И снова, снова я к тебе иду

— Надо сделать все быстро, — отчеканил Куникида и отсалютовал в сторону здания. Дазай не поспевал за четким ходом напарника и лишь вяло что-то пробормотал в ответ. А вот Ацуши был весь во внимании, вникал в каждый шорох и кивал словам Куникиды. Хмурые тучи липли друг к другу с невероятной скоростью, где-то пророкотал гром. Дазай с предвкушением и какой-то невнятной тоской ожидал дождя. Хотелось бушующего ливня, который снес бы с него все печали. Нужное им место отчетливо чернело среди надвигающейся бури, лишь на пятом этаже шаталась одинокая лампочка. Все было погружено в мрак и тишину. Этот неподвижный кусок металла и кирпичей напомнил ему прошлое. Как его, уже мертвого и безобразного, влепили в беспорядочный пазл, которому он не подходил. Он убивал, проливал чужую кровь, карал, словно ему было это позволено. Сколько судеб он искалечил… Интересно, что за еле заметный свет горел внутри него, как в этом здании? В голове вспыхнули рыжие, чуть беспорядочные волосы, но Дазай отогнал их с непонимающим смущением. Чего еще, занимать место Одасаку. Наверное, Одасаку был единственным, кто поступал правильно. Он мог ассоциировать его чистым добром, лишенным выгоды. Или почти потухшим маяком, который светил потерявшемуся кораблю. И в конце концов маяк погиб в буйном шторме, дав в жертву себя непонятному парнишке, не заслужившему это. Дазай сожалел. Ведь Одасаку был ему другом. Они подошли вплотную. Свет успел потухнуть. Осаму посмотрел в темень и усмехнулся. — Все помнят, что делать? — очки Куникиды забавно блеснули. Они кивнули. Нужно было уложить одного боевика, который успел подорвать несколько жилых комплексов, а теперь грозился дойти до самой мэрии. На счету урода море погибших, и это пора закончить. Самого же Дазая прервали от бесконечного безделья лишь из-за опасений, что у боевика могли быть дружки-эсперы. Дазай мог бы спасти их от неожиданного поворота, но он надеялся, что лишних людей не будет. Одна морока от них. Куникида дернул входную дверь и с треском выломал ее. Первым зашел Ацуши. Он активировал способность и рысьей походкой обследовал первый этаж. Здесь оказались лишь охранники. Они с неодобрением рыкнули и кинулись на Ацуши с автоматами. Пули проскочили мимо проворного тела, и парень уложил двоих одним ударом. Сирена загудела поздно. Когда остальные всполошились, то Ацуши с Куникидой уложили три этажа. Дазай легкой походкой перепрыгнул вырубившихся пешек. Никто из них не являлся эспером. Скорее всего, боевик даже не задумывался, что к нему нагрянет Детективное агенство. А зря. Он засвистел назойливую детскую песенку. Эхом от стен отскакивали крики, заедающая тревога и звуки недолгих драк. Куникида и Ацуши знали свое дело. Когда он добрался до пятого этажа, Ацуши уже всех перебил. Он вытирал пот и восстанавливал дыхание. Вокруг него горкой валялись изувеченные охранники. Дазай откинул с дороги руку одного и кивнул Накаджиме. — Ну что, разобрались с боевиком? — Не знаю, — паренек пожал плечами — Куникида-сан этим занят. Они последовали к стальной двери. Здесь было логово боевика. Из нее не выходило никаких посторонних звуков, так что Дазай решил зайти туда, несмотря на немые протесты Ацуши. Мрачная комната напоминала больше замызганный бункер. Кроме пыльного окна и перевернутого шкафа ничего не было. Везде валялись порванные книги и документы о будущих подрывах и планах. Куникида стоял посередине комнаты, пожав руками. Дазай не сразу заметил шатающийся в петле труп. Боевик повесился. Доппо обернулся. Горькая ухмылка появилась на его лицо. — Твой друг, да? Ацуши тоже, постояв в нерешительности, зашел. И сразу же обомлел. Он вскинул глазами, издал непонятный писк и замкнулся, пытаясь не смотреть на бездыханное тело. Сколько бы Дазай не старался умереть, его суицидальные кривляния не считались за настоящими. Парень никогда прежде не