Начать жизнь заново

— Лерка, открывай, медведь пришел! — на весь подъезд закричала Юльча. Лера жила на девятом этаже с двумя звуконепроницаемыми дверями и вряд ли услышала бы этот крик. Зато услышали соседи, но, видимо, уже привыкнув к шумной девчонке, орущей приличные и неприличные вещи — в зависимости от настроения, — не возмущались. Тем более в последнее время слышали их не так часто, в конце августа много людей озабочены своими проблемами. Ответа мы ждали недолго, минут пять, пока не щелкнуло два замка, а из-за приоткрытой двери на нас не посмотрела сонная Лера. — М-м-м, чего так рано? — Хах, рано? — возмутилась Юля, демонстративно включая экран смарта. — Уже, чтоб ты знала, почти ночь. — Да? — она неподдельно удивилась, а потом оглядела нас мутным взглядом. Заметив меня, брюнетка удивлённо распахнула глаза и с визгом бросилась мне на шею. — Мишка-а-а, неужели приехал?! Я думала, ты только завтра явишься. Как я рада! — Представляешь, он уже четвёртый день в городе, а нам ни слова, — пожаловалась вторая подруга, упирая руки в бока. Хватка на моей шее тут же стала похожа на захват рестлера: — Правда? — Н-нет, — я попытался улыбнуться, но вышло как-то паршиво. — И вообще, кто вам такое сказал? — Мы сами нашли, — с усмешкой хмыкнул Влад. — Коля сказал, что ты у него в баре, мы проверили базу данных, нашли твоё имя, дату авиарейса и номер самолёта. Всё просто и быстро. Угу, как же, просто и быстро. Моё несчастное положение спас Андрей — отец Леры, который тоже вышел на порог и за талию притянул девчонку к себе: — Не стойте на пороге, не август месяц. — Ага, — кивнув, я поспешно отошел подальше, смотря на их целомудренный поцелуй. Сейчас, когда Лерка выросла, разница в возрасте казалась уже не столь существенной, и их схожесть хоть и была, но стала не такой явной. А уж тёплая нежность в отношениях и вовсе сглаживала все углы. Признаюсь, в первое время меня это очень напрягало, но потом, как и остальные, попривык — после знакомства с самим Андреем всё казалось не таким страшным, как раньше. — Проходите, — брюнетка широким жестом пригласила внутрь, но взглядом пообещала, что к этому мы ещё вернёмся. Внутри уютно и красиво, как говорится, со вкусом. Скорее всего, они недавно прилетели из страны с другим часовым поясом, поэтому сейчас отсыпались. Но Юльче всё равно, она и мёртвого поднимет, если надо. Слава Богу, оккультизм и сатанизм они ещё не практиковали… а может, и практиковали, кто их знает. Мы зашли в зал с низкими столиками и подушками вместо стульев. Это плюс большой плазменный телевизор, круглые шкафы и пара других мелочей — идея той же Юльчи, в одно время загоревшейся желанием, чтобы её везде окружал китайский стиль. Хозяева квартиры мазохистами не были, поэтому позволили неугомонной троице вплотную заняться именно этой комнатой. В итоге получилось очень даже ничего — особенно висящая возле окна музыка ветра и бамбуковые жалюзи. В моём случае, пожертвованием их бурной фантазии стала столовая. А вот там изменилось всё: обои, окна, правда, только изнутри, люстра, мебель, стол. Кстати, его они забрали себе, взамен купив мне какой-то стол с подогревом. Как его там… котацу* вроде. В общем, под этим столом можно и есть, и спать, и заниматься, и жить… ну, в моём случае. За всё остальное деньги я им отдал, как те ни упирались. И проход они поменяли, сделав вместо арки какую-то выдвижную дверь. Видел я один раз такую. В мультфильме, правда… И тут вдруг заметил на себе несколько внимательных взглядов, самый пристальный