Гипнофобия

Темнота. Со всех сторон на него давили темные, мутные образы, лишенные четкого и ясного контура. Он видел все как будто через грязное, потрескавшееся стекло черно-белой камеры. Казалось, что он в одночасье сильно ослеп, потеряв остатки своего многострадального зрения, что и до этого не было на высоком уровне. Да, ему не привыкать быть в темных местах, можно сказать, что искать таковые это вполне для него естественно, так же как и ходить или дышать. Но сейчас всё было иначе. Эта темнота вокруг не была заманчивой или мягкой, как это было раньше. Нет. Тут явно было что-то тревожащее и даже пугающее, будто он был её заложником или пленником. Она сдавливала со всех сторон, словно сжимая в тисках и выжимая остатки воздуха из лёгких. Было трудно дышать, каждый вздох сопровождался сильным колющим чувством в груди, как будто что-то мешало. Но никак не удавалось понять, чем именно это было. Он провел рукой вдоль груди. Пальцы нащупали непонятный металлический диск, покрытый сверху плотной решеткой, что буквально врос в него. Помедлив секунду, он схватил мешающий объект за края и попытался вырвать его из себя, но это вызвало лишь дикую волну острой боли, что мигом разошлась по всему телу. Что же с ним происходит? У него адски болела голова. Казалось, что с каждой секундой она становилась все тяжелее, и от этой непосильной тяжести вот-вот с оглушительным треском разломится позвоночник. Несмотря на холод, что окутывал его со всех сторон, ему было чертовски жарко. Ему казалось, что ещё чуть-чуть и его голова нагреется и взорвется от такой высокой температуры. Но даже в таком состоянии он мог видеть и чувствовать чернила, что противно шлепали под ногами при каждом шаге. Они отражались ярким пятном у него перед глазами в луче, что, казалось, исходил от него. Он шел, не зная куда и для чего. Он только знал, что надо идти, ведь остановка равноценна смерти. Было страшно останавливаться, но при этом с каждым шагом ему всё труднее становилось передвигать ноги, будто его с силой затягивало в чернила. В его ушах звенели шепчущие голоса, что заполонили его разум, заглушая его собственный и сводя с ума. Но даже через них он мог слышать и чувствовать, что рядом кто-то есть, и этот кто-то неистово преследует его. И это ощущение, что холодом проходило по всему телу, заставляло двигаться дальше и быстрее. Но что-то внутри подсказывало, что ему все равно не удастся сбежать. Он в ловушке, бродит по лабиринту, из которого невозможно выбраться, ведь куда бы ни завернул везде тупик. Страшно, очень страшно. Он лишь хочет выбраться отсюда и что бы все это закончилось здесь и сейчас. Ситуацию осложняло и то, что он был практически слеп, и ориентироваться приходилось на слух и ощущения. Рядом, буквально в паре сантиметре от него что-то пробежало и с силой полоснуло спину. Место удара моментально отозвалось жаром по всему телу. Казалось, что оно адски горело, парализуя его. Боль, смешиваясь с сильнейшим страхом, порождала в нем дикую, неконтролируемую ярость, что невозможно было сдерживать. Он словно одичал, и это пугало его ещё сильнее. Раздался громкий, оглушительный вой, от которого, казалось, лопнут барабанные перепонки, и ему в глаза ударил яркий желтоватый свет. — Мистер Полк! — кто-то рядом позвал его, тряся за плечо, — Норман! Ты меня слышишь? Норман встрепенулся и, жмурясь, открыл глаза. Перед ним стоял озабоченный Уолли, что нервно проводил рукой по своим растрепанным волосам. Заметив, что его товарищ уже пребывал в сознательном состоянии, он облегчено вздохнул. — Я уже думал, что ты не проснешься, — со смешком проговорил уборщик, подходя к бильярдному столу и начиная собирать разбросанные по всей