Чувств за ресницами не разобрать

      Она была холодной. Словно ненастоящей. Пальцы — точно подтаявшие кубики льда. Взгляд, кажется, припорошило свежим снегом, а глаза безразличные и пустые. Смотрит так отчужденно и безынтересно, будто ее и вовсе здесь нет, будто не с ней все это происходит. Ее движения машинальны, заучены до зубного скрежета. Словно она и не жива совсем. Джейме хочется взять ее и встряхнуть, чтобы хоть немного в чувства привести, чтобы она снова стала похожа на прежнюю себя. Но вместо этого он только проводит рукой по ее спине сверху вниз и за талию притягивает ближе, обнимает, отдает всю нежность и все тепло, что имеет сам. Серсея отвечает. Обвивает руками его шею и целует в ответ. Бесчувственно. Сухо. Только привкус вина на губах и тонкий яблочный запах от женской кожи напоминают Джейме, что рядом с ним все еще его сестра.       Пугает ли она его? Возможно. Немного. Пугает ее равнодушие. Ее хрустальная сдержанность и безэмоциональность. Иногда ему хочется спросить ее, а чувствует ли она вообще хоть что-нибудь? Чувствует ли этот пробирающий до костей холод, который сковал ее пальцы? Чувствует ли она эту сухость собственных бледных губ, которым уже даже вино и его поцелуи не способны вернуть прежний алый цвет и мягкость. Чувствует ли она какой-то внутренний трепет, когда он касается ее обнаженного тела, когда целует ее, когда входит в нее? Чувствует ли она любовь, нежность или хотя бы привязанность к нему? Джейме хочется прокричать все эти вопросы ей в лицо, сжать ее запястья до боли, чтобы потом остались синяки, и заставить ответить на каждый вопрос. Но он ничего из этого не делает. Не спрашивает. Потому что знает, может себе представить, что она чувствует.       Боль. Отчаянье. Горечь. Скорбь.       Джейме хочет помочь ей, но не знает как. Хочет убедить ее, что он рядом и никогда ее больше не оставит. Хочет прижимать ее теснее к себе, чтобы хоть немного согреть. Хочет целовать ее губы, пока они не станут алыми, а на впалых щеках не зардеет румянец. Хочет увидеть искреннюю счастливую улыбку на ее лице. Хочет услышать ее мягкий, чуть хрипловатый смех. Хочет разглядеть в изумруде ее глаз плещущееся чувственное море эмоций. Так много он хочет сказать и сделать. Но может лишь невесомо поглаживать ее нежную кожу, пока она лежит рядом с ним в одной постели и наслаждается утренней тишиной и сладкой тягучей истомой.       Серсея поднимается с постели и накидывает халат. Джейме разочарованно прикрывает глаза, чувствуя вдруг холодную пустоту на месте, где только что лежала сестра. — Еще рано, полежи со мной, — голос тихий и густой ото сна и отдает легкой хрипотцой. — Меня ждет Квиберн. Я обещала ему зайти утром, — бросает она через плечо, даже не обернувшись к нему.       Квиберн. Джейме хмурится и наблюдает за сестрой из-под полуприкрытых век. Квиберн стал занимать слишком много места в ее жизни. Да, он ее десница и просто умный мужчина, способный дать дельные советы по управлению государством, но… слишком уж его много. Серсея проводит целые дни в его компании. Она спускается в его жуткую лабораторию. Он находится подле нее за обедом и ужином. Они часами просиживают в зале малого совета вместе.       Звенящая ревность колко отзывается где-то в районе груди, и Джейме отворачивается, будучи не в силах дальше смотреть на Серсею. Что они могут делать все это время наедине? Уж явно не эксперименты над мертвецами обсуждать. Могли ли их отношения выйти за рамки деловых политических отношений правителя и десницы? Джейме морщится, осознавая одну простую истину: Квиберн всегда был рядом с ней. В отличие от него. Это Квиберн навещал ее в темнице, когда проклятые воробьи нарекли ее грешницей. Это Квиберн встречал ее в воротах замка с укрытием и словами утешения. Это Квиберн помог ей отомстить всем ее обидчикам. — Ты что, ревнуешь? — твердый грубый голос Серсеи прорезает прохладный утренний воздух. — Тебя к Квиберну? — Джейме усмехается, пытаясь выглядеть недоуменным, но усмешка слишком наиграна, он сам в нее не верит, а уж Серсея тем более. — Ты слишком увлеченно думаешь, — растягивая слова, говорит королева, медленно приближаясь к брату. — В такие моменты все твои мысли отражаются на лице, — острая, почти плотоядная ухмылка кривит бледные губы женщины.       