о которой он даже не знал, что она есть, пока та не исчезла. Пение было холодным блюдом мести, так как это именно его соулмейт разрушил все для него. Люди обычно говорят, что то, что ты чувствовал, когда пел, передается вместе с мелодией. Чанмин думал - Хорошо, и надеялся, что тот, кто сказал это, был прав. Он не думал о песне с тех пор, никогда настолько сильно, чтобы переложить на бумагу или попытаться сделать так, чтобы в ней присутствовал не только мелодичный напев; но стоя на пляже, смотря на мужчину и на океан, Чанмин слышит ее, словно это было вчера. Поток воды достигает его пальцев. Солнечный свет позади освещает волосы Юнхо. - ‘Sun and Rain’, - вдруг произносит Чанмин. – Юнхо-хен. -Чанмин~а, - Юнхо приближается, все еще крича, но теперь более приглушенно. – Ты слышал это? Чанмин удивленно моргает: -Что? – Говорит он. – Как? – Говорит он. «Никто не слышал эту песню кроме меня», - этого он не говорит. Юнхо просто улыбается ему и начинает идти вброд по воде. Чанмин отступает, когда он приближается, кровь шумит в ушах, заглушая все остальные звуки. Впрочем, это не важно. На этот раз он может видеть, как губы Юнхо двигаются, складываясь в слова – сейчас это песня Квон БоА, ушедшая в мужской диапазон. Чанмин не должен быть в состоянии слышать так много. Чанмин не должен быть в состоянии знать. Его сердце колотится. Океан бушует у него в ушах. Голос Юнхо, Песня Юнхо, играет у Чанмина в голове. Чанмин глубоко дышит. - О, мой бог. – Слова вырываются одним большим пугающим потоком. – О, мой бог. Юнхо подходит ближе к нему на пляже, все еще поя, и Чанмин открывает свой рот, чтобы переместить их от БоА к X Japan до того, как он может совладать с собой. Он может видеть момент, когда Юнхо понимает, видит чистую радость, разливающуюся по его лицу, и затем это Чанмин тот, кто бежит к нему раньше, чем он может остановить себя. Они встречаются на середине, словно пара краснеющих школьников, достаточно близко, чтобы они могли взять друг друга за руки, но не делая этого. Вода бьется о их ноги и сейчас слишком холодно, чтобы стоять в ней, но Чанмину все равно. Чанмин смотрит Юнхо в глаза и видит свой собственный страх и интерес, отражающийся в ответ. Он говорит: - Из-за тебя я испортил 25 буханок хлеба из-за этой чертовой акульей песни. Юнхо смеется: - Извини. Дети ее любят. Чанмин улыбается так сильно, что его лицо начинает болеть: - Тут другое дело. Все мои коллеги, благодаря этой песне, думали, что ты был детсадовцем. Ответная улыбка Юнхо сияет: - Ты каким-то образом забыл упомянуть неделю, которую я провел, беря уроки танцев на шесте? У Чанмина перехватывает дыхание. - Ни одна из песен, которые я пел в ту неделю, не была детской. Он берет руку Юнхо: - Нет, - говорит он, - они определенно не были детскими. - И еще, - Юнхо продолжает держать их руки переплетенными, даже когда он начинает вести их из воды обратно к огню, песок прилипает к подошве их ног и добирается до лодыжек. - Твой репертуар для душа довольно смущающий, Чанмина, - улыбается Юнхо. – Я думал это ты был девочкой-подростком вплоть до армии. - У SNSD фантастический диапазон. – Говорит Чанмин с большим достоинством. – К тому же мой лучший друг убежден, что его соулмейт – это Виктория из f(x), так что у меня были причины. - Ааагаа, - Юнхо продолжает улыбаться так широко, что щеки Чанмина болят в ответной симпатии. Или возможно он тоже улыбается. Он не уверен. – Продолжай себе это повторять. - Ну, я хотя бы пою в душе современные песни. – Говорит Чанмин. – Еще раз, из какой там эры Майкл Джексон? Глаза Юнхо сужаются: - Нашей, - говорит он. – Чандол. - И как ты вообще узнал, что я был в душе? Щеки Юнхо вспыхивают и он, наконец, отпускает руку Чанмина. Чанмин возвращается в воспоминаниях к своим собственным душевым серенадам, думает о том, как