Whenever

Мистер Вандемар выглядел почти экстравагантно, и мистер Круп помимо воли задерживал на нем свой долгий липкий взгляд. Больше всего на свете мистер Круп ненавидел две вещи: весь мир и глупые вопросы. Разумеется, он мог ответить на любой, даже самый пустячный и примитивный вопрос изящно, с приторной лексической опрятностью, с должным кокетством и незамысловатой иронией. Но сам факт — как можно! — отсутствия элементарных знаний или же такта у вопрошающего заставлял мистера Крупа нервно слюнявить губы. Благо, мистер Вандемар лишь изредка грешил подобным. В этот погожий апрельский вечер небо алело парчовым закатом, а мистер Вандемар, невыносимо-бледный, с неряшливой щетиной на серых щеках и впавшими черными глазами угрюмо таращился на свои лакированные с проплешинами туфли. Площадь Парви была как никогда усеяна туристами, что, словно неразумные голуби, грузно перелетали с места на места, ища ракурсы для своих фото поинтереснее. — Мистер Вандемар, — Круп следил за напарником уже семь минут не отрываясь, в особенности, конечно, за ярко-красным платком, повязанным на манер небрежного галстука. Под этим галстуком таилась плотная жилистая шея, объятая тонкой солёной кожей, и мистер Круп поджал ноздри, чтобы унять глубокий вдох, — мистер Вандемар, позвольте поинтересоваться, что такого невероятного в ваших, простите мою просторечность, башмаках, что вы не сводите с них взгляд уже битый час? Не начинать же мне представление без вас, ну, право! Мистер Вандемар сделал вид, что не расслышал. Совсем. Ни единого слова. Разве рядом с ним вообще есть кто-то или что-то, помимо этих сочных голубей цвета индиго? — Мистер Вандемар! — Круп оскорбленно — между прочим, вполне справедливо, — охнул и причмокнул крайне недовольно. В уголках у него забурлили пузырьки слюней, а тонкие губы стали ещё тоньше и омерзительней. — Если вы считаете, что смеете игнорировать моё присутствие, то я настоятельно рекомендую вам перестать так считать. Мистер Вандемар покрутил мысами в разные стороны. Он надеялся, что эти лоферы прослужат ему еще не одну сотню лет. Да что там сотню, хотя бы, ну, пару десятков лет. Затем достал из кармана длинного черного пиджака белый носовой платок и прижал к губам, словно сдерживая поток крови или рвоты. Мистер Круп не остался равнодушен к этому жесту, как, впрочем, не оставался равнодушен ко всему, что касалось напарника. — В чем дело, Вандемар? Вам стало дурно от предвкушения, от закипающей в ушах крови, или что там у нас с вами за мерзкая жижа внутри, хотя, что бы это ни было, я нахожу это прекрасным аперитивом... — Замолчите, ага. Хоть на минуту. — Вандемар не шевельнул даже бровью, когда раскрыл рот, чтобы выпустить эти металлические кирпичи слов. Каждое на некотором расстоянии друг от друга. Мистер Круп не позволил себе потерять лицо от этой неожиданности и совершенно не заслуженной грубости. Он достал из засаленного кармана зеленого плаща маленькое зеркало, инкрустированное бриллиантами или чёрт его знает чем, и поднес к своему лицу, делая вид, что он жутко занят изучением мелких морщин возле своего рта. Не то чтобы мистер Вандемар желал обидеть Крупа, вовсе нет. По правде говоря, мистер Вандемар считал, что именно он и только он из них двоих имеет право сидеть со скорбным видом, изо всех сил поддерживая искусственное состояние внутренней печальной опустошенности. В действительности он чувствовал решительное... ничего, впрочем, как и последнюю тысячу лет. Мистер Круп действительно увлекся восхищением своей уникальной — ещё бы — внешности, и мистер Вандемар решил на сей раз сам деликатно напомнить о своем существовании. Он покашлял в платок и изо всех сил врезал кулаком по каменной лавке, на которой они битый час прозябали во всех смыслах этого слова. — Мистер Вандемар! Как мне надлежит расценивать эти ваши, уж извините меня, психопатичные жесты? Вам так надоело мое общество, что вы решили притвориться безумцем и укатить куда подальше из этого чудного-расчудесного, я бы сказал, местечка?! Мистер Вандемар чувственно высморкался в руку и приложил её ко лбу. Затем к плечу. Затем смирно положил обе руки — и платок, разумеется, — себе на колени, и лицо его вытянулось, вытянулось бы на похоронах самого себя. Оно даже приобрело в закатном солнце странную восковую маску, и мистера Крупа передёрнуло. Он снова и снова находил в этом грубом, неряшливом куске головы с носом и глазами нечто невообразимо... чудовищное. И это снова и снова будоражило всё его естество. — Мне же он нравится. Мистер Вандемар наконец выплюнул из себя ещё порцию отборных словечек, что сгодились бы Крупу только для того, чтобы подтереть ими губы после роскошного словесного блюда, которое он припас для Вандемара. — О нет, мистер Вандемар, — мистер Круп успел схватить свою шляпу рукой, когда французский ветер с ароматом подгорелых круассанов, едва не прослыл вором на веки на вечные, — нет... только не говорите, не смейте, не вздумайте даже!.. Мистер Вандемар, ваша пустая привязанность, ваша, взращённая детскими глупыми сказочками фантазия не имеет ничего, ну, ничегошеньки — взгляните же сами! — общего с реальностью. Я не стану отрицать... в этих углах, в этом свинцовом блеске и морозящей клерикальности... в этом кроется нечто исторически вкусненькое, однако же, непомерно огромное количество этого жалкого сброда находят это произведение искусства... — Круп брезгливо задрал верхнюю губу, — величайшим шедевром и ценнейшим архитектурным произведением. Вы, милый Вандемар, полагали, что мои руки, мои глаза, мои помыслы никогда не доберутся сюда? Круп очаровательно-сладко улыбнулся и кокетливо сжал кулак, обтянутый черной кожаной перчаткой. Его крючковатые пальцы заставили перчатки раболепно скрипеть, демонстрируя изящество и одновременно силу своего обладателя. На мистера Вандемара речь и жест ожидаемо не произвели никакого эффекта. Он продолжил пялиться на мысы ботинок, видимо, ожидая, что мысы начнут пялиться в ответ на него. — Что ж... мистер Вандемар, — Круп резко встал и хищно оглянулся, когда ветер пронырливо задрал полы его плаща, — пора приступать, мой друг! Мистер Вандемар, помедлив, пожал плечами, словно ворочая горы, и встал, оставляя белый платок с инициалами M. C. на холодной каменной плите. Пожалуй, при желании эту плиту можно было бы сравнить с самим мистером Вандемаром, однако, желающих сравнивать физически быть не могло, потому что единственный, кому мистер Круп мог бы позволить такую дерзость, прямо в эту секунду восхищенно и одержимо наблюдал, как с каждой секундой огонь всё сильней и сильней охватывает крышу Нотр-Дам-де-Пари.