Night calm

Кости жгло, а раны неустанно тревожило, пульсирующей болью разгоняя слабость по телу. Скелет опирался на дерево, где-то далеко, или, если быть вернее, подальше от Сноудина, и выдыхал теплый пар, который не прожив секунды, превращался в такой же заледеневший воздух. Во рту остаточно чувствовался вкус крови, соленой и липкой, сейчас она норовила потечь тонкой струйкой по подбородку. Незаметно для него самого, на снегу уже образовалась пара грязных капель, стремительно растворяющихся в кристаллах, и не только изо рта. На месте сейчас засученных рукавов неаккуратные, кривые порезы медленно и часто выделяли сгустки, которые скатывались до низа локтевой кости и затем глухо приземлялись. Отрешенно смахнув указательным пальцем свежую дорожку жидкости, подбирающуюся к концу пути, новая масса уже выделялась на месте поврежденных участков. Не в первый раз за этот месяц Инк получает такой ответ на его действия, между тем, направленные на помощь. По причине своей работы, по воле судьбы, по смыслу существования, он поддерживает вселенные в спокойствии и стабильности, восполняя упадки и истощая переизбытки, он не дает им исчезнуть и безвозвратно разрушится. У таких устоявшихся вселенных, как HorrorTale, были части истории, вышедшие за рамки привычного понимания, оригинала. В том месте долгое время не было перезапусков, и уже ничто не сможет окончательно стереть на столько насыщенную память и полностью начать заново такой, отдалившийся от своего начала мир. Без поддержания их жалкой вселенной, они бы очень давно сгнили в таком консервативном безумии, состоящего из убийств и нестабильных моральных принципов. Такова была его работа, и он ее выполнял. Он уважал каждое творчество, и каждый зачаток бездарной идеи на просторах множеств вселенных, сохраняя и поддерживая его. Чтил любые старания над мыслью, которые автор вложил в произведение, скорбил о потере заброшенных видов, иногда в этом свете ненужных. Он обходился с жителями, дружелюбными и не очень, пусть даже сейчас те были не рады его приходу. Как и в этот раз, уже привыкнув слышать безразличие в благодарности, он поразился не простой апатии, а уже целой ненависти на того. Монстры тех AU, быть может, и никогда не чувствовали недостатка, или даже не ощущали настоящих потерь, но должны были осознавать всю серьезность обстановки и дела, когда Творец задерживался на несколько дней ради исправления ошибок во вселенной. В самом противном случае, она могла бы быть просто разрушена, как с помощью внешних источников опасности, так и сама собой. Все чаще и чаще поход начинался с боя, ожесточенного, достаточно долгого и выматывающего. После этого ему мог требоваться целый перерыв от деяний, и на это уходило порядка нескольких задерживающих дней. И, как думал Инк — «Этим придуркам, похоже, не понять, что они умрут, если не перестанут усложнять все». Несмотря на то, что он – хранитель, силы его схожи и соразмерны остальным, если с натяжкой не слабые. Безусловно стойкость была, от стычек и прочих, но на деле он почти безоружен. Создан, чтобы творить и поддерживать, чтобы чинить и восстанавливать, и никак не отрубать и преграждать. Брать в ход краски и кисть было даже, в каком-то роде, бессмысленно, эти материалы, в самом прямом смысле, не предназначены для боев "на выживание". Он не знает, откуда у тех берутся нескончаемые потоки сил, порой он переставал в них верить, но их отчаяние, гнев в разгоряченных зрачках и резкость телодвижений с атаками вынуждали вновь убедиться в решительности монстров. Сегодня его основной проблемой стали кости, пронзающие снег, и, отчасти, его самого. Уворачиваться от группы вылетающих из наиболее разных мест копий сложно, уже не говоря о бытии застанным в расплох, логично, что он не укрылся от, возможно, даже и незначительных, повреждений. Кривые, рваные, обрамленные