поверхности шары в аккуратный треугольник, а затем серьезным тоном добавил, — С тобой всё в порядке? Ты кричал во сне. Тебя точно ничего не тревожит? Я волнуюсь за тебя. — Всего лишь кошмар. Со мной все в порядке. С чего ты вообще это взял? — устало проведя рукой по лицу, буркнул Норман. Так значит, он кричал во сне, но и в кошмаре, пребывая в диком состоянии, он пытался крикнуть, но вместо этого вышел оглушительный, нечеловеческий визг, будто пропущенный через какой-то динамик. От воспоминания этого звука, его всего передернуло. Он и не заметил, как крепко и напряжено сжал ладонь в кулак, а губы сжались в тонкую полоску. — А с того, — начал говорить Уолли, ставя два кия в углу у стены рядом с парой ящиков, — что в последнее время ты откровенно жалко выглядишь. Вчера перепутал бобины и поставил вместо «Пикника у надгробия» «Снежные глупости». — Ну и что? — громко фыркнул Норман, закатывая рукава своей белой, свободной рубашки. — А то, что это серьезная оплошность. Лоуренс после этого рвал и метал все, когда заметил это и обещал тебя лишить всех благ, включая жизни. А ещё ты спалил проектор. Даже пять проектов. И это за четыре дня! А сейчас? Ты уснул на середине нашей игры и на середине нашего разговора! Ещё кофе свой разлил и кружку разбил, а ведь это был мой тебе подарок! Теперь это все убирать придется. Жалко. — Разбил? — удивлено переспросил киномеханик, смотря себе под ноги. Под его туфлями разлилась небольшая черная лужица, в которой мокли жёлтые осколки одной из его любимых кружек. — Прости, — тяжело вздохнул он, опускаясь на корточки что бы собрать то, что осталось от посудины. — Да ладно. Я сам все уберу, — сказал Уолли, присаживаясь рядом с Норманом и начиная собирать в ладонь особо крупные осколки, а затем, не поднимая взгляд, добавил, — Я серьезно, что с тобой? Я понимаю, что ты всегда пребываешь в не лучшем расположении духа, но сейчас из тебя словно все соки выкачали, а ещё ты как будто чем-то напуган. Я же чувствую это. Ты когда последний раз занимался собой или хотя бы на себя смотрел? Норман остановился и на секунду вгляделся в собственное отражение в луже кофе. Он и правда выглядел довольно жалко: и без того вытянутое лицо казалось ещё больше иссохло и побледнело, на нем появилось больше морщин, и вообще казалось, что он в разы постарел, впалые карие глаза, под которыми образовались большие синяки, словно покрытые матовой пленкой, потеряли весь блеск, безжизненно смотрели куда-то в пустоту. Светло-русые волосы с редкой сединой, что он обычно аккуратно зачесывал назад потускнели, торчали в разные стороны и были почти полностью в засохших чернилах, да и вообще весь его внешний вид показывал, настолько он был измучен. Мужчина презрительно фыркнул, глядя на своего помятого двойника в отражении. Его рот исказился в кривой усмешке раздражения и некого презрения, что больше была похожа на озлобленный оскал. — Послушай, дорогуша, у меня все отлично, я в полном порядке, не надо обо мне волноваться, — практически прорычал Полк, но его речь перебил резкий приступ сильного кашля. Во рту все пересохло, а в груди закончился воздух, от чего было трудно продолжать говорить. Он оперся ладонями об колени и опустил голову, надеясь прийти в себя. Руки сами собой тряслись, сердце начало биться быстрее, перед глазами все поплыло. В тот момент ему казалось, что он просто разоврется на куски здесь и сейчас. Но, взяв себя в руки, он прокашлялся и выпрямился, направившись к двери из комнаты под встревоженным взглядом уборщика. — Да и вообще перерыв давно закончился, и мне пора возвращаться к работе, — остановившись на пару секунд в дверях, через плечо сказал Полк прежде чем выйти в коридор.