из которых принадлежал мелкой инцестнице. — Что? — невольно захотелось поёжиться. Ей-богу, только подруг я боюсь больше самого Дьявола. Они и поодиночке не сахар, а когда вместе чего-нибудь вытворят, так хоть прячься. Те переглянулись, и Лера обратилась к нам: — Устраивайтесь, сейчас чайник поставлю и чё-нить соображу. А ты, — видимо, в число «нам» я не входил, — зараза, идёшь со мной, — и даже не оборачиваясь. — Папочка, закрой, пожалуйста, ушки. Тот усмехнулся, но то, что сделал дальше, мне увидеть так и не довелось, так как меня в который раз утянули за руку. Следующие пятнадцать минут я имел сомнительное удовольствие выслушивать всё, что думают обо мне, моей сексуальной ориентации, предпочтениях, интересах и эгоистичных выходках. А также всеобщее отношение к моим «частым» визитам на родину и весточками, что хотя б жив и здоров. На последнем девчонка нахмурилась, переводя дыхание. Не пойму, зачем мы выходили? Благодаря открытому на проветривание пластиковому окну всё слышно и на соседней улице, не говоря о комнате рядом. — Ты что делал за то время, пока в городе был? — на этот раз голос звучал подозрительно спокойно, не превышая стандартной громкости. — Гулял, — туманно ответил, пожав плечами. Большую часть времени я действительно гулял: на огромный новый холодильник повесил магниты с последней поездки; сходил в садик к Мире, естессно, предупредив перед этим Славу и Олесю, сходили с мелочью в бродячий цирк, Макдоналдс, пофоткавшись с красноволосым клоуном у входа; дождался посылки с присланными из Харькова столиком и пуфиками в комплекте, вместо старого, стоящего в кухне; купил венки, цветы и прочие прелести похоронного типа; зашел на свою страницу в одной социальной сети, в конце концов… И гулял бы до завтра, если бы не Николай Батькович — бармен и наш с Юлей хороший знакомый. Леру такой ответ не устроил, но, на удивление, «домогаться» она не стала, только с упрёком покачала головой: — Мне интересно, когда ты заведёшь себе кого-нибудь? Он, — она ткнула ухоженным пальчиком в замок на цепочке, висящий у меня на шее, — бессовестно свалил, оставив тебя в таком состоянии, что мы всем классом и ещё четырьмя левыми персонами тебя еле за полгода откачали. Савкин, или как там его настоящая фамилия, уже популярным стал, за его душу любой клуб столько денег отдаст, что нам и не снилось. Он же один из самых перспективных молодых форвардов… — Подожди, — притормозил, сделав характерный жест рукой. — А ты откуда знаешь про кулон и популярность? — Сложно не догадаться, — эта экстрасенсша усмехнулась и посмотрела на меня взглядом, выражающим несколько мыслей, одна из которых: «Ты что, дурак?» — У Жени ключ точно такой же отделки был, значит, в паре. И, в отличие от тебя, я хоть иногда смотрю спортивные новости. Тихо засмеявшись, я, извиняясь, улыбнулся — знаю, знаю, дурак. — Ну, где вы там? — окликнула нас Юля. — Сейчас, — ответила ей проницательная подруга, снимая пищащий электрочайник, который она поставила ещё до начала «лекции». — И вообще, не уходи от ответа, — девушка ловко двигалась в небольшой кухне, доставая чашки и привычно заваривая кому чай, кому кофе - спрашивать излишне. — Я собак завёл, тебе что, мало? — схитрил, облокачиваясь на стол. — Ты знаешь, о чём я, — раздраженный взмах рукой, дающий понять, что в этот раз я так просто не отделаюсь. — У меня есть Дима. И хватит. Брюнетка с вымученным стоном повернулась, прожигая уничтожающим взглядом: — Ты Диму зажимаешь в подворотне, говоря милые глупости? После такого я