Grapes

Со Ёнхо жил у лодочной станции в одиноком доме, некогда переполненном, но своем, купленном двенадцать лет тому назад, когда еще бли живы жена и сын. Бывшие комнаты как-то быстро сдались молодоженам Мартину с Кэри и студенту по обмену Томасу. Позже появился Лукас, прирожденный именем Вон Юкхэй, но первое со временем так сильно прицепилось, что со временем парня из Гуанчжоу, с загорелыми руками и светлыми, соломенными волосами звали только так. И тогда, в первое время, Мартин помог благоустроить прихожую под облезшей лестницей — в конце концов там было маленькое воблое окно, так что гардеробная вполне походила на обычную комнату, — чтобы там жил Лукас. Никто из соседей не трогал Ёнхо, каждый занимался своим делом. Томас время от времени возился на крыше и чинил водоотлив, молодожены скромно обустраивали съемную комнатенку, помаленьку заслоняя своими вещами весь дом. А Лукас каждое утро натощак устраивал пробежки, а потом возвращался домой мокрый и изнеможенный, словно внутри его покусала моль. Одним своим присутствием Лукас сжимал каждую молекулу воздуха, ставя палки под колеса. Ему было не по себе при Мартине и Томасе. Это было необъяснимо. Ёнхо знал, что Мартин является наследственным владельцем автозаправки, а Томас хорошим студентом, ежемесячно получающим стипендию. Но когда появился Вон Юкхэй с растрепанными волосами и большими ушами, как у спаниеля, все сразу вспомнили, что остались при своих местах, а Лукас как был никем, так им и остался. Такой посредник из посредников, немного заносчивый и на своем уме, но идиот, который не окончил колледж и никуда не устроился. Вся его жизнь, состоящая из неудач и абсурда всё равно не могла его таковым охарактеризовать. И даже самого Ёнхо, чья жизнь была чуть дольше и насыщеннее — восемь лет в художественной школе, раскрывающей талант за гроши в обмен на малевание полусухой краской по пергаменту. Привычка рисовать всё, что глаза видят, до сих пор осталась у Ёнхо. И вот на пороге своей своей комнаты появляется Лукас с бумажным хламом в руках и желанием показать свои рисунки. Он рисует по той же причине, что и Ёнхо — ему скучно. Но в отличие от Со, Лукас старательно вырисовывает полуобнаженных девушек, нелепо выпуклых и с розными мускулами на ногах, мотоциклы и простые цветы с максимальном количеством лепестков — шесть. Но также Лукас бросил колледж из-за художественной школы, в которой проучился меньше Ёнхо на пять лет. Может быть его и выгнали за непроходимую тупость и халатность, но рисовать он действительно учился, старательно изводя бумагу, карандаши и шариковые ручки. Глядя на подписи рисунков, Ёнхо заметил, что вчерашние и прошлогодние подобия набросков ничем не отличаются. Всё те же кривоногие девушки, перекособоченные мотоциклы и плоские цветочки. Лукас надеялся, что Ёнхо обнаружит в его мазне что-нибудь интересное. И тот обнаружил, конечно. Вернее, сделал вид и этим задел Лукаса до глубины души. С того момента у Юкхэя загорелись глаза. Ёнхо с детства мечтал завести собаку — наверное лабрадора, чтобы сидел в комнате на полу, тыкался мокрым носом в колени и приносил палки, остро пахнущие смолой. Долго мечтал, а теперь у Ёнхо каждый вечер сидит Лукас и несет чепуху бархатным голосом. В один из дней Ёнхо задумался и выкинул всех людей, похожих на Лукаса, ко всем чертям из головы, окостеневших на затворках памяти уже лет двадцать как. В самом деле то, что Ёнхо связывало с этими людьми (школа или соседство) никак их не оправдывает. И вот однажды Ёнхо решил, что Лукас — симпатичный обыватель его комнаты. И стало гадко. (Пускай уж лучше пёс) Лукас не имеет закономерности. А потому, он еще и пишет стихи. Дрянные, на лад совсем не идущие. По крайней мере, когда Со слушал, на слух их не воспринимал, а в особенности те строчки, которые извечно были посвящены кареглазой Сьюси. Может быть и на рисунках была запечатлена тоже Сьюси, ведь каждая девушка из была словно под копирку, но Ёнхо упорно делал вид, что ему всё равно и упорно слушал каждый раз. А в один прекрасный случай не сдержался и прочел выученный наизусть отрывок из Гамлета У. Шекспира и получил вопрос, пропитанный обидой, в лицо от Лукаса: "А чем я хуже?" Ёнхо никак не ответил. И однажды, сидя у себя за письменным столом, выпив лишнего, взялся за бумагу и карандаш и стал рисовать. Ту самую голую девушку из альбома Лукаса, только получше в плане телосложения. Но она всё равно вышла не такой, словно на тридцатый раз перерисованная, с