тонким слоем уже загрубевшей поврежденной надкостницы, а внутри наполненные пространством для выделения, раны свербели, в полном объеме заглушая все размышления. Самостоятельно встав, оперевшись на ноги, тот отряхнул колено от то ли снега, то ли грязи, потянулся, развев руки в стороны. После долгого напряжения особо нуждающиеся в разрядке кости захрустели, такие как позвоночник, левое, ранее опертое плечо, и, кажется, коленная чашечка, возвращая на небольшой промежуток времени улыбку на лицо художника. После размятия затекших участков, тот снова принял уставшее выражение лица и, щелкнув пальцами правой кисти, зашел в портал. Инк сидел на мягком, небольшом и бежевом диване, аккуратно замазывая свои побои. Он водил по тем плоской тонкой кистью, обмакнутой в серую разведенную краску, окаймляя влажным слоем, что затягивал их до еле заметных черт на белой глади костей. Иногда жидкость расплывалась, и тот все старательнее следовал неровным контурам ссадин, доходя до полной нелепицы. В этот раз, увечий было довольно много. Прерывистая цепь из рубцов проходилась в первую очередь по предплечьям, по плечевой кости, и сильная рана на груди нескрытно заявляла о себе, с каждым вдохом и выдохом выпуская, словно чернила, жидкость по кофте. За окном был глубокий вечер, и в какой-то далекой вселенной, послужившей домом для хранителя, все погрузилось в тишину. Теплый желтый свет ламп, низкие потолки, уютная и маленькая гостинная, все было настроено на расслабление и отдых. Невысокая тумбочка, коричневого цвета, разделенная на две полки, выключенный цифровой телевизор на ней, напольная лампа с расписанным абажуром и небольшой уголок лимонного дерева. Его посадил Дрим, очень хотел оставить свой желтый луч в этой личной обители. Каждый закуток, все здесь должно было согревать, дарить тепло и светиться позитивом, о темном подтексте речи и не шло. Предметы словно горели бликами, перекидывая их на всю составляющую, переливались и обладали всей этой яркой причудливой атмосферой, всецело направленной на отдых. Теплое свечение, нежные оттенки, мягкие углы – нигде и не было намека на острость и грубость. Все словно мерцало, звездами окрапляясь под лучом, зарождая чувство нежности, надежности и безопасности. Днем все было не так. Холодный, ледяной и заставляющий дрожать и "покрываться мурашками" снег неприятно скрипел под весом и мочил обувь, грязь, пепел и прах у городов оседали на всем, что было в их спектре возможностей, растираясь и въедаясь в материал, и густая, противная кровь, была совсем разной: бегущей и прозрачной, совсем свежей, обильной, которая брызжела, растекаясь ручьем из чьей-то конечности, засохшей, твердой и слоистой. В его же представлении все ограничивалось словом «мерзкий», и расписывать это значение он не собирался. Противно и отвратительно было видеть весь этот хаос, беспорядок и геноцид, происходящий во вселенных, зарождающий ужас и онемение, застывший крик. Жестокими и беспощадными были обитатели и их бои, после которых не оставалось сил, а лишь желание отмыться и лечь спать, провалиться в беспамятство. Выйти из горячего душа и повалиться на мягкую постель, почувствовать под черепом пролегающую подушку, а на плечах грузное одеяло. Усталость поражала его, не смотря на отсутствие проявления каких бы то ни было признаков, его взгляд был абсолютно нездоровым. Опущенным, недовольным, он упирался в собеседника глазами, заставляя того замолчать и помочь, если не вовсе уйти. Затуманенный обзор, мешавший ему заметить крохотные недоработки в мире, нарушенная координация, голова, кружащаяся из стороны в сторону, пульсируя в висках, ноги, которые с неимоверным давлением подкашиваются, бред, который тот мог нести в порывах объяснить всю острость и актуальность ситуации. Они, в свою очередь, были бесполезны, к слову. Все это