Расцвет

0. Шигео наблюдает, как Рейген обходит с двух сторон цветочный горшок в углу офиса. Он тычет пальцем в землю, зачем-то принюхивается к ней. Качает головой. Потом возвращается за компьютер, делает пару щелчков. Мычит. Шигео пытается понять, что это значит. — Наставник? Ещё четыре яростных щелчка. Так Рейген щелкает, когда пытается докопаться до истины. — Мм? — С цветком... что-то не так? Рейген удрученно глядит на Шигео поверх монитора. — Не растет, Моб. Вот уже две недели как. Ничего не понимаю. Я же всё делал по инструкции. Шигео моргает. Слышит гудение системного блока. — У цветка была инструкция? Рейген закатывает глаза. — Я гуглил, как за ним ухаживать. И сейчас гуглю. Может, ему просто мало света в углу... Он глубоко вдыхает: будто набирается воодушевления. А потом принимается щелкать с новой силой. Опять что-то эдакое задумал. Зачем ему это? Чтобы украсить офис? Шигео мало что понимает в цветах, и поэтому утыкается в домашку. Никак не дается пример. Отрицательные числа, возведение в степень. Дроби. Сокращаем. Через пять минут Рейген взвывает, и опускает голову на стол, грохоча кулаками. Сокращается сердце Шигео. — Всё, Моб! Я не знаю. Это конец. Я уже просил тебя вырастить её с помощью психических сил, так даже они не помогли. Что это значит? Горшок проклят. Шигео подпрыгивает на месте. Сделал помарку в тетради. Он тоже не знает, почему его силы не помогли. Глупо всё это. Красиво, но глупо. Цветами клиентов не удержишь. И в голове математика, а не садоводство. Завтра итоговая контрольная. — Вы так расстроились из-за цветка? — Не просто цветка. Это была розовая роза! Знаешь, что она означает?! — Нет. Хотелось бы знать, что он напутал в примере. — «Счастье». Вообще, цветочная тема — это золотая жила. Думаю предлагать после массажа чай из трав с «благими» значениями. Непросто во всё это вникать, но пока запала хватает. Наверное. Рейген пыхтит и откидывается на спинку офисного кресла. Шигео смотрит на пустую землю в горшке, лишенную всякого счастья. Потом — на измученное лицо наставника. — Вы счастливы? — Что? — Вы счастливы? — повторяет Шигео, не задумываясь: не уверен, что его расслышали. — Может, это связано с тем, что роза не растет, и даже мои силы не помогают. У Вас сильная энергетика. — О... Моб. Ну точно... У Рейгена странное, задумчивое выражение лица. Будто он вот-вот улыбнется, но что-то останавливает его. Он смотрит на Шигео, молчит. А потом напутственно поднимает палец кверху. — Вспомнил. Я ещё не пробовал её удобрять. Загуглю. Он снова принимается яростно печатать. Шигео смотрит на кляксу в своей тетради, смотрит на землю в горшке. Там была вода. Водяная клякса. Всё впиталось — земля стерпела. Стерпела попытку постичь тайны садоводства. А бумага не выдержит такой страсти. Надо зачеркивать, замазывать, начинать заново. Он ни разу в жизни не доверял бумаге то, что его действительно волновало. Никому ни слова. Ни символа. Клякса в тетради остается прежней. Клетки напротив ответа — пустыми. *** 1. У них не было привычки дарить друг другу подарки. Шигео более-менее представлял, что можно подарить другу, брату, маме с папой, но понятия не имел, что дарить наставнику, и уместно ли это — а тот понятия не имел, что дарить ему. Они старались проявлять внимание иначе. На его Дни рождения Рейген устраивал Шигео небольшой пир в какой-нибудь забегаловке. Заказывал большой молочный коктейль с необычным вкусом. Сегодня черед Шигео. Хочется чего-то нового, необычного, искреннего. Он переступает порог офиса и неловко протягивает Рейгену свой сюрприз. — Наставник. С прошедшим Днем рождения. Рейген