*** Оставшийся рабочий день Полк старался избегать общения с другими людьми, уходя в работу с головой или просто быстро сворачивая в ближайший темный коридор, когда видел перед собой кого-то из знакомых. Ведь если Уолли Франкс — не самый внимательный и проницательный человек в студии — заметил, что с ним явно что-то не так, то ,значит, это заметно, а Норману сейчас меньше всего хотелось, чтобы кто-то лез в его проблемы и учил, как правильно жить. Мужчина тихо, про себя прорычал от некой досады и глухо ударил по ближайшей стене кабины лифта, поникнув. А ведь он думал, что хорошо скрывает от других свое отсутствие сна, принимая всевозможные препараты и скрывая все под безжизненной улыбкой. Даже к косметическим средствам прибегал лишь бы окружающие люди думали, что у него все хорошо. Но сейчас у него было над чем подумать. Зайдя вглубь студии, Норман остановился на 14 уровне. Решетки лифта с тихим скрипом разъехались в стороны, привлекая внимание мужчины, что за время кратковременной поездки успел впасть в некий транс. Вернувшись в реальность, он вышел из кабины. — «Мне просто нужна пара запасных деталей для проектора» — напоминал сам себе киномеханик о цели визита в это место. Но стоило ему только поднять голову и понять где он находится, как тот застыл на месте и судорожно задышал. Его всего передернуло, когда он узнал в этом этаже место своего постоянного кошмара, что повторялся снова и снова. Кошмары. Кошмары преследовали его везде и всюду. Стоило ему только закрыть глаза и окунуться в приятную, мягкую темноту сна, как весь тот леденящий до костей ужас снова охватывал его по рукам и ногам. Он проникал так глубоко внутрь, от чего казалось, что мужчина сам был им, становился одним целым. Во снах ему было страшно, холодно и мерзко мокро. Каждый раз один и тот же сон — слепой он бродит по чернильному аду, в поисках хоть какого-то выхода из бесконечного лабиринта полуразрушенных коридоров студии. Чернила… Они были везде и всюду и с каждым шагом затягивали его все сильнее, проникая ему прямо под кожу до самых костей. И этот чернильный кошмар не заканчивался на одном разе. При этом каждый раз картинка становилась всё яснее, начали проявлять некоторые детали, но от этого не было спокойнее. Становилось только хуже. Намного хуже. А всё началось с чернильной машины. После её установки все пошло под откос, работа в студии превратилась в сущий ад. И нет, дело было не только в трубах, что постоянно и помногу протекали в самые неподходящие моменты, хотя и это имело свое место. Дело было в общем настрое. Многие не выдерживали давящей атмосферы студии и нарастающего напора со стороны начальства и уходили, некоторые начали сходить с ума. Начали происходить странные, даже необъяснимые вещи, и Норман был первым, кто почувствовал на себе все эти изменения. Чернила… Он мог поклясться, что они живые, и когда он один вдали от других в тихом, темном углу кто-то постоянно, пронзая его насквозь холодящим взглядом, следит за ним. Так и сейчас, проходя по коридору, он будто чувствовал, что что-то крадется из дальнего угла. Это был невысокий, вытянутый, худощавый, человеческий силуэт, у которого отсутствовала нижняя часть тела, будто она была расплавлена и была превращена в непонятную, комкообразную массу. Его голова, что была больше похожа на череп без выделяющихся черт, с открытым, беззубым ртом была повернута прямо на него. Нормана парализовал сильный страх. Он только и смог сделать пару шагов, ощущая себя беспомощным в опасности. Звенящее, невыносимое чувство тревоги оглушительно билось у него в голове, заглушая все оставшиеся мысли. Кто-то коснулся его плеча. От одного этого липкого, холодного прикосновения по всему телу пошла волна леденящего страха, что сжимал всё внутри. Это неизвестное было прямо позади него. С бешено бьющимся сердцем Норман сжал руки в кулаки, приготовившись к бою, и резко развернулся. Но позади него никого не было. Лишь мрак узкого коридора. Но он точно чувствовал, что что-то влажное и холодное коснулось его рубашки, оставив мокрый след, что медленно впитывался в плотную ткань. Подняв голову, Полк заметил прямо над собой ржавую трубу, из которой редко капали крупные капли чернил. Осознав это, мужчина обхватил свою голову руками и тихо захохотал. Этот сумасшедший смех, что с каждой секундой становился всё громче, эхом прокатился по пустым коридорам, теряясь и затухая где-то вдали. — Неужели я схожу с ума? — просмеявшись, спросил сам себя осипшим голосом Норман и медленно, прикоснувшись к холодной стене спиной, сполз вниз, обхватив свои ноги руками. Он уткнулся головой в колени