негативно сказывалось на нем и его внешнем виде, и еще более критично на его здоровье. Отсутствие души уже было большим провалом, который тот, еще более-менее успешно скрывал, но нагрузки такого рода были ему непозволительны и противопоказаны, особенно если он намеревался сохранить свой титул. После утомительных и изнуряющих недель, он все мечтал, хранил надежду наконец по настоящему отдохнуть от бесконечного потока дел и всей беготни. Быть может, вкусный ужин, передачи с чаем или просто крепкий и долгий сон, все это ему бы не помешало, и даже поспособствовало реабилитироваться. Не смотря на то, что в последнем он нуждался больше всего, от остального, скорее всего, не отказался бы. Он все же отчасти был и хранитилем позитива, счастья и гармонии, если это можно было так назвать, и хорошие эмоции с сытным салатом вполне равносильны здоровому сну. Да, в каком-то смысле, еще и состоя в группе "спасителей", он всегда стремился к позитивному результату, к хорошему концу, к миру и существованию. Коррекция вселенных уже подразумевала радость, ликование, благо, или, на худой конец, удоволетворение, которое доставлял опрятный вид. Раньше, некие теплые чувства возгорали внутри него при виде проделанной работы, радости и благодарности других, огонек, счастье, какая-то... Любовь? Любовь к этим местам, к безмятежности, к искренним улыбкам и цветущей природе, она еще зарождалась в то время, двигала вперед его, тогда начинания, не давала упасть духом. Сейчас, изнуренность все больше и больше заполняла время и силы того, но этот вечер давал надежды. Дверь со скрипом закрылась, а на пороге появился Дрим, после отряхивания, улыбнувшийся во все свои силы, и даже удачно, но в резкости сфальшивив. Некая наигранность проскакивала в столь незамедлительной смене выражения лица, в легком недоумении и замешательстве при виде того. Скорее он желал не беспокоить его своими проблемами, забивая голову стрессом, чем обмануть или притвориться. И у него в последнее время нелегкие задачи. Уже третий день он безостановочно сталкивается со своим братом один на один, защищая, в одной и той же вселенной, сочной и живой для творения паники, для холста кошмаров мирных жителей. По его сдержанным рассказам, просторное и красивое королевство, в вечной зелени, цветущее и благоухающее, сочится жизнью, и является отличным источником эмоций, как позитивных, так и негативных. Неплохо, что в коррекции оно не нуждалось, прекрасно поддерживая само себя в тонусе, и Инк туда не совался, как минимум уже не мешая другу бороться за каждый угол. Сегодня, как можно судить, все прошло не очень удачно, пусть царапин на нем не было, но такая же сильная усталость чувствовалась в опущенном взгляде, в тяжелых выдохах и вялой, приземистой походке. Небрежно оставив сапоги у входа, он, и не взглянув на того, прошел на кухню. Нагнулся, открыв холодильник, в поисках оставшейся съедобной еды, и обнаружил несколько огурцов с зеленью, лежащих за пачкой масла, в глубине. Уже сонно, немного не понимая происходящего, он скосил на них недовольную ухмылку. Без вопроса прозвучал незамедлительный ответ откуда-то из глубины:«Что бы ты ни готовил, я буду», и это послужило выходом из полудрем и раздумий. Разрезал упаковку, помыл, и начал нашинковывать скудные овощи, иногда в перемешку с травой. По телевизору не было ничего интересного, только более утомляющие и скучные доклады о погоде и дешевые передачи, в которых разыгрывались коробки или вещи. Устроившись еще немного поудобнее, чтобы ранам не доставлялся дискомфорт, тот облокотился на подлокотник и стал мерно нажимать на кнопку. Сегодня было прохладно. Из неведомых хозяевам щелей задувал ветер, которой проходился по всему дому, приводя в невольную дрожь. Будь все как раньше, это подостудило бы пыл художника, заставило замолчать, но сейчас это действовало