Фотография, изменившая жизнь

Девушка ловко спрыгивает с подножки автобуса. Большой, многоголосый город моментально затягивает в свои сети, выбраться из которых у нее нет ни возможности, ни желания. Придерживая одной рукой фотоаппарат, на широком ремешке висящий у нее на груди, а другой — убирая назад взметенные дуновениями ласкового ветерка волосы, она запрокидывает голову к затянутому пролетающими высоко-высоко вверху облаками небу. Повсюду оно вдоль и поперек исчерчено темными и ровными, словно специально на радость приезжих перфекционистов, линиями проводов, сплетающихся у столбов или вышек в замысловатые узлы; кое-где видны силуэты пролетающих серыми, почти незаметными тенями голубей. В этой части Берлина, где из земли не торчат стеклянные иглы небоскребов, и где улицы не оглашены шумом, исходящим от бесконечного потока дорогих автомобилей, они не такие пуганые и потому вполне свободно разгуливают по бульварам, дают себя фотографировать, едят подбрасываемый туристами, чья братия тут, к слову, весьма немногочисленна, хлеб, а порой наглеют и подходят к скамеечкам с самым что ни на есть требовательным видом… В их прожорливые глотки моментально отправляется половина купленной ею по дороге дешевой булочки. Она не жалеет, даже наоборот, стряхивая с ботинок поднятую ими при взлете пыль, с солнечной улыбкой отправляется дальше, внимает звучащим из маленьких, но буквально дышащих в лицо теплом и уютом забегаловок и кафе — расположенных в первых этажах домов, — мелодиям и раздающейся со всех сторон звонкой, пускай и не до конца понятной речи на незнакомом языке. Ей нравится слушать ее и гадать, на какую тему ведется разговор, правильно ли она переводит слышимые где-то ранее или похожие на русские или английские слова, определять по мимике и жестам случайных прохожих, раздосадованы они или счастливы, какие эмоции испытывают, что чувствуют и о чем переживают. Любопытное занятие, особенно, когда большинство их принадлежит к коренному населению, не к толпам зевак, прибывших поглазеть на достопримечательности очередной столицы и теперь гордо следовавших по пятам за гидом по заранее распланированному и выверенному маршруту. Конечно, их не занесет сюда. Да и зачем? Сердце города шумит и пульсирует вдалеке, до ближайших интересных мест: музеев, парков, площадей и театров — несколько минут езды на общественном транспорте или такси, а здесь царит спокойная, чуть ли не домашняя атмосфера. Впрочем, именно данное обстоятельство и привлекло ее сюда. За время своего пребывания она еще успеет не один раз взглянуть и на Бранденбургские ворота, и на Кафедральный собор, и на здание Рейхстага, и на Дворец Бельвю, и на многие-многие другие памятники истории и культуры, однако лишь прогулка по известным только местным жителям улицам и узеньким переулкам помогает по-настоящему понять и ощутить Берлин, проникнуться его философией и осторожно, словно боясь потревожить, заглянуть за маленькую, почти всегда запертую дверцу к нему в душу. А она у него, впрочем, как и у любого города, особенная, неповторимая и запоминающаяся, порой противоречившая самой себе. Так рядом с историческим центром и монументальными, величественными, несколько мрачными зданиями соседствовали неисчисляемые арт-пространства и стильные клубы его восточных кварталов, а кое-где милые глазу оранжевые черепичные крыши побеленных домиков — точно треугольники без оснований, — прекрасно сохранившие дух средних веков. За этими-то контрастами и охотятся, едут сюда со всех уголков фотографы, зачастую колесящие по миру на протяжении многих недель ради того, чтобы сделать один-единственный, зато потрясающий и, как говорится, живой снимок, ради кадра, от которого захватывает дух, и где из-за невысоких построек прошлого, а то и позапрошлого столетия на фоне красивейшего заката выглядывают современные многоэтажные дома, и яркое небо с облаками, невесомыми, будто клочья ваты, подсвечиваемыми последними лучами уходящего кроваво-красного солнца, черными всполохами прорезают тонкие птичьи крылья… Да, публика любит подобные фотографии, Анна тоже, правда, немного в другой мере. Не глядеть, восторгаясь, на глянцевую поверхность журнального листа или, изумленно распахивая веки, ставить высшую оценку в социальной сети, а наяву наслаждаться чудесным зрелищем, собственноручно создавать его маленькие копии, хоть и не способные