Я никогда не проигрываю

      Джунгли обступили тебя непреступной стеной, каждая новая ветка могла скрывать в себе опасность. Над головой, скрывая блеск Солнца, смешались переплетённые лианы, гигантские листья, паучьи ловушки, колючие ветки; под ногами расстелился ковёр из опавших листьев, под которыми коварно ждали своего часа сучковатые палки, мощные корни, камни и змеи.       Растительность съедала свет, но даже так жара стояла нестерпимая. А ещё было влажно: дышалось с трудом. Ты бы хотела скинуть мокрую от пота и росы олимпийку, но колючие ветки мешали этой идее. Запиналась, шла, где-то ползла, тихо ругаясь, и сокрушалась внутри. Непроходимые заросли, отсутствие даже намёка на тропинку, дикая жажда, желудочные спазмы – всё это мелочи перед осознанием проигрыша. Ты была жертвой, пролезающей в хищную пасть, мышью, добровольно сдающейся коту. Осознанный проигрыш горчил на языке. Какая нормальная добыча упорно бы двигалась к гибели, пролезая через все круги ада? Иначе лес Неверленда обозвать было нельзя.       Твои мысли разразились на собственную слабость: упрёки разума сражались с женским началом. Сладкое «нельзя» сменялось на горькую досаду постоянно, в ритме хаоса. Ты уже слышала его победные слова, видела наглую ухмылку, читала во взгляде коронное: «Я не проигрываю» – но шла. Уязвляясь одной лишь мыслью, надругаясь над собственной гордостью, царапая ладони, сбивая пальцы ног, мечтала о нём. Почему? Влюбилась, дурочка.        – Я не влюбилась, – дискуссировала ты с сердцем, убеждая себя в отсутствии чувств. – Не в него. Если только немножко. Это всё ближе к бреду. Сладкому. О, Господи! Почему сердце не советуется, выбирает с завязанными глазами или всё же по тайной воле… небес? Эй, там в облаках, – ты запрокинула голову и чуть не напоролась глазом на сухую ветку: купол по-прежнему скрывался за зелёной шторой. – Питер Пэн. Если бы не любила этого… пёрлась бы через эти… в неизвестном направлении? Сдираю в кровь ладони, рискую лишиться жизни, терзаюсь его образом две грёбанные долгие недели и сомневаюсь. Девичьи примочки? Любовный мазохизм? Вот и не верь романам после этого. А нам, девчонкам, видать действительно свойственна эта излишняя романтичность. Подцепил. Сыграл со мной, а я не хочу быть игрушкой на его кукольном острове, не хочу быть использованной. Ведь видеть его насмешку…       …тебе бы было больно. Безразличие в любви режет, насмешка – рвёт с мясом. Насмешка – его ухмылка без вариантов жестокая, страшная и головокружительно манящая. Тебя вела любовь, а останавливал гордый страх. Слово «гордый» – железные доспехи, прикрывающая наготу. Принять такое, как устроить демонстрацию своего белья на главной улице города: стыдно, страшно, странно, безвозвратно.       Твой предмет воздыхания тебя до мурашек настораживал, а неизвестность, сгустившаяся за его спиной, пугала, включала все рычаги самосохранения. И хрупкое, но смелое сердце сбивчиво шептало его бархатным голосом, бессовестно играя интонациями: «Давай, дерзай». И оттолкнув его раз, ты чувствовала, что сдалась бы на второй; непреступные доспехи рассыпались бы пылью, обнажив нежную душу. Трепет волной бы подхватил тебя, закружил голову, прервал дыхание на миг, заставил сжаться и расслабиться, сойти с ума и быть в сознании. Страшась любви, ты бы погружалась всё глубже… когда он рядом. Но его нет. Уже два месяца, как Питер исчез.       Ни письма, ни шороха, ни салюта с его стороны, тишина – подруга неизвестности – говорила тебе, что он играет в свои дьявольские игры со сложными схемами и простыми мотивами, ставит тебе ультиматум. Нет, заключает безмолвный спор: «Ты или я? Ну же! Я никогда не проигрываю». И он опять прав. Победитель чёртов. За него говорили эти царственные джунгли, смотрящие в твои глаза диким оскалом. Почему ты попёрлась сюда? Просто не могла там оставаться. Смотреть в улыбчивое звёздное небо, где сияли мириады миров, и думать.       Стрела свистнула, прорезая душные джунгли, и врезалась ровно около левой руки: между растопыренными указательным и средним пальцами. По мокрой спине прошёлся холодок, жаркие капли пота изменили свой градус. Очаровательные фокусы. Волнующие душу моменты жизни Неверленда. Такие до инфаркта доведут.       