видел успешные попытки самоубийства, по его бледному лицу это было понятно. Какой бы жизнь не была, он не сможет с ней проститься. А этот мужчина смог. Насколько все было плохо… — Ну, так значит с этим делом покончено? — спросил Осаму. Он дотронулся до шеи боевика. Еще теплая. — Похоже на то, — ответил Куникида — надо проинформировать Отдел и Фукудзаву-сана. Он вытащил телефон-раскладушку и с уставшим видом начал ждать гудка. Его руки чуть дрожали. Ацуши вышел из комнаты. Голова кружилась от увиденного, поэтому он откинулся к стенке. Дазай тоже выскользнул под яростный отчет Куникиды на тот провод. Мужчина кинул изучающий взгляд на подопечного и ухмыльнулся. — Что, странно? -произнес он. Помолчав, Ацуши признался: — Не то слово. — Я первый раз увидел, тоже забоялся, но как видишь, что со мной случилось, — Осаму рассмеялся. Ацуши никак не среагировал на веселого наставника. Он нахмурил брови, что-то размышляя. — Как у людей хватает смелости лишить себя жизни? — поникнув, спросил Накаджима. — Ну, — Дазай почесал висок — Некоторым легче умереть, чем жить той жизнью, которую они не хотят. Другие же просто не видят смысла. Случаи разные бывают. А вот насчет боевика, то тот просто струсил. — Что же, лучше умереть? — Он посчитал, что да. Все равно этого мужчину бы посадили за решетку. Плюс мы могли хорошенько избить его до того, как сдать отделу. Ацуши снова замолчал и пробормотал: — Жизнь такая сложная. Дазай кивнул. Куникида захлопнул дверь и вышел, блеснув бликами очков. — Все, больше мы здесь не нужны, — отчеканил он — уходим. Дазай просиял. Неужели конец рабочего дня? Наконец-то! Он резво спустился вниз по лестнице. Хоть Осаму и не подал виду, но повешенный боевик тоже смутил его. В голове так и проносились суматошные отрывки прошлого, докучавшего Дазая до этого, умирающий Одасаку, собственные попытки умереть. Но сегодняшний день закончился, значит стоит пойти попробовать новый вид самоубийства или же… Огненные волосы замельтешили в сознании вместе с гибким станом. Черные перчатки неясно вырисовывались из сигаретного дыма, и Дазай прогнал их. Чертов Чуя. Появляется во второй раз в его мыслях. Они оказались на первом этаже. Дазай опять перегнул охранников и почувствовал эффект дежавю. Чтобы прогнать его, он пнул одного паренька по коленке. На улице пошел дождь. Косыми струями он уже достаточно наморосил и только настойчивее продолжал барабанить по крышам. Все превратилось в однородную кашу из слякоти, воды и мелькающих ночных огней Йокогамы. Яркие вспышки отскакивали в окнах и грохотом объявляли о своем приходе. Ацуши дернулся от особо сильного грома и схватился за сердце. А ведь Чуя тоже боится грома. Дазай буркнул какие-то ругательства в сторону коротышки. Вот же назойливый. Взял зонт только предусмотрительный Куникида. Он взглянул на двух остолопов и вздохнул. — Втроем мы не влезем. — Ацуши, иди, — сказал Дазай — я подожду ребят из отдела, они меня довезут. — Но… — Иди, пока я добрый, — взмахнул руками Осаму, не принимая никаких отказов. Ацуши поколебался, но с робкими извинениями согласился. Куникида раскрыл темно-зеленый зонт, такой же строгий и идеальный, как он сам. Иногда Дазаю казалось, что его напарник слишком скучно живет со своими принципами и рамками. Куникида и Ацуши вышли, прижимаясь друг к другу, чтобы холодные капли не попали на них. Ацуши зашлепал по краям луж, все попадаясь на воду, а вот Доппо даже не смотрел, что у него под ногами, сшибая все на своем пути. Дазай захихикал, смотря на них. Куникида обещал накормить голодного Ацуши раменом за проделанную работу. Как бы он не отрицал глупые шутки Дазая, тот привык к Накаджиме. Откровенно говоря, в агентстве была слишком дружелюбная атмосфера, чтобы такой милый и самоотверженный Ацуши не стал местным любимчиком и не завоевал положенную ему заботу. Дазай радовался за подопечного, его-то в первый раз