даже успокаивающе. Мысли словно вылетали, оставляя творца на едине со спокойствием, а от боли оставался только холодок, который приятно щекотал бывшие места ран. Вещи сохраняли свой настрой, но в немного более скромной манере вымещали остатки от мутного дня. Расслабившись на краю, он глубоко дышал, чувствовал мерные колебания несуществующей души, полную отстраненность, перерыв от жизни. Уже такому исходу он был рад, рад, что сможет отдохнуть, более собранно начать новый день, хоть и на вряд ли, но возможно, установить режим такого времяпровождения. Все же, сохранить такую возможность – шаг к примирению с противниками, к усмирению их ярого пыла, за причиненные когда-то обиды. Он не будет припоминать это во время отдыха, было бы глупо разгонять обстановку. Незаметно, но только потому что Инк словно вовсе выпал из мира, Звездочка подошел к кофейному столику с двумя тарелками, все так же притворно, но любезно поставив одну из них перед знакомым. Тот бессильно рухнул на диван, с облегчением выдохнув. Наконец-то он дома, может перестать заботиться о чем-либо, и забыть про существование остальных. Знакомый пейзаж сработал, и организм машинально начал расслабляться, поглощая комфортную среду. Приятные оттенки, вон та маленькая рамка, деревце, золотые отсветы, все это он не зря обставил тут, польза была буквально от любого вложения сюда, будь то даже совместное жительство. Проводя такие теплые вечера после перегрузки, возможно, он убивает время, бездействуя, пока что только ухудшая дневное положение. Но эта безмятежность, это спокойствие, они были так манящи, словно отрывали от всего, что было раньше, ставили точку и начинали новое предложение, давали новый толчок продолжать бороться. Это бессмысленно, ведь проблем не становится меньше, и он устанет, устанет ждать и откладывать еще один такой момент, просто провалится в бездну на самых диких обрывах, наплевав на вселенные и их судьбы. Но факт того, что это происходило, и происходило в реальности, в перерывах между этим тяготным выживанием, заставлял верить, что жизнь способна на такие милости, и это не случайность. Откуда-то из под пола, сквозь грудную клетку Дрима прошелся легкий, но ледянящий душу ветерок. Сохраняя ту расслабленность, мысли все же сбились в кучку, на передний план начала все четче и четче выявляться потребность в поиске чего-то теплого. Ежившись и подрагивая, выжидая момента, он осторожно прижался к другу, при этом стараясь получить как можно больше тепла. Оно казалось желанным, невероятно приятным, по-особенному нужным. В этот короткий момент только это определяло комфорт, ударившей в голову целью оно без раздумий заставило его поддаться. «Погруженный в безмерную тишь, отставляя даже шум на задний план, я не заметил, как он прижался ко мне, видимо, за исходящим теплом. Продув там не должен быть холоднее, но я не против. Он только дополнял это ассорти эмоций, чувств, переполняющих меня сейчас. В какой-то мере, даже приятно было ощущать, как он еще долго пристраивался, стараясь не тревожить меня.» Он всегда заботился обо мне. Каким бы разъяренным или опечаленным я ни пришел, он старался быть как можно мягче, как можно лучше обходиться и успокаивающе действовать. Безмерно приятно, даже будучи охваченным правящей эмоцией, видеть его улыбку, заботу и этот неустанный, невероятно тяжелый под вечер труд. Я видел, как он отворачивается, что бы перевести дыхание, а затем снова засиять глазами и придать уверенности. Нежные речи, любезные предложения. Дрим, если бы ты знал, как дурманишь. Как твои невинные монологи отражаются в зрачках играми с огнем, то тихим, слабым, то трескучим и высоким. Я так не хочу, чтобы ты оступился. Я ценил и ценю тебя как друга, справедливого и жертвующего, знаю, что очень и очень многим ты служишь опорой, сильным плечом. И я хочу сохранить