Сигаретный дым в лицо.

Уйти бы, да я не могу. Уснуть бы, да невозможно. Счастливым быть хочу. А боль терпеть уже не можно…

— Плаксивая блондинка, — кричит мне в спину Виктор, а я беру со столика блок сигарет и выхожу на балкон.       Холодная плитка, выложенная на полу балкона, навевает воспоминания о катке. Я не вспомню, когда последний раз вставал на коньки. Лёд не принёс мне счастья, лишь разбил на осколки душу и вонзил нож в сердце.       Он никогда не говорил, что любит меня. Мы — лишь имена на запястьях и боль.       Виктор не знает жалости. Он не скупится на оскорбления и не знает, что такое нежность.       Он не умеет любить. По крайней мере, не меня.       Он отдал своё сердце другому и до боли сжимает мои волосы, называя последними словами.       Я чиркаю зажигалкой и выдыхаю клубы губительного дыма. Мне не страшно прокурить свои лёгкие, моя жизнь сама по себе уже кончена: её оживляет лишь его грубость и мои слёзы, что он так ненавидит.       Он никогда не говорит о том, что чувствует, ведь чувств нет. Есть лишь немой вопрос: «почему он?» и более ничего.       Когда-то я пытался огрызаться и даже его бил, но он сильнее, и теперь лишь один звук железной пряжки ремня заставляет поёжиться и задрожать.       Когда-то у нас были хорошие отношения, но они уже давно изжили себя: как только он узнал, что мой соулмейт. Когда-то он был добр, нежен и не поднимал на меня руку, но это всё осталось в прошлом вместе с той нежностью, что уже давно умерла.       Я никого не любил и не думаю, что буду способен любить, а он любит по сей день.       Он берёт меня грубо в те дни, когда видит новые фотографии счастливого Юри и Пхичита. Он оставляет синяки на моём теле и до сорванного голоса грубо входит в меня.       Когда-то я хотел любить этого человека, но жизнь показала, что я могу лишь ненавидеть эту жизнь и просить прекратить всё это.       Я тушу сигарету и, выбросив окурок из окна, иду в комнату.       Виктор ненавидит, когда я его обнимаю.       Виктор не хочет дарить мне нежность.       Виктор ненавидит эти надписи на запястьях.       А ещё он ненавидит сигареты и иногда тушит их о мои плечи… это очень больно, но к боли можно привыкнуть.       Я ложусь с краю и отворачиваюсь. Он ненавидит сигареты и их запах, а я ненавижу боль, что он мне причиняет. *** — Как же я ненавижу твои длинные волосы, — он всегда груб.       А что ты во мне любишь? Я бы посмеялся, не будь так грустно.       Я беру со столика блок сигарет и выхожу на балкон.       Холодная плитка, выложенная на полу балкона, навевает воспоминания о катке. Я не вспомню, когда последний раз вставал на коньки. Лёд не принёс мне счастья, лишь разбил на осколки душу и вонзил нож в сердце.       Он никогда не говорил, что любит меня. Мы — лишь имена на запястьях и боль.       Чиркаю зажигалкой и поджигаю сигарету, вдыхая ядовитый дым.       Он когда-нибудь меня прикончит. Не факт, что я говорю о никотине, а не о Викторе.       Можно ли вообще полюбить человека, который так относится к тебе?       В последнее время мне кажется, что я больше похожу на собаку, на которой хозяин вымещает свою злость.       У меня болят губы. Ещё утром я имел глупость поцеловать Виктора, и мне досталось. От ударов ладонями болят припухшие губы, нежность от меня чужда Виктору.       Я вообще не нужен в его жизни, но не могу уйти. Судьба сыграла злую шутку со мной.       Яков когда-то говорил, что я должен всегда равняться на этого садиста.       Я хочу умереть. Моё тело устало от побоев, а психика не выдерживает.       Стряхиваю пепел и, потушив наполовину выкуренную сигарету, выбрасываю её с балкона и иду в ванную.       