приняли не очень радушно, особенно Куникида. Осаму усмехнулся своим мыслям. Как только двое парней скрылись, он вышел из здания. На прощание, конечно же, тот махнул охранникам. Дазай сразу же промок. Он посмотрел на хмурое небо, улыбнулся встречным каплям и не спеша пошел. Мысли, хорошие и плохие, смешались в голове кашей. Ему без устали вспоминались прошедшие деньки в мафии, перемешанные с настоящим. Как они просиживали кучу времени в баре вместе с Одасаку и Анго, пропивали алкоголь и говорили на бесчетные темы. Тогда все было так безмятежно… А потом в глазах рябило, появлялся уже мертвый друг, и он, весь в его крови. Предсмертные слова остались горящим девизом его никчемной жизни. В ботинках начало хлюпать. Он ускорился, чуть не падая в лужу. Улицы Йокогамы стихли, лишь иногда проезжали машины. Неоновые огни размылись перед глазами, и он не понимал, куда бежал. Ноги сами привели его к серой многоэтажке. В нужном окне поблескивал свет, также, как у боевика, одиноко и уныло. В квадратном проеме промелькнул худенький силуэт. Осаму вздрогнул, боясь, что Чуя его заметит. Он прикрыл голову плащом и кинулся навстречу хлесткому ветру. Противоречивые чувства сменялись и уходили, как пули в заряженной обойме. Хотелось со всех ног прибежать к бывшему напарнику, прильнуть к нему и не отпускать. Хотя бы на эту ночь. С другой же стороны его стискивал страх, смущение и непонимание самого себя в сотый раз. Он продолжал бежать, когда телефон зазвонил в кармане. Кое-как вытащив его из мокрого плаща, Дазай увидел номер, который, пожалуй, стоило удалить. Чуя. Дрожащей рукой Дазай скинул трубку. — Д-да? — Я тебя видел, — без приветствий и красивых фраз. Мафиозник был скуп на доброжелательность. Или он просто устал от Дазая. — О чем ты, Чуя? — Осаму включил свой любимый режим дурачка. — Я дома, собирался уже ложиться спать, и ты мне тут позвонил… — Ой, хватит придуриваться, скумбрия, — ответил Чуя. — Тащи свой зад обратно, ты весь промок. — Хорошо, — Дазай чувствовал себя нашкодившим щенком, которого поймали за очередной гадостью. Он побрел назад. Дождь заканчивал лить, но гроза так и вспыхивала на темном небе. А ведь Чуя боится грозы. Дазай шикнул на себя, сколько раз он уже сказал это? Вот Ацуши тоже боится ее, но это не елозится в его памяти каждые пять минут. Вот появилась знакомая многоэтажка. Чуя уже выключил свет. Сколько раз Дазай отговаривал не приходить сюда? Чуя, как запретный плод, маячил перед глазами и в особо трудные минуты становился его маленьким спутником в бескрайнем космосе. Он приоткрыл железную дверь, которая скрипела противным, каким-то умирающим звуком на всю округу. Домофон был сломан, подъезд пах мочой и расписан всевозможными фразами, лампочка горела только на третьем этаже. Чуя жил в бомжатнике. Дазай удивлялся этому. Он, имея меньший бюджет, мог жить в чистом и уютном спальном районе, без шатающихся алкашей и наркоманов на улице. Чуя же мог выстроить хоромы, с винными погребами и высоким забором под напряжением. И Дазай никогда бы не доставал его и не приходил из-за хаотичного желания. А ведь Чуя пускал. Лечил, умывал, кормил и иногда любил. Даже сейчас. Видимо, у него не было чувство самосохранения. Он, как добропорядочный гость, нажал на звонок. Тот, оказалось, тоже успел сломаться. Дазай, постояв и набравшись уверенности, вздохнул и зашел в квартиру. Чуя уже ждал. Пожав руками, он исподлобья смотрел на него. В руках сухое полотенце, все перемятое и закрученное. На ногах домашние тапочки в виде кроличьих лиц. Мило. Дазай улыбнулся ему. Накахара не подходил к нему, все также держа дистанцию, и просто пялился с измученно-дерзким видом. Из-за того, что тот облокотился об проем, Осаму мог лицезреть смуглую полоску кожи приоткрывшегося живота. Он не мог понять, почему этот коротышка продолжал будоражить сердце. Времена юности прошли, вокруг было много женщин, которые