даже прыснул от смеха, невольно представив себе подобную сцену: — С Женей я тоже так не делал. — Савкин — это другое дело, — очередной чайный пакетик упал в горячую воду, и та стала окрашиваться в тёмный цвет. — «Но если их двое, тут дело другое — постель всё кладёт по местам», — улыбаясь, продекламировал я. — Вот для этого тебе Дима и нужен. Чтобы напряжение снять, - подтвердила подруга, ставя шесть чашек, сахарницу и вазу с печеньем на поднос. — На, неси, — поднос кочует в мои руки, и мы идём обратно. — Чего ты ещё от меня хочешь? — не понял, ногой помогая открыть дверь, — чтобы я истекал соплями и слюнями, постоянно говорил о «любимом зайке» и испускал розовые сердечки? — думаю, мой взгляд был красноречивее любых слов. Та смутилась, но в разговор влезла другая: — Вы о чём? — О том, что она хочет, чтобы я нашел замену Диме… Меня тут же перебивают, с тихим стуком ставя чашки на стол: — О том, что секс-друг и любимый — это совсем разные вещи. — М-м-м, — глубокомысленно изрекает Юля, а близнецы с усмешками переглядываются сначала между собой, а потом и со мной. Лера же с возмущением продолжала: — Пока ты расцыганивался в этих своих перелётах, твой Дмитрий перевстречался со всеми гомиками района и сто сорок раз переспал с первым появившимся мужиком. Это нормально? — Я не ревнивый, — закусив губу, чтобы не улыбнуться, парировал я. Андрей, судя по всему, тоже пытался скрыть веселье, наверняка радуясь, что дочь не смотрит в его сторону. Мы с Димкой даже не встречаемся, просто общаемся время от времени. А все мужчины, находящиеся тут, в свои двадцать один и больше уже избавились от «сопливой радости» вместе с представлениями о большой чистой невинной любви с первого взгляда. Юлька сняла розовые очки и того раньше, а вот Лера, которой недавно исполнилось восемнадцать, всё ещё мечтала о чём-то возвышенно-прекрасном если уж не для себя, так для друзей, главной кандидатурой из которых являлся я. Но вместе с этим подруга по-прежнему коим-то образом умела читать мысли, продолжая озвучивать своё мнение напрямую. Именно поэтому она так не вовремя подняла голову, осмотрев всех с подозрительным прищуром. Под конец взгляд остановился на Андрее, и девчонка обречённо вздохнула: — Как понимаю, единомышленников можно не искать? И почему меня окружают одни циники? С кем я общаюсь? — риторические вопросы. — Мир не без добрых людей, — философски, а может, просто пофигистически пожал плечами Саша, протягивая мне сахарницу. — Я сам, — отмахнулся, задумчиво смотря на расходящиеся в тёмном чае круги. К слову, за продолговатым столиком мы отлично поместились. С одной стороны сидели полуголый Андрей с Лерой, на которой была его же рубашка и короткие желтые то ли шорты, то ли трусы, с другой и напротив меня — троица, сбежавшая с приёма, и перед этим, судя по довольным лицам, успевшая чем-то нагадить гостям. И я, так и забывший снять дорожную верхнюю одежду. Пёстрая компания, ничего не скажешь, причём ни Лера, ни Юля, по натуре очень любопытные личности, не задали и вопроса при виде друг друга. Не иначе как созванивались до этого. — А что там Шики и Локи? — поинтересовался Влад, подперев рукой подбородок. Рядом Юльча явно дурачилась, показывая сценку «Как себя ведут аристократы», попивая чай крохотными глоточками, оттопырив мизинец. При этом она время от времени бросала хищные взгляды в сторону горки печенья, нашими стараниями уменьшавшейся с каждой минутой, но попыток к похищению не предпринимала — аристократы так не делают. — А что они? — недоуменно