и тихо засмеялся. Звук, что исходил от него, был больше похож на истерический плач. — Как же я хочу, чтобы это закончилось, — жалобно прошептал мужчина, отрывая бледный лоб от ног. Но, стоило ему взглянуть на свои руки, как он громко вскрикнул. Тяжело дыша, Норман вскочил с места. Его руки до локтя были черными и слабо блестели в тусклом освещении, будто были покрыты чернилами. В панике он попытался трясущимися пальцами оттереть злополучную жидкость от своей кожи. Но сколько бы он ни старался, стало только хуже. Чернила будто проникли под покров и быстро начали распространяться по всему телу. — Нет, нет, нет! — вскрикнул Норман, отшатнувшись в сторону на дрожащих ногах. Бежать. Надо бежать отсюда и как можно скорее и дальше. Но стоило ему только сделать шаг в сторону лифта, как он почувствовал, что ему трудно двигать ногами, будто его затягивает в пол, будто что-то держало его. Он видел, как деревянные стены быстро стали покрываться черными потоками и разводами, что начали затоплять помещение. —«Как в моем кошмаре. Неужели трубы так сильно прорвало?» — судорожно подумал Норман, превозмогая боль и страх и продолжая двигаться к выходу. Он не мог позволить себе остановиться и посмотреть назад, ведь он чувствовал на себе чужое холодное дыхание, и эта остановка может стоить ему жизни. К счастью, лифт был на этаже, чему мужчина был несказанно рад. Он пулей залетел в кабину, как только она открылась, и забился в угол, трясясь от ужаса и усталости. Ему удалось более-менее успокоиться и прийти в себя только тогда, когда он услышал звон решетки и звук работы мотора. Тяжело дыша и откашливаясь, мужчина развернулся и взглянул на место, откуда он только недавно убежал. От увиденной картины он на секунду замер и перестал дышать. Весь этаж был такой же как прежде и без чернил или жутких монстров, а, его руки были как раньше. Отойдя от шока, Норман тихо засмеялся, прижавшись к кабине лифта и закрыв локтем лицо. — Я всё-таки схожу с ума…

*** Часы рабочего дня медленно и незаметно проходили один за другим. Норман, уткнувшись в работу, не заметил, как наступил поздний вечер, и всё сотрудники, у которых были более важные дела, чем рутинная работа в душной студии, разбрелись по домам. Во многих кабинетах уже был выключен свет, и они погрузились в темноту, кроме небольшой проекторной, что была прямо над залом звукозаписи. Киномеханик был единственным, кто остался работать после завершения рабочего дня. Сегодня, как на зло, перегорела лампочка в самом ходовом проекторе, и Норман пыхтел над устройством. Конечно, это можно было бы оставить до завтрашнего дня и первым делом исправить это, пока не началась запись (или пока директору департамента он срочно не понадобится по непонятной причине), но Полк не хотел оставлять на потом работу, да и тем более у него и так есть чем заняться. — Норман, а, Норман…— потряс того за рукав рубашки явно уставший Уолли, зевая, — Ты домой-то собираешься? Рабочий день кончился уже два часа назад. — Не сейчас! — буркнул Полк, не отрывая своих безжизненных, покрасневших глаз от работы. Но уборщика это явно не остановило, и он был настроен решительно на то, чтобы вырваться на свободу. Он насупился, поправляя воротник своей рабочей формы бежевого цвета, и, подойдя к рабочему месту киномеханика, резкими и быстрыми движениями начал собирать в небольшой чемоданчик рабочие инструменты. — Давай! Я домой хочу! — Что ты делаешь?! — воскликнул Норман и, откинув работу, злобно, сверля взглядом, посмотрел на Уолли. — Можешь не испытывать меня взглядом, — фыркнув, ответил Франкс и положил к остальным инструментам последнюю отвертку, — Я давно тебя знаю и привык к этому взгляду. А ещё я вижу, что ты изматываешь себя понапрасну. Скажи хотя бы мне в чем дело! Я же самый важный для тебя человек в студии! Между нами не должно быть секретов! Последние слова Уолли чуть ли не прокричал, нервно дыша и размахивая руками. Его лицо как-то по-детски искривился от некой досады и жалости. Он очень сильно хотел помочь, сделать так, чтобы Норман чувствовал себя хоть чуточку лучше, но трудно предпринимать какие-либо действия, когда не знаешь в чем причина. Противное чувство непонимания смешивалось с ощущением бесполезности и силой давило на совесть. — Ладно. Я не буду тебя здесь задерживать, — будто сдавшись, проговорил Норман, поднимаясь с места, и направился к выходу. — Ты не хочешь идти домой? У тебя там проблемы? Я мог бы помочь! Давай пойдем вместе? — чуть ли не плача, продолжал стоять на своем Уолли. — До завтра, Уолли, — равнодушно попрощался через плечо Норман, прежде чем выйти из кабинета.