Ты осторожно, почти не дыша отвела руку от наконечника. На пальцах ещё оставалось холодное дыхание стрелы. Наконечник ушёл на добрые пять сантиметров в землю. Сердце танцевало румбу в грудной клетке, сходя с ума раньше времени. Всё твоё существо сжалось, будто от удара, и занемело. Тугой комок осел в горле, лишая голоса.       Только спустя минуту осторожного лежания, выжидания собственного относительного спокойствия твои мысли набрали нужный темп, центры чувств расширились. Теперь ты понимала, что был стрелок. Меткий и неуловимый. Но сам ли Питер снизошёл до тебя или же…? Что был маленький свёрток, обмотанный вокруг стрелы бечёвкой, завязанной на аккуратный бантик. Работа выпендрёжника.       Ещё дрожащими пальцами ты потянула за конец, увы, не тот. Когда же бантик распался, бечёвка змейкой упал на колючий ковёр. Ты холодными пальцами развернула мятый листок, пронизанный линиями сгибов, и прошептала выведенную фразу: – Я же говорил, что не проигрываю.       Выдохнула и крепко сжала в руке листок, играющий на твоём самолюбии. Вернуться на берег? Лезть обратно сквозь джунгли не хотелось совершенно, да и разве мог клочок мальчишечьего самодовольства и торжества испарить твои чувства? Любовь не исчезает со свистом стрелы.        – В конце концов, можно же дать этому… мальчишке вкусить триумф, – бормотала ты, прорываясь дальше в джунгли. – Сердце, хватит стучать. Мальчишка, который не проигрывает…? Что ж, возможно, я хочу дать тебе победить.

***

      Посмотрела назад, затем – вперёд: небольшая полянка, приютившаяся в темнице зарослей, как нельзя лучше походила на спокойное место, которому можно доверить свой сон. Так ты и сделала. Села, прислонившись спиной к корявому дереву; рельефная кора вдавилась в напряжённые мышцы. Твоё тело просило отдыха. А ещё желательно душа и тёплого чая, а лучше воды…        – Как пить хочется. И есть. И спать, – закрыла глаза и прислонила голову к стволу. – Домой хочу… под тёплый душ.       Ответом на твои стенания была тишина и собственное сердце. Ты тяжёлым взглядом, будто вынося приговор, оглядела поляну и, качаясь, поднялась на ноги. Тебе было нужно тепло и свет, а значит – огонь. Жаль, что в Неверленде нет электричества. Хотя будь тут интернет, ноутбук или кофемолка, то Неверленд перестал бы быть Неверлендом. Утратил, так сказать, свою зловещую древнюю сказочность.        – Одну веточку беру, на другую смотрю, третью примечаю, а четвёртая мерещится, – улыбаешься своим словами, пытаясь разрядить обстановку. – А эта похожа на рогатку… Какие убийственные ногти? А у Пэна ровные и аккуратные… Он что стащил ножницы из салона красоты или пронёс их контрабандой через волшебную границу?       Ты несла отборную околесицу, стоящую бреда настоящих безумцев. Сил не было даже соблюсти логику мысли: в твоей голове всё рушилось, как карточный домик, падало в кроличью нору. Однако ты понимала, что если ляжешь на землю сейчас, то уже не встанешь. По крайней мере, сегодня. Но в Неверленде это может приравняться к «никогда».        – Если, конечно, доблестный рыцарь по имени Питер не будет охранять мой сон, – ты фыркнула, доставая зажигалку и сгребая маленькие веточки в кучу. – А поскольку Пэна нельзя назвать «доблестным», то речь идёт о Питере Пэвенси, которого здесь нет. Кстати, интересно: Нарния существует? Или только Неверленд?       Ты нагнулась, чтобы раздуть огонёк. Пламя лениво охватывало сухие ветки: благо дожди не радовали земли Неверленда уже неделю. Тепло огня сразу разлилось волной от кончиков пальцев до щёк. Ты села, прижав ноги к груди, выгнула спину, а затем, вздрогнув, легла на прохладную землю. Она пахла листьями. Ты закрыла глаза и…        – Хи-хи-хи-хи-хи-хи… – истеричные смешки заполнили поляну: твоей психике явно был нужен глоток заботы и комфорта. – Хи-хи-хи-хи…        – Свести девушку с ума в прямом смысле этого слова – для меня новая практика, – горячий шёпот на ушко сдавил твою диафрагму, смешки прекратились, уступая место затаённому дыханию. – Но я хотел не этого. Совсем, – поцелуй в висок. – Я просто…        – …хотел выиграть, – напряжение, сковавшее связки было такое сильное, что певучий голос уступил место хрипу.        – Хотел доказать, что я не проигрываю, – его голос переливался интонациями; страсть, предвкушение, торжество, победа, желание, удовольствие, дикость – всё это мурашками откликалось в твоём теле. – Ведь я победил.       Питер легонько поцеловал тебя в скулу – ты почувствовала его ухмылку на коже – провёл носом до подбородка, большим пальцем – по верхней губе. Можно было почувствовать его шероховатость. Потом он видимо замер около твоих губ, едва касаясь их своими.        – Разве ты не должен быть мальчишкой, который никогда не повзрослеет? – прошелестела ты, дотрагиваясь до его губ и невольно подаваясь вперёд за поцелуем. Он углубил его, прикусил сухую кожицу.        – Ты, видимо, перепутала, – тихий, заманчивый и почти нежный шёпот в твои губы. – Это из другой сказки.       Страсть поцелуя обожгла тебя, как искра костра – твою щёку. Это лёгкий ожог. Первая степень. Его язык, прошёлся по твоему ряду зубов, коснулся кончика языка. Ты почувствовала приятную тяжесть внизу живота, которая – его холодные пальцы провели линию по твоим рёбрам – затянулась тугим узлом. Лёгкий стон сорвался с губ. Ты почувствовала его колено внешней стороной бедра… и что-то треснуло в твоём сознании.        – Питер, ты отпустишь меня, – попросила неслышно, оторвавшись от дьявольски манящих губ. – Я устала. Устала от Неверленда. Я хочу домой. Хочу помыться, поесть и поспать. А ещё попить. Послушать музыку.       Ты открыла глаза и столкнулась с его взглядом – удивлённым, недовольным и немного… обиженным. Почти не дыша, смотрела на отражение костра в его глазах: оранжевые языки танцевали на застывшем хрусталике. Словно гипноз… Ты неосознанно облизала губы. Тебе захотелось, чтобы это мгновенье застыло во времени. Смотреть на огонь в его глазах, забывая обо всём: о еде и воде, об усталости, о миллионе миров над твоей головой…       Он моргнул – волшебство угасло. Ты отвернулась к костру, подставляя жару лицо. Приятно.        – Хочешь домой? – хмыкнул он, но как-то непривычно грустно. – Я не хочу… Могу, но не хочу…       Твоё лицо застыло в безразличной гримасе. Ты молчала, сжав в ниточку губы, прикрывшись перед собой усталостью. Только вот сердце знало тот ураган противоречий, метавшийся по просторам твоей души. Он не просто тебя подцепил. Он, такая зараза, влюбил тебя в себя до потери памяти. Это страшно. Уйти и забыть – невозможная задача, остаться и любить – пугающая. Слишком.        – Верни… верни меня домой, Пэн, – слёзы зажглись в твоих глаз, связки невольно дрогнули, ты вся сжалась внутри. – Пожалуйста.       Холодная капля упала на твои губы. Слизнула – вода.        – Хочешь пить – держи воду, – немного грубо и холодно сказал Питер, проводя пальцем по твоей руке от локтя к ладони, в которую опустил округлый предмет: фляжку. – Но запомни, – его пальцы тисками сжали твою кисть, – я не проигрываю: ни одна живая душа, как бы она того ни хотела, не покинет Неверленд.       Ты не видела его лица, но чувствовала в тоне голоса недовольство, раздражение, металл и приказ. Это созвездие чувств звенело в ушах, пробуждая двух врагов твоей любви – леденящий страх и жгучую гордость.        – Я… – язык жгло от желания прищемить его самолюбие, – … не хочу, – чтобы потешить своё и скрыться от плена этих гипнотических глаз, – …уходить из Неверленда, – навсегда. Повисло молчание. На секунду ты испугалась, что Пэн ушёл, оставив тебя наедине с догорающим костром среди мрачных джунглей. Ты повернула голову и запечатлела его слегка озадаченного около себя. Он никуда не собирался.        – У девчонок всегда так? – ты чувствовала в его голосе издёвку, смешанную с капелькой удивления. – То хочу, то не хочу. То домой, то в Неверленд. Непостоянные, непоследовательные, нелогичные…        – Какие есть, – сказала ты, приподнимая тело в сидячее положение, чтобы отпить живительной влаги. – Однако тут всё логично… – жадные глотки прервали твою речь: ты сейчас начинала жить заново, – я же сказала, что устала, что хочу домой, но я не говорила, что хочу уйти из Неверленда. Я хочу в душ, есть, спать на кровати, слушать музыку и наслаждаться жизнью, а не ждать одного, – «самодовольного индюка», – мальчишку до конца своих дней.       