Джейме наблюдает за движениями сестры, хотя смотреть на нее ему сейчас почти неприятно. Слишком чужая. Слишком неприступная. Она как высечена из камня. Почему она закрывается от него? Неужели она перестала доверять ему, после всего через что они прошли вместе? Они ведь самые близкие и родные друг другу люди. Они прожили вместе всю жизнь. И что в итоге? В итоге Серсея закрывается от него, отдаляется. Не видит в нем больше опоры и поддержки. Не видит в нем больше человека, которому можно доверять. А если ему нельзя доверять, то как прикажете любить его? Любовь. Серсея, вероятно, вообще забыла, что это такое. — Я должна идти, — говорит она, пойдя совсем близко к брату.       Серсея наклоняется, чтобы поцеловать его. Этот поцелуй абсолютно пустой. Обычное прикосновение губ. Никаких эмоций или чувств. Только касание. Ничего не значащее, но машинальное и заученное до зубного скрежета. Серсея отходит, и Джейме чувствует всю безграничную пропасть между ними, что успела образоваться за последнее время. Джейме чувствует, что теряет ее. Джейме чувствует, что она ему больше не принадлежит.       Такая холодная. Словно ненастоящая.

***

      Джейме сидит в глубоком мягком кресле возле стола и неспешно потягивает сладкое вино. Он, честно, старается сконцентрироваться на находящемся перед ним куске пергамента и на написанных на нем витиеватым подчерком словах. Но слова отказываются раскрывать перед ним свой смысл и складываться в цельное предложение с четкой мыслью, поэтому взгляд то и дело поднимается к Серсее, стоящей метрах в шести от него, у окна. В компании Квиберна. Джейме едва не скрипит зубами от непонятной ярости, накатывающей при каждом взгляде на старика.       Серсея держится прямо. Такая же ледяная и отчужденная, как обычно. Квиберн стоит чуть сбоку от нее и что-то рассказывает чуть слышным шепотом. До Джейме иногда долетает звук вкрадчивого бархатного голоса, но слов он разобрать не может — и от этого злиться еще сильнее, сжимает пальцы здоровой руки до побелевших костяшек и делает жадный глоток вина. Серсея почти не обращает внимания на своего десницу — она смотрит в окно, на город под ее ногами. Со стороны вообще может показаться, что она совершенно не слушает его, а мягкий старческий голос рассказывает что-то стенам. Но на самом деле Серсея слушает. Внимательно слушает. Периодически поворачивая голову и бросая на десницу короткие взгляды или односложные фразы. В эти моменты Джейме хочется что-нибудь разбить.       По меркам Джейме они разговаривают у окна чуть больше получаса. Письмо, лежащее перед ним, так и остается непрочитанным, потому что наблюдать за ходом разговора куда интереснее, чем вчитываться в бесполезные выведенные чернилами слова. Ланнистер не знает, о чем Квиберн докладывает своей королеве, но это явно что-то серьезное — он видит сведенные к переносице брови сестры и недовольно поджатые губы, когда она ненадолго поворачивает голову.       В какой-то момент Серсея отступает на шаг от окна и, повернувшись к Квиберну, о чем-то его спрашивает. Ее лицо напряжено и сосредоточено. Джейме хмурится, догадываясь, что произошло что-то неприятное, и ему придется помогать Серсее с этим справляться. Он откладывает письмо подальше и уже собирается подняться на ноги, но следующее, что он видит, вдруг пригвождает его к месту, не давая шевельнуться. Кажется, Джейме даже дышать перестает.       Серсея улыбается. Вот так вот вдруг на ее лице расцветает улыбка. Настоящая. Искренняя. Такая красивая. Улыбка, которую Джейме так сильно любил всю свою жизнь и за которую был готов эту самую жизнь отдать. Он не верит, что это правда происходит. Серсея уже давно не улыбалась так ярко и лучисто. Единственное, что Джейме доводилось видеть это хищный оскал или грубую усмешку. Но улыбка… Улыбка поистине является главным украшением его сестры. Сейчас она похожа на робкий первый луч рассвета — золотящийся, освещающий все вокруг, прогоняющий тьму, такой прекрасный и желанный.       