твои мысли, не сбивая с толку, остаться с тобой одинокими узниками этой судьбы, так же безобидно придавать тебе силы. Но с каждым разом все сильнее я перехожу грань, уже не зная, чувствую ли я желание или же ярость к тебе, что переборет меня. И сейчас, я совсем не уверен, что не нарушу эту черту. Совсем скоро. Теперь они уже сидели в обнимку и смотрели еще одно, но более интересное шоу с коробкой. Инк поглаживал Дрима по плечу, пусть и в далеких мыслях, но продолжая считать, что ему холодно. Нежно и бережно, стараясь заполнить фалангами как можно больше обогретого пространства, медленно, иногда останавливаясь. На столько тот был затихшим, что не задумывался о действиях, и порой больше чем гладил, он обводил изгибы костей и суставов, иногда даже имитируя вырисовку узоров, которые были на его плечах. Пусть и неосознанно, но с неестественной заботой, неким обожанием, он не давал ему отстраниться, желая довести дело до конца. Дриму же, на деле, стало даже непривычно жарко, хотя с температурой это и не было связано. Уставший не просто от одного дня, разового события, он устал быть поддержкой, устал держаться для каждого, и сейчас впал в блаженство ухаживания, пусть и неосознанного. Художник всегда был бы рад помочь ему, он до сих пор считал своей обязанностью ухаживать за ним так, как и он. Пусть и не видел то притворство в лживых, но хорошо состроенных глазках, считал свою жизнь без того почти невозможной. И он, по сути, был незаменим, ведь только они могли осознавать, каково служить монстрам всех вселенных, и как одинока может быть ночь таких слуг. Тепло разливалось по руке, прося все тело подтянуться еще чуть ближе, почувствовать эту негу. Приятно было ощущать эту смиренность вокруг него, покой. Иногда разряды беспокойства доходили до чуткой души, но только изредка. В остальном мир расцветал внутри, тонко покалывая чувствами, давно забытой безмятежностью. Было неважно, что будет завтра, на сколько все станет плохо и с чем они могут столкнуться. Время было невластно над мыслями Звездочки, полностью сплетенными с другом. Инк уже несколько минут подряд оглядывал Дрима, пристроившегося рядом, оставив нудную передачу на заднем плане. Почему он не засыпал? Такой утомленный, после тяжкого дня наконец устроился на пышном диване, в тепле, слушая мягкий голос диктора. Время было не самое позднее, но вполне подходящее для сна. Был спокоен, и сейчас его усталые, натянутые глаза сменились ярко-желтыми красками, которые переливались в освещении лампы, но нечто проскакивало там. Какая-то неугомонная часть, желающая еще чего-то. Сладкое, тягучее спокойствие разрывала мысль о чем-то. Быть может, он все еще волновался за художника. Да, если бы он увидел раны, что были до его прихода, он бы не спал вовсе. Но сейчас, в такой мирной обстановке, тот, кажется, растягивает времяпровождение. Как и его знакомый, 15 минут назад, он, почти отстранившись от мира, смотрит шоу и чувствует каждую частицу позитива и спокойствия, что наполняла дом, и особенно эту комнату. Забывает обо всем, что было до этого, очищает свой забитый разум, наслаждается покоем. Взгляд становился все более наполненным. Сожаления, некая мольба, грусть и обезнадеженность, с такими чувствами воздух между ними все больше пропитывался, и нить, отношения, что их связывали, приобретали более разрозненные оттенки. Уже не такой невинной, нездоровой добротой он опекал его. Пусть тот так и не думал, но творец все больше и больше желал показать, что и ему есть на кого положиться. Да, он был поддержкой, но никогда не задумывался, что кто-то может стать опорой для него. Что когда-нибудь, когда он устанет, когда его сломит слабость, он бессильно упадет к нему, и останется в его объятиях. И сейчас эти мысли также вероломно разрезали тишину, не давая покоя. –Инк, мне все еще холодно Ничего не