за деньги вполне могли удовлетворить его животные потребности. Но нет, Дазай возвращался к Чуе обратно, и как бы он не отрицал, его влекло. — Ты опять притащился, — вынес вердикт мафиозник. Чуя плотно сжал губы. В полутьме Дазай различал только его силуэт, но уже в предвкушении облизнулся. Накахара ведь прекрасно знал, зачем он притащился. Осаму уже не замечал ни звуки стремительно падающих с него капель, ни приставучие воспоминания о былых днях. Перед ним только Чуя. Мужчина подошел к бывшему напарнику максимально близко. Накахара посмотрел ему в глаза без капли смущения, немного ухмыляясь. Он пах дорогими сигаретами и сыростью. — После задания? — хриплый шепот прошелся по чужим губам. Чуя поцеловал его первым, откинув ненужное полотенце. Обняв за талию, Дазай почти не ощущал мимолетных прикосновений влажного языка, но пока не брал инициативу в свои руки. Внизу все начало млеть. Осаму расслабился и заурчал, как его укусили за шею. Он отскочил с коротким вскриком. Накахара зло улыбался, облизываясь. — Я так не играю, — Дазай надулся. Из губы потекла кровь. Он, зажав ее зубами, всосал соленую жидкость. — Ты не представляешь, как я хочу тебя убить, — из-за тишины фраза прошлась по позвоночнику Дазая мелкой дрожью. Но сразу же Чуя впился в него и повел в сторону комнаты. Осаму не противился. Бешеное чувство внутри ускорялось с лихорадочной скоростью, похоже оно сполна выльется в эту ночь. Чуя скинул с себя мешковатую футболку и свалил мужчину на кровать. В лунном свете смуглое тело, исполосованное шрамами и синяками, выглядело, как отдельный вид искусства. По крайней мере, для Дазая. Все-таки стоило приходить к Чуе. Накахара, чувствуя, как его разглядывают, демонстративно вздохнул и провел рукой по впалому животу, другой оттягивая резинку трусов. Медленно, заигрывающе. Дазай нахмурился. В штанах вовсю горело от нетерпения. Он приподнялся и схватил рыжего за шею, повалив на кровать. Чуя зашипел и укусил его за плечо. Осаму опять вскрикнул. — Сволочь, — мафиозник ударил его по лицу. В следующие минуту они бурно целовались. Чуя развязал жаркий поцелуй, добавляя язык, и стянул плащ с Дазая. Рубашка и прилипшие, к общему раздражению, штаны Дазая следом свалились на пол. Оба остались в очень тесных трусах. В окне промелькнула молния. Чуя, вздрогнув, разглядел все бинты на теле Осаму. Хотелось развязать тугие узлы, но Дазай никогда не разрешал их снимать. Он потянулся к повязкам, пока тот с нетерпением стягивал трусы. Чуя оседлал бедра Осаму. Оба прерывисто дышали, отвлекаясь на больные, иногда нежные поцелуи. Их нетерпеливые руки отыскали смазку, и Осаму зачерпнул холодный гель. Дазай огладил чужие ягодицы и легкими, почти невесомыми движениями коснулся тугого кольца мышц. Чуя сразу же выгнулся, ощутив в себе пальцы. Он сжался, но не останавливал Дазая. Пальцы осторожным ритмом двигались внутри, вклиниваясь все быстрее и быстрее. С каждым толчком боль отходила на второй план, удовольствие накрывало Чую. Он начал постанывать и сам насаживаться на скрещенные пальцы. Дазай больше не мог слушать пошлые толчки и расстегнул ширинку брюк. Чуя взял колом стоящий член и с неким сомнением раскатал презерватив. И на что он подписался? Подумав еще, мужчина вылил оставшуюся смазку и наконец опустился вниз. Член медленно проник в разработанный проход, под болезненные вздохи Накахары. Ногти больно прошлись по его бинтованной спине. Но Дазая это не волновало. Разум помутнел, заполнился диким, эгоистическим желанием обладать. Мысли о горьком прошлом, связанные с Одасаку, его пустая смерть разом растаяли под натиском влажных поцелуев с Чуей. В голове был только один Накахара, он светился, словно елочная гирлянда посреди сердечного мрака, праздно и победно ухмыляясь. Дазай начал двигаться. Чуя не успевал подскакивать попутно его бешеному ритму и просто свалился на чужую грудь. Осаму