посмотрел на парня. — Живут себе со стариком, я же не везде их смог бы взять, поэтому оставил в спорт. школе. Их мой бывший ученик через недельку привезет обратно. Мне ещё ремонт доделывать в гостиной. Грязи, пылищи будет, ещё моих псин там не хватало. — Вау! А покажешь потом? — «загорелась» Юльча, мигом прекращая представление и в это же мгновение выхватывая из-под руки Саши последнее оставшееся лакомство. Тот досадно скривился, но смолчал. — Ты ж нас за последние два года туда ни разу не звал. Партизан. — Там ремонт, — чуть улыбнулся и обратился к Андрею. — Я когда закончу, всех звать буду. Придёте? — А как же, — почти зеркалит мою улыбку, обхватывая талию прислонившейся к нему Леры в кольцо сильных рук. Мы заболтались, делясь последними новостями и впечатлениями, а Лерка, как хозяйка, ещё не раз ходила на кухню за чаем и кофе. Запасы выпечки мы истребили полностью, не рискуя переходить на спиртное. Когда перевалило за четвёртый час утра, Владу кто-то позвонил. Оказалось, отец. И он очень настоятельно просил вернуться до того, как мадам Воспитательница проест плешь в его мозгах. От волнения. Пришлось возвращаться. Мне так же настырно предлагали заночевать у них — я даже знаю, из каких опасений, но я под клятвенным обещанием явиться к Нику домой не позже одиннадцати утра был отпущен восвояси. Пока не пришел рассвет, на улице прохладно — дует лёгкий ветер, моросит небольшой дождь. Отказавшись от предложения довезти домой, махнул рукой, прощаясь с яркой Феррари. Поежился, засунув руки глубоко в карманы. С приятным удивлением нащупал зажигалку. Денег во внутреннем кармане хватило бы только на недорогие сигареты, а значит, надо поискать ночные магазины. Когда мы проезжали, я мельком заметил один, работающий с 22.00 до 10.00, как раз то, что мне нужно. От квартиры Леры до моего дома довольно далеко, я и до одиннадцати туда не дойду, а вот к Никите примерно полчаса ходьбы. Да, конечно, можно было переночевать у подруги, но не хочется смущать их обоих своим присутствием, мало ли какие планы у них выстроились на это время. А заночевать у самого Ника — очень кстати, и ходить никуда не надо. Никак не забываются его слова, сказанные год назад. От них мурашки по коже. Руки, скрытые кучей напульсников или длинными рукавами, заставляют отводить глаза и вставать дыбом волосы, представляя, каким образом получены длинные тонкие шрамы. Купив в искомом магазине пачку, я, едва выйдя за порог, затянулся. Хорошо. Кто только ни пытался избавить меня от этой дурной привычки: Слава, Женя, старик, Ваня, Лера, тот же Дима — всё зря. Я никотиновый наркоман ещё с шестнадцати, и плевать, насколько меньше из-за этого проживу. Мне ближе логика: «Пить вредно, курить вредно, умирать здоровым жалко». Очень жалко. К чему я никогда не опущусь, так это к наркотикам. Они — табу. Вся наша дружная компания, зная, что я со своей слишком творческой натурой могу после очередной черной полосы подумать: «А почему бы и нет?» — заставила меня клясться. И я клялся… на могиле, и перед собой, и перед крестом с улыбающейся подростковой фотографией — единственной, которая с паспорта, и знакомым до рези в глазах именем. Клялся перед надписью чуть ниже имени, которую мы делали своими руками: «Путь от рая по ступенькам вниз». Эти слова не нашего авторства, они — записка, последнее послание, найденное в холодной заледеневшей руке. Они, как нерушимое пророчество для тех, кто подсел навсегда. Но ладно, лучше не думать о грустном. Иду не спеша, не пытаясь скрыться от