теплый осенний день

      Теплым осенним утром улочки Лондона заполнялись спешащими всюду людьми. Шерлок медленно пил свой кофе, глядя в окно из-за чуть отодвинутой шторы. Есть какое-то особенное умиротворение в наблюдении людской суеты. Ватсон вряд ли разделил бы его мнение — он сам в какой-то степени относился к торопливым горожанам, добирающимся до работы поутру. Конечно, ему далеко было до известного детектива, хоть он иногда и помогал ему с делами, погружаясь с головой в то, что бросала им жизнь; преодолевая что угодно вместе с другом.       И сегодня доктор вновь должен уходить на работу, как и обычно. Дел пока нет, а Шерлок остается наедине с собой. Предоставленный своим мыслям.       Такой человек, как он, не должен быть настолько подвержен влиянию эмоций, но чувства, столько лет подавляемые в любом их виде, вылились в чрезмерную привязанность к ближайшему за последние пару лет человеку — случайному сожителю, который, как оказалось, еще и хороший друг. Время, проведенное вместе, доказало надежность этого человека. Он был тем, кому Шерлок действительно может доверять.       Услышав хлопок входной двери, закрывающейся за Джоном, детектив вздохнул и вновь повернулся к окну. Как мелки все те люди, идущие внизу, как мелочны многие их переживания, и как же он сам не хотел стать жертвой подобного! Но, проанализировав все происходящее, ему просто пришлось признать: он уже не та холодная машина, что был раньше. Что-то иррациональное, нелогичное посетило его несколько недель назад, когда Джон тепло улыбнулся ему, уходя; светлое чувство, никогда не приходившее в подобной мере, сейчас придавало его жизни чуть больший смысл, чем могла дать работа.       С того дня Шерлок не мог перестать анализировать это чувство. Он занимался делами, расследованиями, поисками — тем, чем обычно, но каждый раз, когда выдавалась свободная минута, он уходил в себя. Даже Джон заметил эту небольшую перемену в нем, хоть и не пытался что-либо изменить. Ватсон просто был тем же, кем и всегда; таким же, как и всегда — разве что с немного большей теплотой улыбался детективу, кажется. Холмс потратил слишком много свободных минут, рассчитывая возможные изменения его поведения — есть ли они вообще, или же это лишь кажущееся наличие знаков внимания, что так нужны уставшему разуму великого сыщика, который дал слабину?       Точного ответа Шерлок не находил ни в словах, ни в жестах друга, зато менялся сам. Было достаточно сложно подвергать беспристрастному анализу каждый день вновь приходящего с работы Джона: искать следы каких-либо посиделок в кофейнях, барах, отпечатки влияния на него женщин, чего угодно, связанного с другими людьми. Только сейчас, глядя на уходящего доктора из окна, Шерлок позволил себе признать, что ревнует его.       Силуэт Ватсона уже скрылся из виду, но детектив не отходил от окна. Прекрасное время и место для подобных размышлений — легкий солнечный свет мягко ложился на плечи, направляя мыслительный процесс в иную сторону; непозволительно было думать о романтике, это вызывало внутренний конфликт, но сейчас лучи уже уходящего на покой осеннего солнца согревали душу в отсутствие Джона, смягчая угрызения совести и разума. Казалось, это утро такое же теплое, как и чувство, бывшее виной всему, что детектив сейчас пытался осознать и принять.       Солнце уже начало сходить на нет — облака затягивали небо, но Шерлок не отходил от окна. Все быстрее шло время, пока детектив вновь осмысливал эмоциональное состояние, приобретенное им не так давно. Оно даровало многое, чего у детектива не было раньше — большую яркость жизни, восхищение кем-то, кроме своей персоны, возбужденность разума; и отнимало не меньше сил — Шерлок не знал, как долго он станет скрывать его, что произойдет за это время, а главное — как отреагирует сам Джон. Конечно, варианты его реакции были высчитаны много раз, вдоль и поперек, но реальность такова, что в вопросе чувств никогда нельзя быть уверенным в происходящем.