ответив, тот с предельной аккуратностью, и проскакивающей нежностью провел кистью по его скуле, раскрывая столь прекрасный, удивленный взгляд. Как цветок, зрачок раскрылся в ранее невиданных красках, становясь более насыщенным и пестрым. Заведя руку за шею, опустив ее на плечо, он слегка подтянул его к себе и соединился в имитированном поцелуе, слегка водя кончиком языка и прося открыть рот. В еще некотором непонимании, и надежде, они все больше приблизились друг к другу, сжимаясь и осторожно прилегая. Тот с нежностью и предостережением водил язык по стенкам, оставляя вязкую слюну за собой. Стараясь доставить как можно больше тепла и комфорта, он неспешно обвил его второй рукой, уже не давая выхода уйти. С изгибом, такие округлые глазницы Дрима были сильно прикрыты, все боясь, но уже немного войдя во вкус он действительно наслаждался каждым прикосновением. Все еще сдерживаясь, он одергивал свои руки, стараясь не прикасаться, не торопить события. Он чувствовал Дрима, он сбросил груз с плеч когда уловил отдачу в его действиях, когда не с такой невинностью он позволил себе насладиться этим. С большим интересом, тот начал окраплять каждую точку магией, чуть настойчивее переигрывать с языком. Он отметил не просто услугу, а действительно настоящее желание, оно начало только зарождаться в его друге, когда тот уже пылал сдержанной волей. Мысленное сердце топило при виде него, сейчас сидящего во властных объятиях. Нехватка дыхания, и лица отстраняются друг от друга. Просящий, робкий взгляд упал на художника. Словно пытаясь что-то сказать, но не имея возможности передать все чувства словами, он впился в него глазами, стараясь удержать его, смотрящего прямо в глубину, и предлагая передумать. Легкая усмешка, и еле заметное покачивание головой означили отказ, и Звездочка смирился, неслышно выдохнув, позабыв о бывалой твердости. Вновь поцелуй, но более короткий, и тот уже сам тянулся к нему, подставляя рот. Обводя языком вокруг его лица и чуть притрагиваясь к, руками он начал медленно расстегивать пуговицы легкой блузы, сбрасывая ее сначала с плеч, затем с кистей, и под конец вовсе откладывая куда-то на спинку широкого дивана. Любовь, нежность была в этих мимолетных прикосновениях, от которых Дриму все больше казалось, что этого мало. И он сам начал играть, норовясь впиться в поцелуй еще раз. Все не давая заполучить то желанное слияние, творец притянул его на себя, спуская брюки и всецело овладевая им. Кроткому взгляду открылись белоснежные кости, почти не покрытые шрамами, матовые и чистые, они звали руки к себе. Позволив Мечте поцеловать себя, он прильнул кистью к зазубренным позвонкам шеи, начиная повторять их форму и проводя рукой вниз. Он уловил, как одновременно тот припал еще ближе, почти коснувшись оголенной грудной клеткой водолазки, и как дрожь наслаждения прошлась по его телу. Тем временем позволяя играть с его языком, он вносил новые краски, продолжая спускаться по позвоночнику вниз, уже касаясь тазовых костей. Некое умиление пришло к тому, когда он увидел, с каким желанием сейчас на него смотрит Дрим и ерзает с поджатыми коленями. Он положил его, надвисши, видя, как тот еще смущается, заливаясь желтыми отблесками на щеках и чуть поджимая ноги к себе. Еще раз проведя рукой по подбородку, уверяя его, что все в порядке, он, для того невероятно близко прильнул, любуясь еще более стыдливым, и таким жаждущим выражением лица. Чуть раздвинув бедренные кости, он, сначала совсем кончиками, но затем все более смело поглаживая головку, принялся поддразнивать друга. В первый раз он почти простонал, но вовремя сдержался, еще больше вгоняемый в бурю ощущений. Каждое прикосновение отдавалось теплом, было сейчас таким нужным, и лишь подливало масла в огонь. Жар, сменяющийся холодностью игры, заполнял его целиком и полностью, выбивая мысли