это звучит на принимающей стороне, вспоминая всякий раз, когда Юнхо напевал свои мелодии в душе, и краснеет. Ни один из них не встречается глазами с другим. - В любом случае, - говорит Юнхо, после того, как тишина проходит. – Приятно познакомиться с тобой, наконец-то. Чанмин проглатывает свое смущение и опять улыбается ему. - Ты ведь не собираешься меня поцеловать, верно? – спрашивает он. Он не уверен, какой ответ он хочет услышать. Глаза Юнхо изгибаются в уголках как раз в то время, когда солнце, наконец, полностью заходит за горизонт и погружает их в освещаемую пламенем тьму. - Чанминни, я только что тебя встретил, - говорит он. - Но ты уже зовешь меня Чанминни, - говорит Чанмин, что не является «но вселенная решила, что ты создан для меня», так что он рассматривает это как победу. Юнхо может сказать, что тот вероятно не против прозвища. - Я чувствую, словно знаком с тобой, - говорит он. Чанмин вздыхает: - Я тоже. Юнхо не целует его. Юнхо не целует его, просто улыбается ему, едва показываются ямочки на щеках, и держит его руку и ведет их обратно к огню - делиться секретами под звездами, пока угольки костра не перестанут тлеть. Чанмин везет их обратно, потому что Юнхо привез их туда, и они улетают одним и тем же рейсом в Сеул, разделяя подлокотник и пытаясь не быть слишком приторными для своих попутчиков. Чанмин отвечает Кюхену на сообщения, наконец давая тому знать, что настоящая любовь реальна и счастливые концы на самом деле случаются с лучшими из них, и это отстой, что Кюхен никогда не получит такого, потому что он ужасный друг и худший «второй пилот» на свиданиях. Минхо отправляет Чанмину сердечные поздравления. Юнхо оставляет Чанмину своей номер, и напевает эту чертову акулью песенку весь путь до своего авто. У них занимает два года для того, чтобы съехаться вместе, три года для того, чтобы создать свой дом вместе, и Чанмин возвращает Юнхо сполна за все детские песенки, когда тот меньше всего этого ожидает. - Я был на родительском собрании, - говорит ему Юнхо через сжатые зубы, после одного из таких случаев, гневно глядя на Чанмина у фургончика с токппокки и немного подергиваясь. Чанмин округляет свой рот вокруг очень острого куска и громко втягивает всю порцию. Сейчас Юнхо определенно трясет: - Чандола. - Тебе не нравится ‘Heaven’s Day’? – Спрашивает Чанмин. Когда Юнхо не отвечает, он проясняет: - Это то, как я ее называю, в любом случае, я отправил тебе слова… - Да, которые, как я сейчас понял, были чертовой медвежьей ловушкой, потому что единственной причиной, по которой я слышал больше, чем просто мелодия, было то, что я знал песню. – Настроение Юнхо начинало становиться мрачнее в том направлении, которое давало Чанмину знать, что ему предстоит прослушать больше песен для танцев на шесте, когда он должен будет отвечать за всю кухню. - Юнхо-хен, пожалуйста, ты не медведь. – Говорит Чанмин в любом случае, потому что ему явно надоело жить. Он расправляется со своими токппокки и выкидывает салфетки в урну на тротуаре, так что таким образом он может держаться от другого мужчины настолько далеко, насколько это возможно. – Ты скорее акула… Юнхо ловит его за талию и рычит на него, прежде чем встать обратно на ноги и аккуратно сложить руки перед собой: - Так что ты…?, - говорит он вежливо. У Чанмина перехватывает дыхание. Глаза Юнхо вспыхивают. Чанмин проводит следующие две недели с Сонми, разрывающей его виски, но его это на самом деле не волнует. Выяснилось, что Юнхо все еще общается с людьми со своих времен в Four Seasons, и эти люди были более чем счастливы подключить Юнхо к настоящей хореографии танца. Чанмин не возражает слышать ‘Gashina’ каждый час каждого дня. Не когда он получает свое собственное выступление по приходу домой. Это здорово, иметь соулмейта. Это здорово, быть Песней Юнхо.