Новая пачка лезвий и новые горизонтальные шрамы на руке. Мне лишь надо прийти в себя.       Виктора не волнуют мои шрамы, моя душа его тоже не сильно волнует.       Судорожно выдыхаю и достаю аптечку.       Обрабатываю свежие порезы и забинтовываю руку.       Я ломаю лезвие пополам и выкидываю его.       Я тихо иду в комнату, заранее зная, что утром будет больно. Виктор имеет привычку сжимать мои запястья. Мне кажется, что я уже привык к этой боли, хотя бы морально.       Виктор ненавидит, когда я его обнимаю.       Виктор не хочет дарить мне нежность.       Виктор ненавидит эти надписи на запястьях.       А ещё он ненавидит сигареты и иногда тушит их о мои плечи… это очень больно, но к боли можно привыкнуть.       Я ложусь с краю и отворачиваюсь. Он ненавидит сигареты и их запах, а я ненавижу боль, что он мне причиняет.       Я не хочу жить, но умирать мне страшно. *** — Я ненавижу твой цвет волос.       А я ненавижу тебя, это взаимно. Поверь, я бы ушёл, будь возможность.       Интересно, а ты отпустишь? Не уверен в этом. Тебе надо на ком-то скидывать напряжение, а я — идеальная игрушка для этого.       Я беру со столика блок сигарет и выхожу на балкон.       Холодная плитка, выложенная на полу балкона, навевает воспоминания о катке. Я не вспомню, когда последний раз вставал на коньки. Лёд не принёс мне счастья, лишь разбил на осколки душу и вонзил нож в сердце.       Он никогда не говорил, что любит меня. Мы — лишь имена на запястьях и боль.       Чиркаю зажигалкой и поджигаю сигарету, вдыхая ядовитый дым.       Он когда-нибудь меня прикончит. Не факт, что я говорю о никотине, а не о Викторе.       Почему я ещё здесь?       А могу ли я сбежать? «Ты уже пытался, только это закончилось тем, что он тебя порвал и вырезал на спине собственное имя», — нашёптывает моё сознание, подкидывая те ужасные картины прошлого. Ах, да. Забыл, это ведь и моё настоящее, только менее ужасное.       Может, он меня когда-нибудь убьёт? Наивные мечты…       Ждать того, что он меня убьёт — всё равно, что просить солнце не уходить за горизонт. Жизнь — не сказка, как бы мне этого не хотелось.       Жизнь меня ненавидит, раз подкинула такую ужасную судьбу.       Тушу сигарету и иду в комнату.       Узнаю ли я, что значит слово «любовь»?       Виктор ненавидит, когда я его обнимаю.       Виктор не хочет дарить мне нежность.       Виктор ненавидит эти надписи на запястьях.       А ещё он ненавидит сигареты и иногда тушит их о мои плечи… это очень больно, но к боли можно привыкнуть.       Я ложусь с краю и отворачиваюсь. Он ненавидит сигареты и их запах, а я ненавижу боль, что он мне причиняет.       Хочу уснуть и не просыпаться.       Раньше мне помогал лёд, но я не могу больше на нём стоять. Я падаю, не сделав и двух шагов.       Всё, что мне было дорого и любимо в этом мире, разбилось вместе с появлением его имени на моём запястье. *** — Ты стонешь, как шлюха.       Зато я не веду себя, как мразь. В отличии от тебя.       Я беру со столика блок сигарет и выхожу на балкон.       Холодная плитка, выложенная на полу балкона, навевает воспоминания о катке. Я не вспомню, когда последний раз вставал на коньки. Лёд не принёс мне счастья, лишь разбил на осколки душу и вонзил нож в сердце.       Он никогда не говорил, что любит меня. Мы — лишь имена на запястьях и боль.       Чиркаю зажигалкой и поджигаю сигарету, вдыхая ядовитый дым.       Он когда-нибудь меня прикончит. Не факт, что я говорю о никотине, а не о Викторе.       На улице льёт дождь; капли попадают мне на лицо. Выдохнув клубы дыма, я потушил сигарету и пошёл одеваться.       