передать всего спектра переживаемых в тот момент эмоций. И потому ее лучший друг — далеко не новый, но профессиональный и снабженный всем, чем нужно, фотоаппарат — всегда находился при ней, да и выбор профессии, которой она посвятила бы целую жизнь, гораздо упростился. Кроме того, ей до безумия нравилось видеть нечто изящное и чарующее в мелочах и делиться им с окружающими, поднимать им настроение, искать в привычных глазу, обыденных вещах источники вдохновения. А всем известные материальные обличья названий, прогремевших и прославившихся, пусть снимают прочие и заодно стекаются к центру. У нее же совсем иная судьба. Иной путь. Из каждого посещенного ею места, будь то туристическая столица или забытое богом сельское поселение, она привозила материалов на целый альбом, и год за годом их скапливалось у нее все больше, пришлось даже попросить друга повесить на стену новую полку. И наконец она в Германии. Оказаться здесь она мечтала с подросткового возраста. Непонятно, на чем основывалось ее желание, может, на том, что ее интересовало, какой облик в наши дни имеет город, где случилось, поистине, бессчетное количество трагических событий, может, тем, как он восстанавливается после них, подобно умудренному опытом волку, зализывает старые раны. Однако и во взрослой жизни воплотить его в реальность удалось отнюдь не сразу. То график и стажировка не позволяли, то к их дуэту присоединялась работа, то билетов она не отыскивала, сколько бы сайтов не просматривала. И все же жизнь подарила ей чудесный шанс. Так, значит, не стоит тратить время понапрасну. За дело! Попеременно припадая глазом к аппарату и размышляя, с какого ракурса выбранный объект выглядит лучше, а также пробуя различные варианты, она не замечала, как ноги медленно уносят ее прочь от полюбившейся окраины. Тротуары становились уже, улицы наполнялись шумной, вечно спешащей куда-то жизнью, гудками автомобилей, криками, лаем собак… Кажется, она, глубоко погрузившись в себя, попала на ответвлявшийся от главной улицы проспект. Осознав это и поморщившись, дабы выразить поднявшееся внутри неудовольствие, она, недолго думая, свернула в какой-то дворик, где на стоянке ожидали своих владельцев машины, и гуляли женщины с колясками, а из него попала в небольшой парк, откуда до нее донесся аромат цветущих растений, кустарников и разлетавшейся по воздуху пыльцы древес. На удивление, там царила расслабляющая тишина, отдыхающие люди ее не тревожили. За исключением немногих, на лицах, непривычно светлых и безмятежных, блистали улыбки. И действительно, было хорошо. Она поняла, что не позволит себе уйти отсюда без снимка на память, а вскоре отыскался и его «главный герой» — массивный фонтан, приютившийся под сенью склонившихся к нему кленов и выбрасывавший навстречу небу белоснежные от пенных шапок водные струи. Она невольно залюбовалась ими. Они с силой вздымались вверх, стремились соприкоснуться, слиться с облаками и на фоне освеженной зелени смотрелись совершенно беспроигрышно. Где-то внутри инстинктивно зародилось желание поскорее запечатлеть увиденное, и она, оглядевшись вокруг и приметив наиболее удобную часть мостовой, где не отвлекали оживленной болтовней группы друзей и не проносились, грозя сбить с ног, велосипедисты, сбросила с плеча небольшую сумку, присела на корточки и, настроив камеру, приникла к видоискателю. Люди, ранее расслаблявшиеся, прислонившись к бортикам, или восседавшие на них, заметили наведенный на них объектив, и кто-то ушел, негативно отнесясь к съемке в общественных местах или просто не желая показывать свое лицо, кто-то, наоборот, пожал плечами и остался, кто-то сделал вид, будто ровным счетом ничего не произошло, для нее не имело значения. Она раз за разом нажимала на заветную кнопку на корпусе, предварительно оценив картинку, однако потом, повторно глядя на нее, уже замершую, словно по мановению волшебной палочки, остановившей время, кусала губы и сердилась. Ничего не выходило. Барашки из пены становились какими-то серыми и невзрачными, они не притягивали взор, не заставляли собой восторгаться да и выглядели, если честно, какими-то нарисованными, неестественными, теряли объем и легкость. Некоторые фотографии вовсе казались смазанными из-за слишком быстрого движения воды. И результат не делался лучше ни после пятой попытки, ни после десятой… В огорчении и некоторой растерянности — прежде с ней никогда не случалось подобных неудач — девушка даже отмахнулась от маленькой собачки, пушистого корги, осторожно ткнувшегося ей в колено влажным носом, хотя в хорошем расположении духа наверняка бы не смогла не обратить внимание на него, обязательно склонилась бы, погладила, поинтересовалась о кличке. Но сейчас не до забав. Наплевав на свой внешний вид, она опустилась прямо на плитку и опять с грустной миной принялась изучать снимки. Минута, пока она прикидывала, способна ли что-нибудь поправить, воспользовавшись компьютерной программой, пролетела в тишине, а потом… Она запрокинула голову и громко рассмеялась, вдребезги разбивая сковавшее ее мучительное оцепенение и привлекая тем самым недоумевающие взгляды со стороны окружавших ее, после чего поднялась на ноги и, подхватив сумку, направилась к фонтану, где ее давно уже поджидали. — А вы молодец, — по-английски обратилась она к мужчине, облокотившемуся на каменную кромку и с хитрой улыбкой наблюдавшему за ней и ее действиями на протяжении последних минут семи. — Ловко, — устроившаяся неподалеку женщина удивленно вскинула брови, переведя глаза с него на нее и обратно, пускай и не поняла ничего. Лишь они вдвоем знали, о чем шла речь. — Покажешь, как вышло? — На том же языке, правда, с явным акцентом, определявшим его национальную принадлежность, ответил он и призывно хлопнул ладонью по пустовавшему месту рядом с собой, точно приглашал присесть старую знакомую. — Почему бы и нет, — она с усмешкой протянула ему фотоаппарат, путем скорых манипуляций заставив его демонстрировать сделанные ею кадры и на всякий случай придерживая его за ремешок. А дело состояло вот, в чем. В момент, когда отчаяние окончательно накрыло ее, и она раздосадовано и, впрочем, легонько оттолкнула от себя животное, впоследствии обиженно заскулившее и вернувшееся к своему владельцу, она отвлеклась, ее концентрация исчезла, логическая цепочка мыслей рассыпалась в прах. И, дабы восстановить ее, она вернулась к анализу фотографий, решила покамест не унывать и заняться их вторым планом, то есть отыскать одну или две, не испорченные ничьим резким жестом или размытыми контурами. И нашла. Пускай не то, что хотела изначально. Она увидела взгляд… Да, взгляд, глубокий и проницательный, будто бы прожигавший ее насквозь и обращенный к ней отовсюду, какое бы изображение она только не открывала. Его обладатель, незнакомец достаточно приятной наружности, где-то стоял к ней лицом, где-то делал серьезный вид, где-то широко улыбался. И, стоило ей поднять глаза, и она тут же вздрогнула, вновь ощутив на себе его интерес. Вероятно, он наблюдал за ее реакцией на свою маленькую шалость, гадал, как она в дальнейшем поступит. — Мне нравится, — он хмыкнул, возвращая ей камеру. — У тебя красивые снимки. — Спасибо. По-моему, те, что с вами, больше всего удались, — фраза прозвучала немного натянуто; она замялась. Разговор давался ей тяжело. Никогда особо не являясь общительной, она и не подозревала, что когда-нибудь первой подойдет и заговорит с человеком в чужой стране. Кстати, тот угодливо помогал, подбирая все новые и новые темы. — Ты фотограф? — Да, — гордый кивок с ее стороны. — Давно приехала в Германию? — Поинтересовался он. — Это допрос? — Парировала она, прищурившись. — Нет, — отрицательно покачивание головой, — обычное любопытство. Ты не местная, это заметно и по тебе, и по твоему произношению, в особенности, потому что ты выбрала для общения именно английский язык… Однако, вижу, фотографий у тебя не слишком много, и ты здесь относительно недавно. Может, нужен тот, кто знает город досконально? Кто показал бы самые красивые его места, которые ты смогла бы запечатлеть? — О, я, пожалуй, не стану просить помощи у первого проходимца, чьего имени даже не знаю, — она абсолютно не желала грубить ему или как-то намекать на то, что у него своя дорога, а у нее своя, просто не терпела приставаний. И еще… Стыдно признавать, но она почему-то терялась перед ним, словно школьница перед строгим и привлекательным учителем, старалась не поднимать глаз и не встречаться с его, большими и небесно-голубыми, ибо после подобного контакта из ее сознания исчезали все слова, и язык в придачу начинал плести полную околесицу. — Винценц, — он протянул ей руку и, кажется, совсем не обиделся, наоборот, просиял, словно тщательно начищенный чайник на солнце. — Анна, — она постаралась избежать прикосновения и потому лишь мило улыбнулась ему. — Вот и знакомы, — между тем констатировал он. — Все еще не соглашаешься? А если предложу чашечку чая в каком-нибудь уютном заведении? Или ты предпочитаешь кофе?