замирает на пороге, моргает. В тот день они поссорились, но это не значит, что Шигео забыл. — Знаю, мужчинам не принято дарить цветы... — продолжает Шигео, — но раз уж Вы увлеклись садоводством, я подумал... Только сейчас он задумывается, как это выглядит со стороны. Двадцативосьмилетний мужчина, который ему не родственник и не школьный учитель, стоит и размышляет, принять ли цветы от четырнадцатилетнего мальчика. (Друг? Это по-дружески?) — О. Ха. Ха-ха! Не стоило, — надломленно говорит Рейген, а потом прокашливается. У него знакомое выражение лица: он будто вот-вот улыбнется, но останавливает себя и ухмыляется во весь рот; осторожно принимает цветы. — Спасибо... Моб. Очень симпатичные. Шигео смущенно улыбается. — Я прочитал, что вербена означает «взаимопомощь», «сотрудничество». Маме как-то на работе дарили. Она обрадовалась. — О, Моб! Да, с тобой приятно работать. — Рейген дружески хлопает его по плечу. — Пойду, поставлю в воду. Шигео кивает, идет к своему рабочему месту, смотрит в пол. А ему... приятно? Рейген так часто дергал его, вызывал без предупреждения. Но тогда, давным-давно, он помог. Был единственным, кто помогал всегда, и это взаимно. Они нужны друг другу. Вода шумит в задней комнате, и Шигео заглядывает туда: видит, как капли одиноко скатываются по краям раковины. Рейген ставит цветы в вазу. Средь красных лепестков вербены белеют точки-сердцевины. Тук-тук. Обида и благодарность сплетаются в одно чувство: оно капля за каплей въедается в сердце, множится. И каждый раз сокращается. — Тут парочка бутонов ещё не раскрылись, — подмечает Рейген. — Может, в воде расцветут. — Простите, — зачем-то говорит Шигео. — Недоглядел. — Брось. Даже если не расцветут — и так отлично. Они прекрасные, — с улыбкой говорит Рейген и смотрит на него. — Надеюсь, долго со мной пробудут. *** 2. Рейген сидит за столом, сокрушается. Шигео стоит напротив, прячет руки за спиной. — Сегодня, Моб! Я сказал себе, что если сегодня роза не распустится — это знак. Я каждый год пытаюсь её посадить, но ничего не получается. Всё перепробовал. Какой из этого вывод? Семена бракованные. Больше ни ногой в тот магазин. Счастье моих клиентов превыше в... — Наставник, — перебивает Шигео, потому что теперь ему хватает на это мужества, — у меня для Вас подарок. — Прости, заболтался. Что там? Шигео протягивает ему охапку оранжевых маков и пакетик семян. — Раз уж Вы не можете вырастить «счастье», я подумал... может, начать с «успеха»? Рейген смотрит на оранжевые цветы. Уже не так растерянно, как год назад смотрел на вербену. — Моб... Ха, а ты вдумчивый! Спасибо. Двадцатидевятилетний мужчина, который ему не родственник и не школьный учитель — он сделал для него куда больше, чем любой из школьных учителей, — принимает цветы от пятнадцатилетнего мальчика. С наслаждением принюхивается к маку. Опиум. Лучи осеннего солнца скользят по рукам. Рейген почти зарывается лицом в букет, и оранжевые лепестки сливаются с его волосами. Шигео представляет его успех, представляет его в зените славы. Так уже было. Яркие плакаты, передачи на телевидении, очереди клиентов. Быстро, стремительно, шумно — до нового падения, до нового подъема. Этого он хотел? Этого он заслужил? Нет. Далекая, глянцевая слава. Когда люди забывают, что под обложкой. В прошлый раз общественность была к Рейгену не так уж добра. Но он был добр всегда. Он улыбается Шигео плутовской улыбкой, глаза горят, и в руках у Рейгена цветочное пламя. Он выглядит так, будто не променял бы эти крохи ни на что другое. Не променял бы на успех, на деньги и славу. Шигео хочет быть похожим на