***

      День подходил к концу. Детектив занимал себя какими-то лишь одному ему известными подсчетами, успел поспорить с миссис Хадсон и, наконец, окончательно отвлечься от своих размышлений насчет чувств. Было замечательно отдыхать от одних мыслей за счет других и не гонять себя по такой сложной теме лишний раз. На самом деле, сейчас Шерлоку казалось, что свою проблему он осознал уже предельно ясно: это влюбленность. Ничего странного в этом он не видел — есть много случаев, когда друзья в итоге влюбляются.       Проблема была в том, что делать дальше. Безумно хотелось поставить «эксперимент» над самим собой и другом, просто так признаться и пустить все на самотек. Возможно, Джон решит, что это для дела, или же это несмешная шутка, сказанная лишь чтобы добиться от него каких-либо новых выразительных эмоций, которые Шерлоку было бы интересно наблюдать. Но если дать ему понять, что это — не шутка, что слова Холмса отражают именно его мысли и выведены не из холодного расчета, а из чувств? Детектив решил довериться Джону и себе, и не планировал слов заранее. Поэтому, когда Шерлок услышал шаги Ватсона по лестнице, он, вполне ожидаемо, немного напрягся. Мысли о том, что это плохая идея, которые Шерлок так усердно отгонял от себя с утра, сейчас вновь просочились в его разум; но решение уже было принято, и нельзя было просто отвернуться от него из-за волнения.       Когда Джон вошел в комнату, его друг лежал на диване, явно задумавшись о чем-то. Не успел он спросить, над чем же размышляет детектив, как тот перебил его. — Послушай, есть важный вопрос, который нам следует обсудить. У тебя сейчас, как я погляжу, никого нет, верно? Конечно верно, я редко ошибаюсь, — Шерлок обращался больше к себе, нежели к другу, который смотрел на него непонимающим и удивленным взглядом. — Да, верно, а почему ты спрашиваешь? — Джону порой изрядно надоедало пристальное наблюдение за его личной жизнью, за тем, куда и с кем он ходил — о, а в том, что Холмс за ним наблюдал, можно было не сомневаться: он научился отличать тот анализирующий взгляд, который не всегда продолжался разговором, но почти всегда оставлял неприятное чувство, будто детектив понимает и видит все, и даже больше. — Потому что мне это не безразлично, — Шерлок резко сел на диване и взглянул на Ватсона, все еще не понимающего, чего ожидать от этого диалога. — В каком смысле? Шерлок, ты понимаешь, насколько ты уже изучил мою жизнь? К чему вообще такое внимание? — Джон состроил то уникальное выражение лица, похожее на готовность рассмеяться и разозлиться в равной степени — он явно не понимал, зачем Шерлок бросается подобными фразами; в конце концов, он просто доктор, пришедший с работы и желающий отдохнуть, а не отвечать на чьи-либо вопросы, тем более связанные с личной жизнью. — В таком, что я испытываю к тебе чувства романтического характера, Джон, — хоть Шерлок и пытался произнести это как обычно, холодно и механически, вышло тише, чем он хотел, а его голос предательски дрогнул на последнем словосочетании. Он взглянул на друга, постепенно осознающего только что прозвучавшую фразу, и отвел взгляд в сторону, делая вид, что не слишком заинтересован в его реакции.       Время отвратительно подло замедлилось до невозможности. Холмс напрягся, не решаясь посмотреть куда-либо в иную сторону, кроме того места, куда он уставился сразу же после роковой фразы — как прекрасен был кусок обоев, какой привычный и уже порядком надоевший узор; он бессмысленно рассматривал клочок стены, пытаясь сконцентрироваться, но мысли путались в голове, как беспорядочно гоняемый котенком клубок ниток. Джон по-прежнему молчал — неизвестно, прошла одна минута, или же все пять, но вскоре он опустился в любимое кресло и тяжело вздохнул. Холмс почувствовал — а может, просто рассчитал, — что Ватсон сейчас смотрит на него, будто ждет чего-то; но при этом доктор, конечно же, понимает, что сейчас ждут именно его ответа. Ответа на признание — а легко ли так просто отвергнуть человека? Или, может быть, принять? Неизвестно, какой из этих вариантов был вероятне; по расчетам Шерлока, Джон вполне мог быть бисексуалом, но это все равно не могло гарантировать взаимность.       Тяжело вздохнув, Ватсон все же заговорил. Спокойным, даже в какой-то мере теплым тоном — он умел временами быть спокоен, в противопоставление тем минутам, когда мог действительно выйти из себя. — Позволь спросить: это эксперимент, или ты хочешь как-то изменить наши отношения? — Джон внимательно смотрел на Шерлока, когда тот наконец перевел взгляд на друга. Казалось, он совершенно успокоился, хотя в глубине души это вряд ли было действительно так. — Это не эксперимент, Джон. Я не знаю, что для тебя будет переменой в отношениях, поэтому сказать не могу. Заметив, что Холмс, очевидно, замялся, Ватсон решил не давать ему загнать себя в мучения ожидания окончательно. — Честно говоря, я, кхм, тоже имею к тебе чувства. Я боялся осуждения, поэтому стремился заглушить их более нагруженным графиком работы и отсутствием дома до поздних часов. Прости, что так вышло — если бы не я, ты бы не думал об этом так напряженно. Я просто не мог сказать сразу, — закончив достаточно скомканную речь, Джон кашлянул и неловко улыбнулся.       Шерлок был одновременно и рад взаимности, и удивлен тому, что не смог вычислить чувств Джона — даже, можно сказать, несколько расстроен этим. Но, не подав виду, он позволил себе тепло улыбнуться в ответ. Детектив не помнил, когда в последний раз позволял себе так улыбнуться человеку — не смеясь из-за шутки в качестве вежливого поддержания беседы, а просто, желая дать хоть немного тепла собеседнику. Без расчета.

***

      Следующее утро выдалось еще более солнечным, чем предыдущее. По улице шли двое мужчин, направляясь в ближайшее кафе и держась за руки — это и были наши бывшие друзья, а ныне — нечто большее. Что именно — они друг другу не сказали, но любой прохожий мог понять все, просто взглянув на их непринужденные улыбки: сейчас им не требовались лишние слова.       Удивительное тепло для осеннего Лондона отражалось и теплотой в их сердцах. Солнечный свет, ложившийся на их плечи, будто приближал их друг к другу, невесомо обнимая. Для них начиналась совершенно новая — и в то же время лишь немного измененная жизнь.