всё увеличивающегося дождя. Ещё темно, но светлые лучи маячат на краю горизонта. Чертовски хочется домой, к себе, а ещё лучше, если бы там были мои псины. В такое дождливое, по-осеннему октябрьское время хорошо прийти домой, сбросить мокрую верхнюю одежду и под звуки бездумно включенного телевизора зарыться пальцами в густую шелковистую шерсть, ещё лучше, обхватив тяжелые туши руками, заснуть прямо на мягком ковре, убаюкиваясь частым собачьим дыханием. Мда, ностальгия. Уже как с полгода я отправил питомцев к старику в Москву, куда тот с Верой Павловной переехал сразу после открытия спорт. школы, и заезжал от силы раз пять, как бы лица моего не забыли. Выкурив сигарету, попытался зажечь вторую, но из-за противных мокрых капель получилось только пару раз бесцельно чиркнуть зажигалкой. Да, я люблю дождь, особенно бесконечное небо, так стыдливо прикрывающееся призрачно-тёмными облаками, вспышками, резкими раскатами грома. Но сейчас он как-то не к месту, сейчас лучше спать дома, а не идти черт знает куда. Надеюсь, местоположение квартиры друга не изменилось. К счастью, нет. Правую дверь второго этажа в самом последнем подъезде мне открыл Ник. Правда, бледное, взъерошенное, с черными кругами под глазами, худое костлявое нечто, слабо напоминало прежнего Никиту. Хотя мне привычно, год назад он был в ещё худшем состоянии, а это так, переходно-депрессивное. Чёрная футболка с весёленьким таким скелетом чуть свисала с плеча, а джинсы, его же, только старые, спадали, несмотря на туго перетянутый пояс. Классический гот, блин. Тощая версия. — Ты ко мне? — спросил он, а я постарался через силу улыбнуться, не выдавая беспокойного взгляда: — А к кому ещё?! Он облизал пересохшие губы и слабо кивнул, приглашая пройти внутрь. Я же, вымокший до нитки, с радостью воспользовался доступом, закрывая за собой дверь. Сразу снял кардиган, повесив его на пустую вешалку. Потом разулся и, как собака, отряхнулся. Проклятые волосы — всё лень наведаться к парикмахеру, хотя давно пора. Пройдя через коридор в кухню, я закусил губу — вещи разбросаны, как в припадке бешенства… или отчаянья. — Кофе будешь? — только теперь замечаю в голосе друга сиплые нотки. Кричал? Весьма вероятно. — Давай кофе, я уже не сова давно, так что глаза слипаются. Люблю рисовать по ночам, но режим, насильно вбитый стариком, постоянно давал о себе знать — если садился рисовать ночью, то брал с собой любимую огромную кружку кофе, выпивая по три-четыре порции за ночь, а потом весь день ходил с «полузаряженной батарейкой», так как заснуть не получалось. Кухня тоже разбита - мебель разбросана, посуда, электрочайник вдребезги, на гладких лакированных поверхностях, обоях продолговатые следы, как от ножа. Может, это он и есть?.. — Извини, — уже откровенно сипит, — остались только одноразовые стаканчики. — Да ладно, всё в норме, мне не привыкать. Ничего не говорит, только наполняет обычный железный чайник водой из крана и ставит его на печку, включая ту в розетку. Я же сажусь на опрокинутый покарябанный стул, предлагая: — Курить будешь? Вместо ответа кивает, едва-едва приподнимая уголки губ в блёклой улыбке. За столько времени я не могу перестать сравнивать этого Никиту и того. «До» и «После». Но от сравнений хочется беспрестанно курить. — Тогда я сейчас. Поднимаюсь, снова уходя в коридор, и успеваю заметить неуверенный настороженный взгляд. Чувствую, что-то не так. А идя по коридору, снова оглядываюсь — в зале сорвана красивая стеклянная люстра и разбита на мелкие части. На пол небрежно