него. Хочет быть таким же довольным — каждой секундой, самим собой и целым миром. Хочет знать, за что цепляться. Что стоит удержать в руках, а что — отпустить. — Моя школа, Моб! Знаешь, в чем-то ты прав. Для счастья нужен повод, да? Шигео улыбается Рейгену в ответ. Для него это повод. *** 3. Шигео задыхается. В голове стучит после пробежки, сердце натужно перекачивает кровь. До офиса осталось с десяток метров, и Шигео идет пешком. Идет спокойно, вдыхает через нос. Солнце скоро сядет за горизонт. «Ты жесток», сказал Рейген, когда узнал, что у него до сих пор проблемы c гемоглобином. «Если не хочешь, чтобы тело отплатило тебе тем же, будь к себе добрее» Одно хорошо: конечности больше не мешаются, не кажутся несуразно длинными и неловкими. Тело вытянулось, стало слушаться. Шигео пошел в старшую школу и продолжил заниматься спортом. Их клуб разросся, Мусаши всё чаще требовалась помощь. Он шутливо называл Шигео «вице-президент клуба Кагеяма», но это была правда. Столько всего. Учеба, спорт, друзья. Даже некогда заглянуть в офис. «А ты, Моб? Почему не уделяешь время тому, с кем проведешь остаток жизни?» Шигео возмутился и испугался, когда Рейген сказал такое. Он что, имеет в виду себя? Цубоми? Маму, папу, Рицу? «Почему не находишь время для самого себя?» Он закрывает глаза и сжимает в потной ладони стебли колокольчиков. Синие, как круги, которые пляшут под глазами; синие, как его напряженные вены. Шигео звонит в дверь. — Простите, мы уже закрыва... — Не прощу, наставник. — Шигео всё ещё не может отдышаться; протягивает цветы вперед себя. — С Днем рождения. Рейген стоит, молчит. Не берет цветы. Проходит полминуты. В тишине офиса слышно только тяжелое дыхание Шигео. — Нас... тавник?.. — Садись, а. Рейген уходит в заднюю комнату. Шигео слышит шаги, поднимает голову. На глаза попадается диван. Тело само двигается к нему, и Шигео не может устоять — падает на подушки. Только следит, чтобы цветы не помялись. Шляпки колокольчиков плавно покачиваются из стороны в сторону. Или нет. Нет, это кружится голова. — Вот. Пей. Он едва замечает, как Рейген возвращается со стаканом воды. — Зачем? — Пей. Свет пронзает воду. Холодная, прозрачная. Иссякаемая. Ему не надо повторять дважды: Шигео берет стакан, пьет почти до дна. Ай. Мусаши же сто раз говорил не надуваться после бега. — Сначала — ты и твое самочувствие, — в сотый раз говорит Рейген и смотрит Шигео в глаза, пока тот пьет, — потом — всё остальное. Шигео напивается, с наслаждением выдыхает. — Эгоистично. — Нет, разумно. Особенно в твоем случае. Иерархия потребностей, знаешь ли. Такими нас создала природа. Он слишком устал, чтобы спорить. Рейген садится в кресло напротив. Шигео так давно его не видел. Почему-то сейчас он кажется маленьким. Сегодня ему тридцать, и когда Рейген хмурится, у его бровей проступают складки. — Вы... не хотите взять цветы? — Теперь, когда ты можешь дышать — хочу. Они встают, и Шигео протягивает ему колокольчики. Отчего-то Рейген всё ещё кажется ему маленьким. — Спасибо, Моб. Красивые, как всегда. А что они означают? — «Признательность», «благодарность». — Шигео почтительно склоняет голову. — Старшая школа — совсем не то, что средняя. Я... стараюсь всё успевать, не сбиться с пути, но не всегда получается. И... спасибо, что до сих пор наставляете. Не даете забыть о главном. — Не за что, Моб. Только не убивайся так по учебе, ладно? Побудь ещё мальчишкой. — Рейген задумчиво хмыкает. — А то ты уже вырос. Значит, Рейген тоже заметил, что что-то не так. Почему-то он впервые смотрит на Шигео прямо, а не сверху вниз. — Наверное. — Точно тебе