… И девушка не сумела отказать. Конечно, осознавала, мол, совершает глупость, принимая весьма сомнительное предложение, и мысленно журила себя за это, однако шальной ветер молодости, о существовании которого она за время кропотливой работы в своей сфере деятельности успела благополучно позабыть, неожиданно ворвался в ее душу, распахнул двери навстречу прекрасным глупостям. И о них она ни разу не пожалела. Что на протяжении остатка дня, что — вечера, плавно перетекшего в глубокую ночь, когда на город, подобно громадному темному покрывалу, опустились густые сумерки, прорезаемые только светлыми точками звезд на небосклоне. Забыв про счет времени, она растворилась в нем, перестала за ним следить и едва ли не до самого рассвета не смыкала глаз, так же, как и ее новый знакомый. Спустя час или два они болтали, шутили и смеялись, словно старые друзья, и он с восхищенной улыбкой наблюдал за сменой ее выражения лица, стоило им, случайно или придерживаясь примерно намеченного им пути, наткнуться на какую-нибудь интересность: оригинальную вывеску или скульптурку в сквере, непередаваемый словами вид на город откуда-нибудь с высоты или просто нечто непонятное, созданное архитектором, наверное, по злому умыслу, дабы каждый, кто видел данный неопознанный объект, начинал ломать над ним голову. Хотя она долго не думая отправляла его изображение в память фотоаппарата, благо идти теперь было легко — ее сумку непринужденно и галантно нес мужчина. Она не помнила, в какой момент настолько доверилась ему, чтобы отдать ее на хранение, лишь вдруг поймала себя на сей мысли и махнула рукой: пусть помогает, если ему хочется, она не против. И идентичное осознание ее посетило, когда она неожиданно почувствовала, как длинные теплые пальцы осторожно переплелись с ее, перед тем где-то около десяти минут только слабо удерживая за запястье… Приятно дурманя и кружа голову, все завихрилось вокруг: дома, автомобили, атмосферные кафе, где они, не отрывая глаз друг от друга, отгоняли усталость и давали роздых ногам, темные переулки и светлые, широкие улицы центра. Вероятно, впервые за безумно долгий период она ощутила себя по-настоящему счастливой и, утопая в незаметно прокравшейся в организм слабости, говорила свое искреннее «Спасибо» Небу за то, что рядом с ней находился человек, делавший ее таковой и заставлявший мурашек пробегать по ее спине одним взглядом, больше не изучающе-пронизывающим, а ласковым, согревающим, даже нежным…

***

Утро они оба не застали. Анна проснулась лишь к обеду и, увидев на циферблате часов, висевших на противоположной стене, приближение и короткой, и длинной стрелок к цифре двенадцать, вздрогнула, огляделась и присвистнула. Большая квартира, чужая и незнакомая. Быстро осмотрев себя — а заодно диван, где она лежала, мягкую подушку и тонкое одеяло — и поняв, что голова не болит да и вообще не хранит каких-либо признаков похмелья, а вся одежда при ней за исключением джинсов и толстовки, аккуратно сложенных и повешенных на спинку стоящего неподалеку стула, она с облегчением выдохнула и, вобрав в грудь новую порцию живительного кислорода, глотнула вместе с ним и чарующий аромат недавно сваренного кофе, потянулась и зажмурилась, точно довольная жизнью кошка. — Выспалась? — Вкрадчивые нотки коснулись ее слуха, и она повернулась к порогу. Винценц опирался плечом о дверной косяк и держал в ладонях большую кружку; над ней клубились, извиваясь причудливыми узорами, клубы горячего пара. — Ага. И у тебя тут круто, — широким жестом она охватила комнату и потом снова перевела взор на него. Сегодня, при свете пробивавшегося из-за светлых занавесок солнца, его глаза казались еще ярче, а радужка — красочней, отчего он становился похожим на принца из доброй детской сказки, столь любимой юными мечтательницами. На нем были надеты темные брюки и белая майка, открывавшая вид на сильные, подкаченные руки, хотя что-то в ее сознании упорно подсказывало: происходящее доставило бы ему куда больше радости, не придержись он правил приличия и явись без нее вовсе. Да и ей, впрочем, тоже. Наверное, стоит как-нибудь попробовать… На досуге.