брошен матрас с кровати; сбоку распотрошенный, разрезанный диван и поверх всего этого куски туалетной бумаги, рулона два, не меньше. Дверь на балкон открыта, на окне ни штор, ни гардин, ни жалюзи. На подоконнике одиноко стоит кактус. В углу куча дисков, лент от старых видеокассет. И вот мой взгляд зацепляется за нечто. А это нечто заставляет сжать до боли кулаки и сглотнуть ставшую вязкой слюну. Сжав зубы, оборачиваюсь — Никита отвернулся, копаясь в столе, наверное, ищет сахар. На секунду замираю, а потом тихо проскальзываю внутрь комнаты, стараясь не наступать на осколки. Хоть бы это было не тем, о чём я думаю… Когда я встал на матрас, он опасно скрипнул, вызывая у меня дрожь и желание как можно скорее уйти подальше, словно это кошмар или лихорадочный бред. Да, это был он. Чертов вскрытый шприц. Я присел на корточки, осторожно взял в руки, присмотрелся. Игла вставлена, но ещё не использованный — остались бы капли или ещё какие-нибудь заметные следы. В памяти всплыли слова Никиты. Его собственные: «С кокса так просто не слезешь, если слезешь вообще». Блять, вот с-сука, доиграется же. Беру шприц с собой и так же тихо иду обратно. А потом вижу на полу какой-то пакетик с белым порошком — то ли кокс, то ли героин, я в этом мало разбираюсь, но ноги будто ватные, а в голове раздаются трехэтажные маты в адрес одного человека. До боли сжимаю свободный кулак, ощущая, как ногти врезаются в кожу, и, облизывая губы, прошу: — Ник, иди сюда. Знаю, мой голос кажется вполне нормальным, но, если подойти ближе, и глухой поймёт, что со мной творится. Я, блять, не просто зол, я в бешенстве. Идиот, придурок, дебил. Вряд ли я могу сейчас дать другие приличные характеристики. Тело почти трясёт. — Иду, — сипит, а через несколько секунд в проёме появляется его бледное лицо. Видя меня и то, что сжато в руке, он становится белее мела, пятится назад и едва слышно шепчет: — Мишка… Я же, наконец имея возможность дать волю гневу, рычу: — Ты, бля, уёбище, хоть соображаешь, что мог с собой сделать? И плевать, что можно легко порезаться даже через носки, об этом потом, а сейчас отбрасываю ненужную улику в сторону и этой же рукой хватаю чертового нарика за горло, пришпиливая к противоположной стороне коридора. — А о нас ты подумал? Нихера ты не подумал. Сам же втирал: «С иглы хрен слезешь». Ты, с-сука, на Её могиле вместе со мной клялся! У него, блять, депрессия, тоже хочешь на тот свет? Так только попроси, я, бля, с радостью, никакой наркоты не надо! Тряхнув головой, я попытался хоть частично прийти в себя, чтобы действительно не задушить. Сукин, мать его, сын. Суицидник хренов. Ну, спасибо, переночевал. Отпускаю уже начинающего хрипеть Ника и делаю подсечку, садясь на откашливающегося друга. Вытаскиваю из джинсов свой смартфон и набираю номер. Гудки. — Кому… ты звонишь? — находит в себе силы, чтобы заговорить, но последние слова можно понять лишь по губам. — Киру, — мрачно отвечаю. — Надеюсь, хоть он тебе мозги вправит. — Алло? — раздалось в трубке. — Привет, ты уже в городе? — Да, к Вике зашел, хотел у неё переночевать. Поезд пришел раньше времени, а остальную дорогу на такси. Хах, вот и человек, знающий местонахождение таинственного жилища нашей художницы. — Замечательно, — злость ещё не прошла, так что криво усмехаюсь, — тогда вали сюда, можешь даже с Викой. — Что-то случилось? — в голосе тревога. Ну да, он тоже помнит, какой сегодня день. — Да, приезжайте к Никите, — тело подо мной дернулось, пытаясь вырваться, но я прижал его ещё