*** Норман не помнил дорогу от студии до своего дома, не помнил, как повернул ключ в замочной скважине, как зашёл внутрь, как снял верхнюю одежду и сел в кресло, подперев отяжелевшую голову руками. Лишь жуткая слабость во всем теле и головная боль отпечатались в его памяти. Всё, что было вокруг него, было, будто под темной завесой и не имело для него никакого значения. Сознание затуманивалось, и казалось, что он вот-вот…заснет? Поймав себя на этой мысли, Норман мигом встрепенулся и открыл полузакрытые глаза. Нельзя спать, нельзя даже допускать такой мысли. Но что он может противопоставить этому? Ведь даже лекарства больше не помогают, а только ухудшают положение. Внутренний механизм разбит в пух и прах, а психика сломана. — Нужно отвлечься, — проговорил в пустоту Норман, бросаясь к столику у кресла, где уже по традиции лежит пара таблеток и стакан с водой. Для мужчины это уже стало своеобразным ритуалом. Порой ему казалось, что в нем больше кофеина, нежели воды, и он течёт по нему вместо крови. Это помогает избавиться от сонливости на какое-то время, но не убирает измождение, тем более не головную боль или тошноту. Трясущимися руками он покрутил кругленький рычажок на телевизоре. Пыльный экран вспыхнул и сероватым светом осветил фигуру Нормана, что, устроившись в кресле, уставилася стеклянными, наполненными кровью глазами в то, что было на экране. Ему было всё равно, какое действие разворачивалось перед ним, было всё равно, что говорили люди по ту сторону. Норман совершенно не цеплялся взглядом и не запоминал быстро мелькающие картинки. Смех, слова, крики и любые другие звуки, что исходили от телевизора, смешивались в какофонию и теряли своё звучание в ушах Полка. Он словно зомби смотрел на всё не в силах расслабиться и машинально смеялся над всем, что видел. Какая ирония, что отдых стал для него пыткой похлеще чем работа. Часы тянулась медленно так же, как одна программа сменялась другой. Казалось, что стрелки на циферблате просто остановились, замерли на цифре 12. Действие лекарства, что хоть как-то сдерживало сонливость, давно закончилось, от чего стало невозможно сражаться со сном и контролировать момент засыпания. Он был так сильно измотан всеми этими попытками пребывания в бодром состоянии как можно дольше, что не заметил, как веки сами собой опустились, погружая сознание во тьму, а тело обмякло в кресле. Снова темнота, снова глаза режут яркие пятна света, а уши закладывает от скрежета, что будто раздавался прямо под черепом. Снова его охватило чувство отчаяния и страха, что сплеталось с ощущением беспомощности и с сильной болью в голове и груди. Но в этот раз было что-то не так. То ли дело было в том, что он чувствовал больший контроль над своими действиями и ощущал себя более целым, то ли в том, что стал острее чувствовать окружающую его действительность. Острая, пронзительная вспышка головной боли на момент ослепила его, и он бессильно опустился на залитый черной жидкостью пол, касаясь рукой пылающей головы. Но вместо того, чтобы нащупать спадающие на лоб пряди волос, ладонь дотронулась до холодной металлической поверхности. Будто напоровшись на раскалённый металл, Норман тревожно отдернул руку в сторону, и та упала в чернильный бассейн под ним. От всплеска по блестящей поверхности пошли мелкие волны, что светились в ярком свете. Что с его головой? Он нервно ощупал то, что теперь было вместо неё, обходя каждый выступ и угол. Будто его голову поместили в какую-то коробку. Его пальцы остановились на середине передней грани и с силой сжали то, что выступало из неё. Выступающая деталь очень сильно походила на объектив. Норман быстро вскочил на трясущихся ногах и отшатнулся в сторону, ударившись лопатками об ближайшую стену. Форма головы, невыносимый треск, что заглушал любые другие звуки, пятна света и мигрени, вызванные ими: все это может говорить только об одном, но Норман отказывался даже понимать и принимать это. Ему стало трудно дышать, начало тошнить от горького кома в горле, ноги затряслись не в силах держать отяжелевшее тело. Трясущиеся руки нервно забегали по боковым граням и, нащупав выходящие с боков провода, они с силой потянули за них. От этого неосторожного движения подкосились ноги, и Норман с диким ревом рухнул вниз. Отяжелевшие руки опустился рядом. С трудом подняв их в поле зрения, он с удивлением обнаружил, что они полностью черные, а с тонких пальцев стекают мелкие струи чернил. Но не это было самое страшное. Все его тело тоже было покрыто толстым слоем чернил, будто он сам состоял из них. Краем зрения он заметил отражение в глянцевое поверхности, что едва успела успокоиться после всплеска, и нетерпеливо уставился в него всем своим взглядом. Но стоило ему разглядеть жуткое существо, что смотрело на него оттуда, он испуганно пискнул и отшатнулся в сторону.  — «Что я такое? И что со мной происходит?»