говорю, — смеется Рейген и хлопает его по плечу. — Скоро и меня обгонишь. Не смех, звон колокольчиков. Звон колокольчиков на выпускном. Цветы и прощание. Так это будет. Звон музыки ветра у входа в офис: сразу слышно, если зайдет посетитель. Так это было. Шигео давно не слышал этого звука, но в нем нет прощания. Его всегда рады здесь видеть. И он всегда, всегда возвращается. Рейген приглашает его на маленький пир вместе с Томе и Сэридзавой, и Шигео не отказывается. *** 4. Он идет по улице с большим букетом желтых нарциссов — теперь это действительно букет, обернутый в бумагу, перевязанный красивой лентой — и снова спешит. Шигео старался идти медленнее, успокоиться, но его подгоняло неприятное воспоминание. Когда-то он нес такой же желтый букет Цубоми, только из подсолнухов. Потом плакал. Самое удивительное, что она до сих пор с ним общается. Он идет быстро, не думает об этом. Нарциссы — не подсолнухи. — Рейген. С Днем рождения. Он разрешил называть себя так, когда Шигео перерос его и перестал спрашивать совета о том, как использовать свои силы. С ними справляться не так тяжело, как с мыслями о грядущем поступлении. Рейген округляет глаза. Берет букет, неверяще дергает за ленточку на нем. Так щиплют себя, чтобы проснуться. Взгляд скачет от одного нарцисса к другому. Словно не может их сосчитать. — Обалдеть, — наконец говорит он. — Это значит «уважение». — Шигео смущенно чешет шею. — Мо-о-об! Спасибо! — Рейген смеется. Всё ещё называет его «Мобом». — Поражаюсь, как ты каждый год находишь цветы с подходящими значениями. Считай, уже букет чувств мне собрал, ха. Шигео замирает. Он дарит взрослому мужчине — сегодня Рейгену тридцать один — большой букет, и не задумывается, что тот уже не может улыбнуться ему, как трогательному ребёнку, не может умилительно похлопать по плечу. Шигео семнадцать, и он заканчивает школу. — Я не... Нет, сегодня он ничего не скажет. Только не сегодня. Ей-богу, желтый — его несчастливый цвет. Просто он зря вспомнил о Цубоми по дороге сюда. Просто в голове и в груди всё перемешалось, слиплось в один вязкий, колкий комок — когда-то в него сплелись обида и благодарность — и он не знает, что с этим делать. Терпеть? Да, так он решил. Дотерпеть до выпускного. До поступления. Хандра пройдет. В университете будут новые люди; новая, взрослая жизнь. Без всего, что он знал. И это самое страшное: что бы ему ни дали, старое или новое, он никогда не будет доволен. — Расслабься, я пошутил! Ну, неудачно. Ты вовремя пришел, мы как раз собирались выдвигаться к еде. Заодно Сэридзаве скажу, чтобы пошевеливался. Рейген всё-таки хлопает Шигео по плечу. У него довольное лицо. Он идет ставить цветы в воду, а Шигео хочет подбежать к раковине вперед него. Хочет, чтобы холодная струя воды со всей силы захлестала его по горячему лицу. *** 5. Кап-кап. Чаша переполнилась. Шигео по глупости надеялся, что содержимое испарится, но оно неиссякаемо. Он заканчивает школу, поступает в университет. Начинает новую, взрослую жизнь, встречает новых людей. Конечно, он недоволен. Хандра не проходит, только усугубляется. Сначала ему нравится перемена обстановки, а потом она же страшит его. Он сомневается, что поступил туда, куда хотел, что не разочаровал родителей и самого себя, что он на своем месте. То рабочее место в офисе — давно не его. Десятого октября он покупает огромную корзинку с красными гардениями, идет в офис. Этот букет ещё больше, чем предыдущий. — Рейген. С Днем рождения, — говорит Шигео с порога. Он с прошлого года хранит в памяти выражение его лица. Надеется, что сейчас выражение будет ещё удивленнее. Так и