Наступила длительная пауза. Ты сделала свой ход и теперь, ожидая его реакции, устремила взгляд вверх впервые за несколько дней. Миллиарды звёзд, пересекаемые ветками деревьев предстали твоему взору. Ты сильнее запрокинула голову и вдохнула запах джунглей, который наполнился теперь новыми тонами: сладкими, терпкими, свежими, резкими. Синева неба кружила голову. Не отрывая взгляда от ночного кинотеатра природы, ты скрестила ноги по-турецки, нечаянно задев коленкой Питера.       Шли минуты… – Накорми, – сладко прошептал в твою макушку, чёртов обольститель, – … напои, – его губы припали к твоей шее, – … и спать уложи.       Левой рукой он обнял тебя за талию, правой – медленно повёл собачку твоей олимпийки вниз. Ты окаменела: приятная нега против твоей воли разлилась по телу. Его левая рука перехватила замочек, довела его до конца, пальцами касаясь живота, распахнула олимпийку. Правая освободила плечо от футболки. Лямка лифчика щёлкнула по оголённой коже.        – Питер, что ты делаешь? – риторический вопрос разлетелся осколками в глубине ночи.        – А разве непонятно? – наигранно-удивлённый тон и его грудь, обдавшая жаром твою спину, послужили тебе ответом. – Вроде это я мальчик-который-никогда-не-повзрослеет? А на деле получается, что…       Ты развернула голову, в полуобороте увидела его лицо, скрытое твоей тенью. Сразу метнулась взглядом к его глазам: они возбуждённо блестели в паре сантиметров от тебя. Его губы скривило искушение. Ты почувствовала, как его пальцы неосознанно выводят на твоём животе узоры, руны… Сознательность молнией мелькнула в твоём мозгу назло Питеру – на счастье тебе. Ты как ошпаренная отскочила от него за костёр, который постепенно становился горячими углями с ярко оранжевой подсветкой.        – Нужно подкинуть веток. А то огонь совсем потухнет, – проговорила быстро, запинаясь в каждом слове, прячась от его взгляда в тени деревьев, где оставила хворост. – Мне, вообще-то, здесь спать. А поскольку больница в Неверленде – место несуществующее… Другими словами, я сомневаюсь, что ты переместишь меня на землю из-за простуды или, что гораздо серьёзней, пневмонии.       Ты говорила, пытаясь скрыться за словами от его желания и наглости, от его действий и намёков, от сладкой неги, растекающейся по твоему телу, когда он, играясь, касается твоего плеча, живота, губ… которые ты невольно сейчас сжимала между зубами. Мальчишка-обольститель? Нет. Посланник самого ада, который незаметной тихой походкой вошёл в твоё сердце. Влез в душу. Он – король ситуации, а ты…? Кто ты для него? Что может чувствовать это создание, прячущее в своём сердце густой чёрный смог, в голове – тёмные мыслишки? Что?        – Как по мне я достаточно горяч, чтобы согреть тебя. Полностью, – намекнул он, перехватывая у тебя хворост и щелчком пальцев, отправляя его в огонь. – Или ты так не считаешь? Могу доказать…        – Я поверю… – ты, на свою удачу, широко зевнула, –…на слово.       Понимание, что ответный удар нанесён, принесло тебе некоторое успокоение, и ты, шурша листовой, направилась к огню. Шла медленно, не моргая, смотря на танцующее пламя стеклянными глазами, чувствуя его горячий взгляд на своей спине: от бёдер по позвоночнику и к плечам. Что? Что скрыто за его ухмылкой? Ты остановилась только, когда жар коснулся твоих коленок, затем, словно в замедленной съёмке, опустилась на землю.        – Что ты чувствуешь Питер? – прозвучало в тишине.        – Чувствую? – вопрос эхом застыл в воздухе.        – Ко мне. Почему не отпускаешь домой? Почему хочешь, чтобы я осталась? – твой пустой, отстранённый тон дрогнул на последнем слове.       Молчание. Кривая улыбка против воли исказила твои губы, и ты завалилась на бок, сворачиваясь калачиком. Огонь грел твоё лицо, джунгли холодили спину. А Питер, наверное, так и стоял у кромки поляны. А может уже ушёл от вопроса в джунгли Неверленда.        – Останься – узнаешь, – прошептал в ушко, зубами оттянул мочку, отпустил её, лизнул, а затем лёг на бок, обняв тебя, отгородив от пробирающей прохлады.        – Разве ты меня отпустишь? – пробурчала ты, втайне от себя наслаждаясь таким нежным Питером. – Или же…       Он больно прикусил кожицу на твоей шее – ты судорожно вдохнула. Зараза. Но очаровательная. Губы дрогнули в усмешке: только сейчас ты поняла, какую власть имеешь над этим взрослым мальчишкой.