In your head

Слэш
PG-13
Завершён
250
автор
Размер:
5 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
Награды от читателей:
250 Нравится 5 Отзывы 41 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Дазай Осаму знает - все, что он сейчас испытывает - напускное. Просто ложь. Побочный эффект.       На непривычный манер перевязанная бинтами голова - лишнее тому подтверждение.       Федор - виртуозный мастер-экспериментатор. Дазай - его неподражаемый оппонент, что не боится смерти.        Гораздо чаще и сильнее душу его колебала жизнь. Особенно в некоторых... исключительных ее проявлениях.       Дазай сдался почти героически. Практически пожертвовал собой. Предал личную победу ради победы и спасения товарищей, а то и всего мира. Дазай не боялся смерти и оттого, казалось даже ему самому, подобный проигрыш не скажется на нем.       Дазай ошибся. Нет, с Агентством и с миром все было в порядке. А вот с ним самим - нет.       Если бы у Федора соскочила рука и Осаму остался бы беспамятным овощем, лежащим у демоновых сапог, он бы не так сильно был против. Не чувствовал себя настолько униженным. Не пропитывался беспричинной ненавистью к самому себе и собственному отражению.       Если бы Федор перерезал нужные нити и лишил бы Осаму его непревзойденного интеллекта, чтобы остаться единственным игроком, Дазай бы понял. Хах, как бы каламбурно это ни прозвучало.       Нет. Федор хотел экспериментов. Федор жаждал особых игр и развлечений.       Кто-нибудь недалекий точно прозвал бы Достоевского с подобными экспериментами извращенцем или даже рехнувшимся влюбленным.       Нет. Федор Достоевский совершенно точно не любил Дазая Осаму. И даже не желал.       А вот Дазай Осаму столь же утвердительно ответить был не способен. И с каждым днем это давалось ему все сложнее.       Дазай прислоняется лбом к холодному стеклу зеркала, отупело всматриваясь в сеточку старых трещин в углу. Смотреть на собственное лицо, искаженное неестественными эмоциями и перемотанное чужими бинтами ему не хочется. Ему отвратительно.       Дазаю кажется, что если чуть-чуть надавить, зеркало расколется и рассыпется.       Дазаю кажется, что его разум точно так же пойдет по швам. И скорее рано, чем поздно.       Достоевский прекрасно промывал мозги людям. Он был способен внушить всякому любую идею. И не только словами.       Если бы он стер Осаму память, навсегда превратив в свою одержимую игрушку, было бы проще.       Если бы он лишил его возможности рационально мыслить - было бы замечательно.       Нет. Дазай Осаму нисколько не изменился.       Прибавился лишь новый перетянутый бинтом шрам от скальпеля на лбу.       И всепоглощающая одержимость Федором Достоевским.       Дазаю хочется закрыться в ванной и насмерть разбить голову. Или остановить себе сердце, которое бьется в безумных ритмах от одной только мысли о человеке (если его еще можно так называть), что безмятежно увлечен своей новой работой в соседней комнате.       Остановить сердце, которое глупо сжимается от мысли, что Дазай в жизни этого человека лишь ироничный эксперимент, к которому он в любой момент потеряет интерес.       Осаму хлопает ладонями по лицу, приводя себя в чувство. Это похоже на раздвоение личности.       Он прекрасно помнит все, что с ним было раньше. Всех своих близких и товарищей, все раскрытые и проигранные дела. И все деяния Достоевского высечены у него на подкорке мозга.       По крайней мере ему хочется в это верить.       Хочется верить, что Достоевский действительно изменил лишь одну часть его сознания, а не подкорректировал что-то в его памяти и отношении к прошлым событиям.       В коридоре раздаются мерные мягкие шаги. Федор спокойно - он в собственном доме как-никак - отправляется в сторону столовой. Решил сделать перерыв на чай - догадывается Осаму.       И ноги сами несут его к двери, чтобы, пригладив волосы, успеть к нему выйти первым. Усадить за стол и спросить, какой сорт Федор предпочтет сегодня вечером, и заварить ему лучший чай в его жизни, и получить в подернутых почти незаметной улыбкой губах легкую похвалу за заботу и расторопность.       