происходит: Рейген теряет дар речи. В его руках едва умещается такая здоровенная корзинка. — М... М-Моб! Н-Ну ты... ха-ха... ну ты даешь... — Он прижимает букет к себе. — Знаю, это уже традиция, и я польщен, но.... умоляю, давай поскромнее! К-клиенты решат, что у меня появились тайные поклонники. А это привлечет ещё больше тайных п-поклонников. Подумай, на что ты меня обрекаешь. Хочется посмеяться, но он здесь не за этим. — Шигео, — исправляет он. — Я хочу быть для Вас Шигео. — Что? — Я ждал год. Ждал, когда выпущусь из школы. — М-Моб, что это зна... — Это значит то, что значит. Я подожду ещё. Постарайтесь дать мне ответ поскорее. Шигео знает, что держится очень уверенно, но от страха у него дрожит голос. Он хочет остаться, послушать, что скажет Рейген, увидеть, как он прочтет открытку в цветах. Но Рейген невыносимо молчит, а Шигео слишком хорошо знает, что ему ответят. Он даже не может понять, как на него смотрят. Из-за корзинки лица Рейгена почти не видно. И Шигео бежит: пользуется самым ценным советом в своей жизни; советом, который ему дали четыре года назад. Разве это такая уж трусость? Наверное, сегодня он совершил самый смелый поступок в своей жизни. — Стой! — кричит Рейген. Но Шигео уже и след простыл. Рейген стоит, смотрит на опустевшие лестничные пролеты. Поверх цветов мало что видно, и шаги Шигео уже стихли. Корзинка громоздится в руках. Ему тяжело двигаться, он не может погнаться за Мобом, и он ничего не понимает. С минуту он стоит на пороге, как дурак. Потом, наконец, идет к рабочему столу, замечает в цветах что-то тонкое и плоское — открытку, и неловко раскрывает её одной рукой, видит надпись. Раздается глухой стук. Это Рейген упал в кресло, сдался, позволил гардениям раздавить себя. Рука припечаталась ко лбу, к лицу. Не слышать слов, символов. Не говорить ничего. Не видеть этих гардений. Душно от запаха, и нет сил гнаться за Мобом. За Шигео. Никогда не было сил, чтобы стать с ним вровень. *** 5+1. Наутро, под конец бессонной ночи, Рейген хочет написать ему СМС: «Ты идиот», — он больше ничего не может написать, — и каждый раз стирает сообщение. Звучит ужасно. Моб решит, что Рейген его ненавидит. За красные гардении, означающие «тайную любовь». Это же так стыдно, так по-мальчишески. Наконец он пишет: «Шигео, приходи ко мне в офис, пожалуйста. Я не знаю, где тебя искать. Поговорить надо». Тогда он точно придет. Шигео приходит к закрытию, входит неслышно, переминается с ноги на ногу. Даже сгорбившись, он нависает над Рейгеном. Не мальчишка. — Рейген? — Привет. Садись. У Шигео на лице написано, что он постоял бы, но он подчиняется. А Рейген не садится: он ставит на столик перед ним приготовленную корзинку цветов. — Я возвращаю тебе это. Тишина. Шигео смотрит на него, на цветы, и мягко, безнадежно улыбается. — Значит, всё-таки «нет»? — ...и это. Рейген ставит перед ним горшок с розой, которая дала побеги. Он посадил её заново три недели назад. — Так она... выросла? — Это ты вчера сделал. Не заметил, как всё в офисе светилось? Шигео невесело усмехается. — Странно. Раньше ведь не срабатывало. Но зачем она мне? — Просто подумал, что будет правильно отдать и её. Тебе нужнее, что ли. Хочет покончить с этой цветочной затеей там, где она началась. Шигео безразлично смотрит на побеги. Явно думает не о них. — Вы просто хотите оставить всё, как есть, да? Рейген поджимает губы. Цветы на столе мозолят глаза. — Да, Моб. Я хочу, чтобы ты был доволен тем, что имеешь. Потому что я не могу дать большего. Не могу дать тебе никакого ответа. Шигео смелеет. Даже смотрит ему в глаза. — Разве это плохо, что я хочу