Вот только эта улыбка предназначена не ему.       Джейме стискивает челюсти и сжимает здоровую руку в кулак. Серсея улыбается проклятому Квиберну. Его слова заставили ее улыбаться. Джейме хочет подойти и ударить этого наглого старика по лицу, чтобы сам он больше никогда вообще не смог улыбаться. Квиберн говорит что-то еще. Серсея кусает губу, и ее улыбка становится шире. Джейме уже закипает от злости и раздирающей изнутри ревности. Это ему, Джейме, она должна так улыбаться. Но тогда ты должен был быть рядом с ней — подкидывает сознание, и эта мысль распаляет мужчину еще больше.       Джейме видит, как Квиберн осторожно касается руки Серсеи — и это становится последней каплей. — Эй, вы долго там еще ворковать собираетесь? — выплевывает Ланнистер, привлекая к себе внимание.       Стоит Серсее обернуться к брату — улыбка медленно сползает с ее лица. Возвращаются нахмуренные брови и валирийская сталь взгляда. Квиберн покорно склоняет голову, и Серсея одним жестом — взмахом руки — отпускает десницу, позволяя тому идти по своим делам. Когда дверь за ним закрывается, королева подходит к столу и садится напротив брата. Она смотрит на него долго и яростно, не произнося ни слова. Злость, что кипит в зелени женских глаз, может и смогла бы образумить Джейме и вернуть ему прежнее самообладание, если бы в его глазах не плясал тот же дикий огонь, что и в глазах сестры. — Твоя ревность совершенно неуместна, — презрительным, шипящим от эмоций голосом начинает Серсея и кривит губы. — Неуместна? — переспрашивает Джейме, грубо усмехнувшись. — Ему ты улыбаешься, — говорит Ланнистер и сам не верит, что это его голос звучит с такой обидой.       Серсея поднимает бровь, но взгляд по-прежнему пускает стрелы — если бы стрелы были настоящими, на Джейме уже не осталось бы ни одного живого места. — Так ты не ревнуешь, а завидуешь? — королева вновь кривит губы, и на этот раз Джейме видит ее невыносимую усмешку. — Мне ты совсем перестала улыбаться, после… всего этого, — злость в мужском голосе медленно сходит на нет.       На это Серсея не отвечает. Только ее взгляд становится тяжелым и глубоким. А на дне изумрудного моря можно разглядеть боль и вдруг вскрывшиеся старые раны. — Кто он вообще такой, Серсея? — продолжает Джейме, когда не дожидается от сестры ответа. — Почему с ним ты ведешь себя иначе? Ты как-будто доверяешь ему. Ему, а не мне. — А разве это ты встретил меня у ворот замка и сделал хоть что-то, чтобы помочь, пока все вокруг только смотрели и показывали пальцем? — голос королевы чуть подрагивает, но все равно звучит закаленной сталью. — Разве это ты отмывал с меня все то дерьмо, что бросали люди? Разве это ты обрабатывал и бинтовал мои ноги? — слишком много укора в ее словах, Джейме было почти физически больно слушать сестру.       Королева замолкает на пару минут, разглядывая профиль брата. Джейме на нее не смотрит. Слишком тяжело было поднять глаза. Он должен был быть там. Быть рядом с ней. Не допустить всего того, что произошло. Но его не было. И ее слова, что ножами впиваются в сердце, и ее укоризненный тон, от которого хочется заткнуть уши — все это имеет место быть. За все это она имеет полное право обижаться на него и ненавидеть. — Я никому не доверяю, Джейме, — продолжает она, откинувшись на спинку кресла. — Ни одному живому человеку. Кроме Квиберна. Он сделал для меня слишком многое. И продолжает делать. Он мудрейший и умнейший человек, которого я знаю. Его идеи, эксперименты — они уникальны, гениальны. Он вернул мне Гору — одно это доказывает его мастерство и преданность. А события, связанные с этими религиозными фанатиками… они очень прочно связали нас. Тебя не было рядом со мной тогда, Джейме. И Квиберн стал единственным человеком, на которого я могла положиться, на которого могла надеяться. И он меня не подвел. Сделал для меня все, что мог. И помог отомстить. Так что да, Джейме, я верю ему. Я доверяю ему. Больше чем кому-либо. — Ты восхищаешься им, — как бы между прочим замечает Джейме, но царапающие горло укор и обида все равно проникают в его голос. — Я лишь признаю его ум и не спешу казнить за незаконные эксперименты. То, что он делает — это может сильно облегчить нам ведение этой войны, — равнодушно отвечает Серсея. — Но ты знаешь его всего пару лет. А меня всю жизнь. Неужели я заслуживаю меньше доверия, чем он? — Чего стоят события нашего давнего прошлого перед лицом настоящего?       