перевернул мужчину и принял инициативу на себя, вколачиваясь. Слишком тесно, слишком горячо. Лицо Чуи горело. Он застонал, выгнувшись в гибкой спине. Больше не осталось и следа той дерзости и непослушания, Накахара полностью раскрылся перед ним, голый и распростертый. Воздух между ними нагрелся. Дазай толкался, ускоряясь. Его скромные вздохи иногда переходили в стоны. Чуя безотказно принимал его. Шипел, стонал, царапался и ругался, но принимал. Каждый их секс проходил без разговоров. Может, в начале они и ссорились, прерывая прелюдию на жестокую драку, однако сейчас Дазай чувствовал каждое движение, каждый шорох со стороны Чуи. Им не нужны были дурацкие слова, они и без этого понимали друг друга. Не зря те были дуэтом, величайшими напарниками, существовавшими до этого в мафиозном мире. Он считал, что такие непостоянные перепихоны помогали понять друг друга лучше, не оставляя никаких рамок и пределов (Дазай придумывал отмазки, потому что просто боялся признаться — Чуя влек его). Капля пота упала на разгоряченное тело Чуи. Оно покрылось истомой. Зажимая рукой мокрое одеяло, другой каштановые волосы, Накахара просил: — Быстрее, Дазай… Осаму на секунду остановился, а потом, кивнув, начал вколачиваться в Чую дикой скоростью. Пошлые шлепки шумели среди возникшей тишины. Дазаю не хватало воздуха, сил и времени. Чуя с облегченным стоном кончил. Сперма полилась на его впалый живот и задела Осаму. Тот из последних сил толкнулся, излившись в презерватив. У обоих в глазах все помутнело. Дазай свалился на разгоряченную постель, рядом с Чуей и выкинул контрацептив на пол. Он обнял бывшего напарника. Удовольствие продолжало накатывать мелкой дрожью, и даже эти недо-обнимашки приносили Дазаю…счастье? Ну не мог он, черт возьми, определиться с чувствами к Чуе. Накахара зацепился за бинты на спине и склонил голову на его широкое плечо. Лицо, покрывшееся капельками пота, выражало самую высокую степень умиротворенности. Чуя всегда был напряжен. Из-за ответственности за своих подчиненных, опасности, нависшей хмурой тучей над Йокогамой и его близкими, поддержки порядка в мафии. Он даже за Дазая успевал волноваться, а тот только наносил урон его нервной системе. И поэтому видеть такого спокойного, безмятежного Чую было для Дазая честью и небольшой победой. Все же он старался. Осаму коснулся чужого лба и откинул огненную прядь волос. Чуя открыл глаз и почти ласково откликнулся: — Куда ласты тянешь, бинтованный? — Ох, Чуя, — он усмехнулся — поздно ты спохвастился, эти ручонки перелапали все твои сокровенные места. Накахара покраснел и ударил Дазая по плечу, словно не они тут занимались сексом. Осаму хихикнул. Чуя такой милый. Так они и лежали продолжительное время. Плечо Дазая уже затекло, но он не отодвигал Чую. Тот лежал с сомкнутыми глазами и выглядел, как довольный кот. Молния загрохотала, осветив всю спальню. Чуя прижался к нему сильнее, Дазай увидел нахмуренные брови и сжатые кулаки, но совершенно не заметил жалостливый взгляд, направленный на него. — Ты не можешь остаться на ночь, Дазай? — Если ты хочешь, то я никуда не уйду. Он не стал слушать хриплый голос, переполненный скрытой боязнью, не даже смотреть в испуганные глаза. Мужчина просто обнял худые плечи сильнее. С самого детства Чуя боялся грозы. Ни один головорез с полной обоймой автомата не мог испугать его так, как это делало природное явление. Дазай тоже не видел в молнии ничего привлекательного, но он также не срывался в плач. А вот Чуя частенько плакал. — Не оставляй меня одного, Дазай, — хныкал он, держа Осаму за рукав. В темноте голубые глаза блестели еще ярче, и Дазай только по их ориентиру нащупывал руку Чуи. Та дрожала. — Не бойся, не оставлю, — произносил он без шуток. Они никогда не издевались над собственными страхами и держали в секрете любое откровение. Дазай мог доверить ему все тайны и боли. Чуя стал его отдушиной.