из головы. Подрагивая, только успел посмотреть на Инка, как он резко надавил на плоть, ускоряя движения, наплевав на запачканные перчатки. Волна тепла вновь прошлась по телу, предвещая завершение, обрывчатые стоны перемешивались в просьбе о большем и чувственном наслаждении. Уже на последней ступени от пика, он не мог сдержать поведения тела, которое выгибалось, прижимаясь к художнику и учащенно дышало. Душа колебалась как никогда, обливаясь выступившей магией, и внезапно, даже не сразу заметив, движения прекратились. Расстегнув ширинку, так долго жмущую желание, он приспустил джинсы, с несдержанной хищностью посмотрел на него. Громкое, запыхающееся дыхание не прекращалось, он надеялся довести дело до конца так, как оно началось. Продолжая бурей, уже своих, доминирующих эмоций смотреть на до сих пор не такую запятнанную жертву, он провел тонкую линию по образовавшемуся барьеру, в конце немного поддев "кожу". Прикусанная губа и тихое шипение, на деле только разгорячали обоих, и по-новому бурлящий волей взгляд подталкивал на действие. Поочередно вводя один палец, затем второй, глубже и глубже, изящное тело то содрогалось от боли, то таяло от возбуждения. Почти никогда ранее ни один из них не испытывал схожих чувств, тем более всех сразу, принадлежащих кому-то одному. Все еще пребывая в эмоциях, Дрим ждал завершения, не смотря на то, что и сейчас ему все безумно нравилось. Вновь неожиданно, он еще раз провел разделяющую линию пальцами, поднимаясь от низа к приподнятым коленям. Посмотрел на партнера, и тот без вопроса ответил волнительным кивком, окончательно снося крышу обоим. Пытаясь смягчить болезненный вход, творец как можно аккуратнее и нежнее целует Мечту, прилегая к нему всем телом. Это заставляет его метаться между оглушительной болью и новой, даже не похожей на прошлую, невероятной нежностью, с которой его покрывают влажными поцелуями. Пусть ближе некуда, он тянется к нему и трется, пытаясь показать и свое содействие, передать каждое чувство. Он хочет и чувствует горячее дыхание, стоны, сейчас слившиеся в один, и любовь. То, чего обоим так долго нехватало, то, что держало их на привязи, то, что было единственным спасением от проблем. Громкие и глухие выдохи прокатились по комнате, финальный порыв достиг обоих, и сладкое чувство ударило в голову, на секунды затмевая взгляд и рассудок. Оба глубоко дышали, стараясь ухватить спасительный воздух. Инк, успев немного отдышаться, натянул джинсы, застегнув ремень, и повалился рядом, прижимая к себе Дрима, который свернулся комком, подальше от края. Последний тяжелый вздох и дыхание пришло в норму, все затихло, как и десяток-другой минут назад. Он дотянулся до сложенной стопки и развернул плед, накрыв им скелета, лежащего рядом. Тот уже не так сжимался от все еще легкой прохлады, только грелся в объятиях и зарывался носом в ворот водолазки. Тишина и спокойствие, все молчаливо создавало уют, лампа поблескивала на поверхностях, и темнота за окном придавала умиротворения этому месту. Воздух встречался с лицом творца, приятно обдувая его, от которого второй старательно обматывался покрывалом. Телевизор в ожидании давно горел серым, на тумбочке рядом стояла пустая рамка. И сейчас ничто не нарушало мир, и не разрывало атмосферу недосказанностью. –Знаешь, когда я говорил, что мне холодно, я не это имел ввиду. –Да? Мне так не кажется. С легким смешком он провел кистью по его черепу, встретившись с недовольным взглядом, который вскоре сменился обожанием и благодарностью. Все же не зря он так настойчив и уверен в своих желаниях. Они ко многому приводят, и сейчас это многое лежало перед ним, перебирая катышки на шерсти пледа и осторожно поглядывая. Все его решения, хорошие и плохие, они сделали его жизнь такой, какая она есть сейчас. И он был рад, что она именно такая. Был спокоен за все.