маленькой грудью и короткими волосами, как у мальчишки. Совсем другая. К вечеру Ёнхо был уже трезв, опустошен, потерян во времени и мыслях. К вечеру Ёнхо точно знал, что и как будет делать дальше. (Жить так, как если бы он был Лукасом — молодым неунывающим дураком. Точнее — так, как если бы Лукас был Ёнхо, в безмозглой и лохматой оболочке которой хранилось всё то, чему научила школа, гигантская энциклопедия, ранняя женитьба, камень на могилах родных, стенокардия и астма). Пока Лукас продолжал быть Лукасом, — который любил бегать по утрам, поливать умирающий виноград за домом, спорить с тронутыми геймерами на форумах, писать стихи и рисовать девушек, — Ёнхо создал электронный файл, который назвал буквами В.Ю. и писал туда всё то, если бы он был Лукасом, или Лукас был им (только у Юкхэя был бумажный дневник, открыть который Со смог без укора совести, а затем прочитать про то, как Лукас дрочил в гараже, представляя какую-то Ким Чону. Позже потом выяснилось, что это был парень с форума). Через месяц в дневнике Ёнхо было около сотни страниц, а рисунки с мальчишескими девушками не помещались под кроватью. "Если бы Лукас был мной" — с горечью шептал тогда в пол Ёнхо, — "Он бы точно не появлялся дома". Если бы Лукас был Ёнхо, он бы любил Герберта Уэллса, песчаные берега и высокое небо, но пока лопоухий мальчишка до сих пор просиживает теплые доски в комнате Ёнхо и вслух читает стихи, уложив свои большие загорелые ладони на больные колени Ёнхо. Стихи со временем становятся безымянными. Пропадает та обращенность к Сьюси. Ёнхо перечитывает свой дневник с первой страницы, чувствуя ту самую незавершенность, которую ощущает каждый автор при написании книги. Поэтому он выходит из дома, намеренно пропустив ужин, как это обычно делает Лукас и направляется на задний двор к старому одинокому винограднику. Как и предполагалось, Юкхэй уже стоял там, отстраненно смотря на иссохшие ветки так, как если бы он вышел всего на минутку, чтобы покурить. Но Лукас не курит, он забвенно постигает умертвление дерева (как и человека, стоящего у порога своей кончины). Ёнхо присоединяется рядом, ветром касаясь чужих голых плечей, на закате грейпфрутового солнца, отливающих золотом. Его собственная кожа, потускневшая от возраста и болезней, кажется темно-серой, сродни пуху последнего десанта одуванчиков. Лукас в лице Ёнхо поворачивается к Лукасу-Юкхэю и хрипло говорит: "Скажи, а чем хуже я?" В последних багровых лучах вечера глаза Юкхэя приобретают винный оттенок, он медленно размыкает дрожащие губы и отчаянно по-собачьи вглядывается в лицо Ёнхо, и в отличие от него самого, отвечает на вопрос. — Ты не можешь быть тем, кем ты хочешь. Ёнхо не может быть Лукасом, но он может быть лучше. Он целует Юкхэя в губы с жизненной необходимостью, выдыхая из него последние строчки стихов, последние штрихи карандашного грифеля. Там, после случая у виноградника, на завершающих страницах электронного дневника В.Ю (избавившего от чувства вины после поцелуя) был настоящий Лукас, а не то ходячее недоразумение, которое Со видел каждый день. Никто не знает, как этого парня создал господь, но Ёнхо знал, что у него получилось лучше. / Ёнхо взял весь свой неприкосновенный запас: четыре упаковки ксанакса и бутылку виски. Пошел к Лукасу, пнул его скрипящую дверь под лестничной кладовой и позвал его прогуляться по берегу. Лукас подскочил и сорвался за ним, подобно самому верному псу, и тогда Ёнхо вспомнил, как давным-давно прочитал статью в газете о том, что ветеринары усыпляют собак отвратительным способом: они мучительно задыхаются и не могут пошевелиться, а хозяину кажется, что собака заснула. Рядом с ласковыми волнами Ёнхо безжизненным голосом сказал (читать: соврал) Юкхэю, что у него весь день болит сердце, поэтому он сегодня пить не будет. Лукас сразу же присосался к бутылке, — денег никогда не хватало на виски, а оттого холодильник захламлялся только дешевыми упаковками пива, — и так не отлипал от неё в течение часа с перерывами, когда бурчал про мотоцикл, который купил бы, если бы зарабатывал нормально, потом начал напевать незнакомую мелодию, а потом задумался на время и спросил Ёнхо: "Тебе никогда не хотелось уснуть в лодке?". Ёнхо повел Лукаса на лодочную станцию, уже закрытую в ночи. Тело его рослое почти не умещалось лежа, но в какой-то момент места стало много. Лукас печально изрёк: "Я напился" — и закрыл глаза. А потом ничего не говорил...

...через несколько недель виноградник сгорел.