Жестокие слова и безразличие голоса выбивают из колеи. Джейме поднимает глаза на сестру и смотрит почти неверяще. Она правда такое сказала? Неужели все их совместное прошлое теперь не имеет для нее никого значения? Все те годы, что они провели вместе. Их озорное веселое детство. Их прекрасная немного безумная юность. Их поцелуи тайком и украденные ночи, когда весь мир не имел значения. Все это действительно теперь перестало быть важным? Все это действительно потеряло всякое значение за новыми ударами жестокой судьбы? — Так значит я — всего лишь твое прошлое? — спрашивает Джейме чуть севшим голосом, в котором от злости не осталось и следа.       Серсея не отвечает. Поднимает на него взгляд. Холодный и колючий, но вместе с тем глубокий и печальный. Вот к чему они в итоге пришли. Они пришли к проклятому недоверию, пустым словам и бесчувственным прикосновениям. Это даже смешно в какой-то степени. А ведь Джейме любит ее. Все еще любит, как и прежде. Но эта мрачная разрушающая бездна между ними уже вряд ли когда-нибудь исчезнет. Они никогда больше не смогут быть так же близки. Осознание этого угнетает и впивается в сердце раскаленным докрасна кинжалом. — А в постели он так же хорош? — выплевывает Джейме разочарованно и немного отчаянно.       Аккуратные брови сестры сводятся к переносице. Она выглядит несколько растерянной первое мгновение. Затем в глазах мелькает ярость, граничащая с отвращением, и что-то отдаленно напоминающее обиду — но в этом Джейме не совсем уверен. Изумруды женских глаз полыхают диким огнем — и это вдруг кажется Джейме невероятно красивым зрелищем. Слишком давно ему доставалось лишь холодное равнодушие, и сейчас любые ее эмоции кажутся ему прекрасными. — Что ты несешь? — шипит она и чуть качает головой. — Скажешь, что не спишь с ним? — от напряжения начинают болеть мышцы, Джейме почти готов встать и уйти. — Я провожу каждую ночь с тобой, если ты не заметил, — Серсея меняет положение в кресле: кладет руки на стол и чуть наклоняется вперед. — Ночь, но не день. Что вы делаете целыми днями в его лаборатории и в залах малого совета?       Слова продолжают вылетать против его воли. Он не должен был говорить этого. Не должен был говорить ничего из всего, что сказал сейчас. По глазам Серсеи видно, что она готова ударить брата — от этого почему-то становится смешно. — Я не обязана перед тобой отчитываться, — голос больше походит на рык разъяренной львицы. — Верно, — вздыхает Джейме, — не обязана. Ты не обязана отчитываться передо мной. Не обязана доверять мне. Не обязана любить меня. Ты никому ничего не обязана Серсея, — слишком много разочарования в его словах, которое он уже даже не пытается скрыть.       Серсея молчит и смотрит на брата почти безразлично. Почти. Что-то все-таки плещется на дне ее холодных зеленых глаз, но Джейме не хочет разбираться в этом и пытаться понять, что она чувствует. Слишком неоднозначны ее чувства и противоречивы. Глаза сбивают столку и легко обманывают. Безграничный травяной океан за ресницами, в котором крайне легко утонуть — Джейме знает по собственному опыту. Ланнистер встает и, бросив на сестру еще один короткий взгляд, идет к двери, чувствуя, что ему уже физически тяжело находиться с ней в одном помещении. — Мы не закончили, — бросает Серсея в спину брата и тоже поднимается с места, льда в ее голосе хватило бы, чтобы покрыть тонким слоем всю Королевскую Гавань.       Джейме останавливается в дверях и оборачивается. — Нет, Серсея, мы закончили.