Тайная полка барбершопа "Старый Кёнигсберг"

      Франциск ходил туда трижды в месяц. В эту обитель нарочитой маскулинности, последних модных трендов и крафтового пива по пятницам. Бонфуа всегда находил для стилиста задачу. Если волосы не нуждались в стрижке, ему нужна была причёска; если причёска была идеальна, ему срочно необходимо было что-то сделать с бородкой. К тому времени когда стильная щетина переставала быть уважительной причиной проторчать весь вечер в барбершопе вместо того чтобы готовиться к семинару герра Эдельштайна, шевелюра француза успевала отрасти до длины «Боже мой, Иван, это же кошмар!»       Словом, приземистое заведение под названием «Старый Кёнигсберг» всегда могло рассчитывать на сотню-другую евро из кармана Франциска. И Иван от всей души желал бы их с барбершопом союзу долгих лет и процветания, если бы не одно «но»: Бонфуа не мыслил похода к стилисту без компании. К несчастью, самой лучшей компанией он отчего-то считал именно его — скромного русского студента Брагинского, стригущегося в лучшем случае раз в полгода. Дома, в Москве. И не в барбершопе и даже не в простой парикмахерской, а на табурете посреди гостиной. Под папины призывы сделать ему нормальную мужскую стрижку и мамины протесты, что ему идет с волосами подлиннее.       Чем он так хорош в качестве компаньона, Иван решительно не понимал и от предприятия обычно отказывался. Минут на пять-десять — дольше терпеть душераздирающие уговоры Бонфуа у него не получалось. Наградой за час-полтора ожидания служили посиделки в каком-нибудь уютном тихом кафе. Франциск считал «маленький праздник» обязательной частью «дня преображения».       Венгерка из соседней комнаты — милая девушка с пугающе непроизносимым именем, которую все звали просто Лизой — считала, что Франц его безбожно кадрит. Впрочем, у Лизы все кадрили всех, и она бы очень огорчилась, разубеди её кто-нибудь в этом. Иван поэтому лишь смиренно улыбался, когда Лиза, завидев их с Бонфуа, заговорщически показывала большой палец.       Лиза, Лиза, знала бы ты…       Но Лиза не знала, и это было к лучшему — иначе непременно углядела бы романтический треугольник между ним, Франциском и покрытым агрессивными татуировками мастером барбершопа.       Мастера звали, кажется, Гилберт Байльшмидт. Не то чтобы Иван старался запомнить. Просто немец был, мягко говоря, заметной фигурой: альбинос с громким прокуренным голосом и странным, будто бы змеиным смехом (если бы змеи могли смеяться). Он одинаково часто бил рекорды на университетской спортивной площадке и в кнайпе близ главного корпуса, где учился его младший брат. В пивной он обычно шумно заседал с приятелями и перепивал на спор туристов, в отличие от студентов не знающих, как много он должен выпить, чтобы надраться в стельку.       Короче говоря, Байльшмидт был не самым приятным, но харизматичным типом. Ивану такие втайне всегда нравились.       Наверное, именно поэтому, вместо того чтобы заткнуть уши наушниками и погрузиться в себя, он раз за разом соглашался на предложение Бонфуа почитать что-нибудь из книг в «зоне ожидания» и часами вяло перебирал совершенно не интересные ему томики Ирвина Уэлша, Генри Миллера и прочее «мясо», в действительности слушая грубоватую болтовню Гилберта, которой тот развлекал Франциска. Немец говорил на удивление занимательно.       Так было и в этот раз. И вдруг среди томов «мяса» и номеров журнала Playboy Иван обнаружил две пьесы Оскара Уайльда на английском и выпуск National Geographic за прошлогодний ноябрь. И как он их раньше не замечал тут, на нижней полке?..       Не зная, с чего начать, он рассеянно пролистал страницы журнала, заглянул за обложку одной из пьес, чтобы прочесть аннотацию… И вскинул брови от неожиданности: там красовалась витиеватая дарственная надпись.       Гилберту от Антонио. Может, Уайльд в оригинале заставит тебя подтянуть английский?       Брагинский, прикрывая книжицу рукой, словно разглядывал что-то постыдное, украдкой покосился на Байльшмидта.       В этот самый момент Гилберт отвлёкся от Франциска и тоже посмотрел на него. И подмигнул!       Иван торопливо отвернулся и уткнулся в книгу.       Гилберт, усмехнувшись, сделал мысленную пометку: принести ещё книг старины Оскара. И вложить в верхнюю пару билетов в кино.