Пальцы, судорожно сжимаясь, словно царапая воздух, намертво впиваются в дверную ручку. Осаму тихо рычит, надеясь, что в столовой этого не слышно. Чаю он ему заварит. Да разве что с цианидом и галлюциногенными грибами, растущими в тенечке здания ВДА!       Это похоже на раздвоение личности. И Осаму снова приходится договариваться с этой новой, непривычной частью себя, неудержимо рвущейся ласкаться с Достоевским.       Дазай надеется, что повторяет это только про себя.       "Ты будешь интересен ему только пока сопротивляешься. Поддашься, выдашь силу своих чувств - и он выбросит тебя, как изношенную драную тряпку"       Буря в груди понемногу затихает, словно бы и впрямь в этом теле поселилась вторая душа, глупо и беспечно одержимая Федором по ту стену.       Кажется, и дышать стало легче. Но выходить за пределы холодной безопасной ванной совершенно не хочется.       Он прекрасно понимает, что дело не в месте. Ему будет так же плохо и на кухне, и на улице, и в спальне, и у Федора на коленях. Особенно там.       Все дело в заразе, что поселилась у него в черепной коробке.       Иногда нерадивые хирурги забывают в телах пациентов инструменты.       Федор оставил в Осаму себя.       Дазай на самом деле полностью предоставлен себе. Ему позволительно все, как совершенно равному противнику, сдавшемуся в самый безопасный плен во вселенной.       Они живут в этом доме, как равные. Вот только Дазай постоянно чувствует себя униженно прижатым к полу мыском чужого ботинка.       Если это и есть та любовь, от которой так сходят с ума на страницах своих произведений поэты и писатели. то Осаму их ужасающе понимает.       Это и впрямь страшное безумие.        Итак, Дазаю позволено все, кроме одного.       Смерти.       И это единственное, в чем он даже согласен с Федором. Пока у его самоубийства не было никакой подоплеки - он спокойно распоряжался и телом, и самой жизнью. Но как только в голове месте с чувством бесконечного желания поселилась, как опухоль, причина вскрыть себе вены до упора, самоуничтожение внезапно стало Дазаю так же отвратительно, как и существование.       Прикончить себя, потому что Федор внушил тебе любовь к нему. Омерзительно.       Он с большим удовольствием оближет Накахаре ботинки после рабочей кровавой бойни.       К горлу подступает тошнота.       Дазаю нельзя умирать.       И в дверь мягко и ненавязчиво стучат. - Дазай, - и к желанию вывернуться наизнанку совершенно некстати прибавляются покрывающие кожу мурашки, - не слишком ли много времени ты там проводишь? Семь вечера, чай стынет. Не заставляй оппонента ждать.       Федор уходит так же неслышно, как и приблизился к дверям. Он прекрасно знает, что сегодня и сейчас Осаму не вскрывает вены, прячась от его взгляда. Но напомнить стоит. И вдобавок на часах и впрямь семь, а на столе две чашки чая и шахматная доска.       Дазай не помнит, когда рухнул на колени (очень надеется, что не после фантазий о накахаровых ботинках), но подняться с них почти невозможно. Как смешно, что он, наивно пытаясь сопротивляться чужому влиянию, так нелепо слушается одного лишь ненавязчивого указания.       Чувствуя себя совершенно проигравшим идиотом, Осаму отсиживается на краю ванной лишних ровно пять минут. Он протестует.       В столовой тепло и тихо. Старинные часы осуждающе тикают, привлекая внимание к своим "семь ноль пять", а Федор тяжело вздыхает, отпивая вконец остывший чай.       Ему безумно идет домашняя одежда. Свободная рубашка с чуть раскрытым воротником, обнажающим бледную тонкую шею, простые брюки на худых ногах. И отсутствие ушанки. И, совсем немного, самую малость он становится чертовски хорош, задумчиво и кокетливо заправляя за ухо прядь волос, склонившись над шахматной доской.       Федор осуждает за трату времени. Федор смеется дьявольскими огоньками на дне мертвецки безжизненных глаз.       Дазай заходит спокойно, холодным нечитаемым взглядом смеряя фигуру, в объятья которой тело жаждет броситься немедля и в ногах у которой готово вытворять невообразимые вещи.       