Тихо закрывая дверь, я спускаюсь по лестнице на улицу, где идёт дождь. Тишина.       Холодные капли остужают мой пыл и дают волю чувствам.       Я прижимаюсь к стене и, зажав рот рукой, плачу. Я жалок в собственной слабости.       Где-то слышен жалобный «мяу». Я как этот бездомный котёнок, которого все норовят пнуть или наступить на хвост.       Я иду сквозь пелену дождя и захожу в ближайший круглосуточный магазин.       Банка пива и шоколадка. Это то, что нужно моей искалеченной психике.       Тихо выхожу из магазина и плетусь в сторону дома.       Где-то читал, что секс заменяет сладости. Врут, он не заменяет ничего: лишь боль приносит и новые синяки.       С характерным звуком открываю банку и, сидя в подъезде на лестнице, вздыхаю.       Не хочу возвращаться домой. Эта жизнь мне осточертела.       Я не хочу дышать, хочу сброситься с крыши.       Собственные слабости уже ничем не оправдаешь. Я боюсь лишить себя жизни.       Оставляю на лестнице недопитую банку и обёртку от шоколадки.       Тихо захожу домой и скидываю с себя одежду. Иду спать в гостиную.       Не хочу, чтобы Виктор потом кричал из-за запаха алкоголя и холодных рук.       Узнаю ли я, что значит слово «любовь»?       Виктор ненавидит, когда я его обнимаю.       Виктор не хочет дарить мне нежность.       Виктор ненавидит эти надписи на запястьях.       А ещё он ненавидит сигареты и иногда тушит их о мои плечи… это очень больно, но к боли можно привыкнуть.       Сегодня я буду хорошо спать, ведь рядом нет того человека, что причиняет мне боль. *** — Чтоб ты сдох.       Лестно слышать такие пожелания. Только ты ведь не дашь умереть.       Я беру со столика блок сигарет и выхожу на балкон.       Холодная плитка, выложенная на полу балкона, навевает воспоминания о катке. Я не вспомню, когда последний раз вставал на коньки. Лёд не принёс мне счастья, лишь разбил на осколки душу и вонзил нож в сердце.       Он никогда не говорил, что любит меня. Мы — лишь имена на запястьях и боль.       Чиркаю зажигалкой и поджигаю сигарету, вдыхая ядовитый дым.       Он когда-нибудь меня прикончит. Не факт, что я говорю о никотине, а не о Викторе.       За окном снова идёт дождь, но я не пойду гулять.       Виктор хорошо меня избил за прошлую ночную прогулку и дал не один десяток пощёчин.       Хочу уйти из этого дома.       Зачем я вообще живу, если не могу дышать?       Виктор теперь кормит меня насильно. Я морю себя голодом в надежде сдохнуть.       Виктор любит меня бить, а ещё он кричит, когда видит свежие порезы.       Я не хочу больше дышать, дайте мне заснуть.       Я закрываю глаза и беззвучно плачу. По щекам текут слёзы, а сигарета тлеет.       Я тушу остатки сигареты и выбрасываю окурок в окно. Иду в комнату.       Виктор ненавидит, когда я его обнимаю.       Виктор не хочет дарить мне нежность.       Виктор ненавидит эти надписи на запястьях.       Он не любит сигаретный дым. Я выдыхаю сигаретный дым ему в лицо. Мы оба обречены быть несчастными.       Он не любит сигареты, слёзы и меня.       Он ненавидит сигаретный дым.       Прижимаюсь к его губам своими и ложусь рядом, смотря на его спокойное лицо.       Слышу сквозь ночную тишину тихое: — Прости, — его рука ложится мне на пояс, а я лишь закрываю глаза.       Я не уверен, что он ненавидит меня. Возможно, мне это лишь кажется.       Но такие мысли посещают меня лишь в те моменты, когда он спит и прижимает меня к себе. В остальное время я уверен в его ненависти и в своей обречённости.       Я выдыхаю ему в лицо остатки сигаретного дыма, но он лишь прижимает меня крепче. — Ты не умеешь врать, Виктор, — еле слышно шепчу своим прокуренным голосом и знаю, что он не ответит.