быть к Вам ближе? Хочу перемен? Рейген снисходительно ухмыляется. — Ты их боишься. — С чего Вы взяли? Если ничего ко мне не чувствуете, так и скажите. — Давно ты влюблен в меня? Ни «да», ни «нет». — Сколько себя помню, — горячо отвечает Шигео, и Рейген опускает взгляд. — Но я понял это только в прошлом году, перед поступлением. Подумал, а что, если я поступлю в другой город, если придется уехать? И испугался только одного: что больше не увижу Вас. Тяжело, тягуче скрипит кресло. Рейген садится напротив. — Потому что уезжать бы пришлось во взрослую жизнь, да? А рядом со мной прошла твоя юность. — Да. — Шигео бездумно кивает. — Ч... что? — Такое чувство, что когда тебе отказала Цубоми, закончилось твое детство. Теперь то же самое вынужден сделать я, чтобы ты мог идти дальше, во взрослую жизнь. Ты вырос, Моб. Осталось перерасти меня. «Моб» — ни больше, ни меньше. Всегда. Разница в том, что теперь Шигео больно от этого. — Нет, нет... Да что Вы... Рейген качает головой и улыбается ему, как ребёнку. — Возьми цветы, если хочешь. Это единственное, что я могу тебе дать. Он говорит это с такой нежностью, что ему сводит горло, а потом он видит покрасневшие глаза Шигео. Нет. Лучше бы его задушило. Шигео весь вспыхивает синим, поднимает в воздух проклятые цветы — все цветы, потому что Рейген отобрал у него всё, а Шигео явно хочет отплатить той же монетой, — и выбегает прочь из кабинета. *** Шигео идет и чувствует, как тянутся мышцы, напрягаются жилы. Дергаются. Всё равно, что от укола шипа. Когда он заказывал эти цветы, то хотел как лучше, красивее: сказать всё одним жестом. Вышло как всегда. Рейгену нет равных в красноречии. Он не ответил ни на один его вопрос, только задал с десяток новых. С ним бесполезно бороться. Шигео вваливается домой, вваливается в гостиную с корзиной гардений и горшком. Домашние ничего не понимают. Он врет, что пытался так признаться сокурснице, и она не взяла цветы. Он надеется, что никто в семье не вспомнит, когда у Рейгена был День рождения, и только Рицу смотрит на него злым, всезнающим взглядом. Мама обнимает его, хочет утешить. Отец готов поговорить и дать совет, если у Шигео есть желание. А Рицу говорит, что соболезнует, и прожигает его взглядом. Шигео не ужинает, запирается в своей комнате и садится на полу, у самого окна. Он хочет раскидать кругом цветы, порвать стебли и лепестки на волокно — теперь это ничего не значит, — но растения не заслужили. Только вот роза. Роза что-то значила для Рейгена. Он столько раз пытался её посадить. Шигео кажется, что за два дня его гардении уже подвяли, а роза, вскормленная психическими силами, выстояла без воды. В дверь мягко, но настойчиво стучат — так, как умеет только брат. Шигео устало открывает её при помощи телекинеза. — Ты ему вчера всё сказал, да? — спрашивает Рицу с порога. — А он, вижу, не особо обрадовался. Шигео лениво утирает влажные глаза. — Я так струсил, что толком ничего и не сказал. Просто притащил цветы, буркнул два слова, убежал. Рицу закрывает дверь и садится рядом, прямо на пол. Он принес с собой бумажные платки. — Знаю, ты не хочешь этого слышать, — говорит он и подает ему платок, — но я думаю, вы оба поступили правильно. В каком-то смысле. Шигео хочет затолкать платок себе в глотку. — Тогда почему мне так плохо, Рицу? Рицу резко выдыхает, чуточку закатывает глаза — да, Шигео всё видел — и похлопывает его по плечам. — Потому что это Рейген. Сволочной Рейген. Думаешь, всё могло быть иначе? — Не говори так. Попытаться стоило, — гнусавит Шигео и сморкается. — Тогда надо попытаться это пережить. Эй, давай я тебе чая