Дазай не дает себе свободно думать. Лишь ловит настоящий момент или сосредоточенно углубляется в детали старого прошлого. Желательно, в котором не было Федора.       На губах его - легкая ироничная улыбка, в глазах - ни капли блеска, а брови лениво хмурятся. Все, как обычно. - Чай совершенно остыл, - Достоевский поднимает почти опустевшую чашку, легко покачивая ей в сторону столика с заварником. Осаму в ответ расплывается в легкой улыбке с невинным - Что ж, значит мне не придется искать в этом доме лед, чтобы наконец-то попить холодного.       Дазай терпеть не может холодный чай, но неистовое "налей Федору" нужно было чем-то заткнуть. - Льда порой предостаточно и в холоде человеческих глаз, - философски констатирует Достоевский, легко разводя руками. - Возможно, не только глаз, - щурится Осаму, поудобнее устраиваясь на стуле. И совершенно не давая себе думать о холоде этих разведенных рук и о том, как бы божественно они пересчитали ребра его разгоряченного страстью тела.       Сегодня на стороне белых Дазай. Он бы с удовольствием пошел на Достоевского в атаку не только на одном лишь поле, но об этом позже. Желательно - никогда.       Игра топит в собственном процессе. Партия дает забыться и отбросить в азарте битвы все иные мысли. кроме тех, что ведут к победе над оппонентом.       Дазай побеждает часто. Достоевский не остается в долгу. Забавно, как у одних и тех же людей раз за разом разворачиваются совершенно не похожие друг на друга баталии, что приходят порой к столь же неожиданным и невероятным развязкам.       Федор легким движением фокусника убирает с доски защитных пешек дазаева короля, случайно касаясь холодными костяшками чужой руки, устало уложенной на стол.       И по телу Осаму словно пускают ток. И он отчего-то неловко сводит колени и усерднее погружается в игру. Их битва умов, как обычно, двойная. Но лишь для Дазая победа сейчас принципиальна. Особенно сейчас, когда на уме не только извращенное поражение чужого короля, но и чужие же руки, которыми хочется творить с собой непотребства.       И которые хочется за такие желания вырвать. - Пат, - меланхолично вздыхает Федор, устав бессмысленно метать по обнаженной, как страсти Дазая, доске две одинокие фигуры.       И Осаму, буравя недовольным взглядом исход своей пламенной партии, недовольно, с упрямой независимостью выводит - Пат.       Он опирается лицом, растянутым в гримасе усталого раздражения на сложенные ладони и зачем-то смотрит на часы.       Чтобы не смотреть на Федора и ни в коем случае не жать ему руку в угоду чертовому этикету.       Достоевский довольно улыбается. - Что ж, партия окончена, прошу, - и протягивает через стол худую властную руку. Рукав, свисая, задевает белого короля и тот с тихим, но почти роковым стуком скатывается на стол. Осаму улыбается одними губами, не в силах выдать себя и противостоять очевидным вещам.       Он обожает свои бинты. Они не дают рукам чувствовать Федора целиком.       Он крайне доволен своими движениями, - черный король, задетый чьей-то рукой во время изящного и слишком долгого рукопожатия, скатывается на пол, стоит оппонентам расцепить ладони. - - Что ж, приберешься, - игриво ухмыляется Дазай, спешно и ловко покидая комнату.        У него адски болит голова.       Его тело бросает в жар.        Он знает, что этой ночью, как и прошлой, не уснет до рассвета. Что касания демона будут вновь и вновь разгораться на коже старыми ожогами, а спущенный с поводка разум примется разрисовывать воображение всеми оттенками цвета федоровых глаз. Он знает, что будет глотать снотворное, до судорог вгрызаясь зубами в подушку, лишь бы с непокорных губ не сорвалось отвратно желанное имя.        Его ум - его враг.        И Достоевский тоже все это знает. И стоны упрямого соперника становятся его колыбельной.       Он убивает касанием. Он отнимает легким движением не только лишь жизнь.       Но и душу. И честь. И рассудок.       А что-то из этого у Осаму Дазая еще осталось. И он тысячу раз за это проклял себя, и еще столько же раз проклянет.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.