сильнее. — Думаю, вам интересно будет узнать кое-что новое о нашем общем друге. Отключившись, я поднялся и прислонился к стене, машинально запуская руки в карманы в поисках сигарет. Уже даже материться сил нет, а желание двинуть придурку в челюсть пропало сразу же после того, как я вспомнил, что ему и так плохо - стресс слишком сильный, как ещё год назад не сорвался. А возможно, это потому, что тогда кто-то из нас постоянно был рядом, помогал, не позволял, утешал, поддерживал. Хорошо, что сейчас я пришел к нему. Удача случая. Не факт, что утром мы бы нашли его необдолбанного и не трупом, скончавшимся от передоза. На кухне закипел чайник… Кошмар… Как же легко из-за мелочей потерять человека. Вот так просто — раз, и всё. Доза — и нету. И приходится через силу верить своим глазам, успокаивать хаос в душе, откидывать голову назад, смотря в небо, чтобы отвратительное покалывающее чувство наконец прошло. Такое уже случалось однажды, и я, бросив всё, первым же рейсом прилетел сюда. В эту же квартиру. Дежа вю с разрывом в несколько дней, только сейчас я успел. Запускаю дрожащие пальцы в волосы, съезжая по стене вниз. Дыхание прерывистое, хриплыми рваными рывками — вдох-выдох. Ч-черт. С-сукин сын. Чуть раскачиваясь, пытаюсь успокоить нервы — он же здесь, этот долбанный самоубийца, а все эти «если бы» можно исключить. Да, можно, вот только… Всё! Хватит! Резко поднимаюсь, почти механическими шагами иду в коридор, затылком чувствуя напряженный взгляд. В коридоре мои вещи. Сигареты. Не с первой попытки удаётся закурить, но спустя две минуты я прислоняюсь к холодной поверхности стены и бездумно выпускаю дым в потолок. Понемногу отпускает. А ко мне подходит он — не смотрит на меня, только в пол, весь поникший, виноватый, подавленный. И снова сравнения: ну куда? Куда делся тот бесшабашный весёлый Ник, разбавляющий самую тяжелую атмосферу смешными комментариями? Где тот айфон, который они постоянно делили на двоих? Наверное, раскуроченный валяется среди всех этих вещей, а может, и вовсе похоронен вместе с памятью о ней. — Прости, Миш… — сдавленно шепчет, не решаясь посмотреть в глаза. Собираюсь духом и вполне нормальным, немного сорванным, но твёрдым голосом говорю: — Не надо, не передо мной. Извиняйся перед Киром. Перед Викой. Перед Лерой, Мариной, Ваней. Они тебя подняли буквально со дна год назад. Они, — ослабевшим голосом чеканю слова и, поддавшись порыву, жестко хватаю за подбородок, заставляя посмотреть, пусть сверху вниз, но в глаза – он ведь выше, — помогали тебе, когда ты выл от одиночества, утешали, когда хотелось сдохнуть из-за твоего долбаного: «Если ты умрёшь, то и я тоже», — по-прежнему не позволял отвернуться. — А чем ты отплатил им? Этим? — кивок на шрамы, сейчас скрытые тонким свитером. — Этим? — кивок уже в сторону зала, где валяются шприц и доза. — Да ты, блять, — с губ всё-таки срывается ругательство, — жить должен как за двоих. Уже год прошел, слышишь?! Год! А ты опять за своё. В горле пересохло, и, отпустив Никиту, я, не глядя, вернулся на кухню, продолжая курить. Мои попытки исчерпаны, как и способы достучаться. Теперь поскорее бы они приехали, иначе я тоже начну сходить с ума от этой болезненной атмосферы обречённости, которой пропитана здесь каждая вещь. Поскорее бы. *Котацу (kotatsu) — это традиционный японский предмет мебели. Низкий деревянный каркас стола, накрытый японским матрасом футоном или тяжелым одеялом, на который сверху положена столешница. Под одеялом располагается источник тепла, часто встроенный в стол.