сделаю. Что скажешь? Ещё. Мало, больше. Жадность губит. Жажда. Он помнит капли воды, которые скатывались по раковине, по лепесткам вербены, помнит сухую землю в горшке и кляксу в тетради. В горле у него так же сухо. В самом нутре. Там, где всё сокращается. — Воды, — сдавленно бормочет Шигео, — просто воды. *** «То же самое вынужден сделать я», сказал Рейген. Улыбнулся ему, как ребёнку. Вернул цветочную игрушку. Гардении совсем увяли на шестой день, пришлось выбросить. А роза так и не завяла, даже когда ей было мало света в углу. Может, Рейген был прав. Шигео правда пытается понять, почему, и не может. Но эту заповедь он записал для себя ещё в четырнадцать: «Рейген не всегда прав». Когда-то она должна была пригодиться ему снова. Через три недели Шигео возвращается к нему в офис, приходит к закрытию, приносит горшок. Роза вымахала в куст: побеги распустились, вытянулись, раскрылись все бутоны. Прожилки на лепестках напоминали вены. Рейген не может смириться с тем, что Шигео всё равно войдет, если захочет, и в дверь приходится стучать трижды. Когда ему наконец открывают, Шигео оглушительно приветствует музыка ветра. Он всегда возвращается. — О. Привет, Моб. — Рейген оглядывает его снизу вверх. — Ух ты, а малышка выросла. Она тебе уже надоела? Шигео пристально смотрит на него сверху вниз. — Понял, понял. — Рейген машет рукой. — Проходи. Шигео заходит, держит горшок психическими силами, но не садится. Он молчит: ему интересно, как поведет себя Рейген. Тот нервничает, но делает вид, что это роза не дает ему покоя. Всё лучше, чем говорить о том, что было. — Ха, дай угадаю. Это всё удобрение из психических сил, да? — Нет. Корневая подкормка и опрыскивание. — О. Так она сама выросла. — Рейген прокашливается. — Но я же отдал её тебе. Зачем возвращаешь? — Может, так Вам будет проще смириться с тем, что иногда привычное меняется. Он уже хочет развернуться, удрать из кабинета, не видеть Рейгена — до тех пор, пока тот не поймет, что не прав, что Шигео уже не ребёнок. Если он что-то решил, его не разубедишь, а у Шигео никогда не получалось доказывать, чего он стоит. Только потом в этом отпала и нужда, и всё — благодаря Рейгену. — Шигео, стой. Рейген хватает его за руку, заслоняет собой дверь. У него красное, нервное лицо. Шигео улыбается человеку, который дал ему самый ценный совет в жизни, и который не дает им воспользоваться. — Шигео? А я так хотел убежать. — От меня? Шигео качает головой. — Нет. Я же всегда возвращаюсь. Рейген смотрит на парящий в воздухе розовый куст, аккуратный и обрезанный. Два бутона расцвели, налились цветом, а один ещё распускался. Шигео некстати вспоминает: — Может, это глупо, но знаете... Вы в ответе за тех, кого... — Отправил во взрослую жизнь, — перебивает Рейген. — Я думал об этом. И... послушай, нет ничего плохого в том, чтобы ты иногда возвращался в детство. Только не торопись убегать. Он даже не разозлился. Никогда толком не мог разозлиться на него. Шигео не отталкивает Рейгена, когда тот неловко обнимает его — так, будто не видел очень, очень давно, и уже мало что знает о нем. Он не сразу находит место рукам на его большом, вытянувшемся теле. Шигео хрупко сжимает его в ответ, утыкается лицом в плечо Рейгена, и захлебывается нежностью: водой, которой долго не знала роза. Водой, из которой он состоит на восемьдесят процентов. На девяносто. В глазах влажно. На пиджаке Рейгена остаются мокрые, крошечные кляксы, какие когда-то оставались на тетрадных листах; и вокруг пахнет зеленью и детством, которые навсегда пропитали Шигео сердце: сплелись в один тугой букет с обидой и благодарностью.