О смертях душевных и безответных письмах

Песок тонкой струей ссыпется вниз, постепенно воздвигая небольшую горку. — У тебя были когда-нибудь друзья? Горка песка в нижней чаше уже достаточно большая, а вот в верхней его почти не осталось. — Нет, сэр. Я смотрю на часы, отсчитывающие ровно час, раз в неделю по вторникам. — Это плохо. Ты обязательно должен завести друзей. Вероятно, одиночество — причина твоей замкнутости... Я с нетерпением ожидаю, когда злосчастный песок покинет верхнюю чашу. — Вероятно... — вторю я. Песка остается где-то на минуту-две, когда звучит новый вопрос: — Аллен, ты любил когда-нибудь? На пару секунд я теряюсь, а мои глаза расширяются. Я молчу, потому что не знаю, что сказать. Я думаю о том, что меня вот-вот раскусят. Но фортуна сегодня на моей стороне, потому что последние песчинки становятся вершиной горки. — Мне пора. — Но мы же еще не... — К несчастью, время вышло. Спасибо, до свидания, — перебиваю я. — Д-до свидания, Аллен, — немного растерянно говорит он. А я хватаю свой рюкзак и быстрым шагом выхожу из кабинета. Я хожу к психологу уже 2 месяца. Пока что, как говорит мистер Ларнес, никаких продвижений в лечении нет. И, судя по всему, вскоре меня могут перенаправить к психиатру. Я выхожу из мерзкого светлого здания на улицу. Холодный воздух облегчает на пару секунд мое существование. Постояв немного на месте, я пошел домой. Я прохожу аллею, я прохожу озеро, я прохожу парк, я прохожу магазины, я прохожу людей. Я не оборачиваюсь по сторонам, ориентируясь по отражениям в лужах. В грязных отражениях луж парень с белыми волосами, безэмоциональным взглядом и шрамом на лице игнорирует окружающий мир. "Что изменилось с нашей последней встречи?" — думаю я, проходя в подъезд дома, в котором живу. "Что он сейчас делает?" — думаю я, пешком поднимаясь на 4-ый этаж, прислушиваясь к шуму железной лестницы, оставленной здесь кем-то, исходящем от моих шагов. "Он, наконец, счастлив?" — думаю я, отворяя дверь квартиры, которая встречает меня сумраком и тишиной. Все правильно. Закрыв за собой дверь, сняв обувь и куртку, я иду в ванную и мою руки, заодно ополоснув и лицо. В зеркале над раковиной я с отвращением смотрю на свое отражение. В мешках под глазами можно будет скоро хранить вещи. Хроническая бессонница, как говорит мистер Ларнес, — паршивая вещь. На этот вечер запланированы лишь чашка ненавистного мне зеленого чая и опустошенный непонятно чем взгляд в белый потолок. С моего прихода прошло уже около пяти часов, поэтому настольные часы оповещают меня о том, что уже почти два часа ночи. Сна ни в одном глазу. Гулким эхом раздается коварный для меня вопрос. "Аллен, ты любил когда-нибудь?" Я глубоко вздыхаю и закрываю глаза. 475 дней назад я бы сказал:"Еще нет, но у меня еще вся жизнь впереди, док!" А сегодня я трусливо сбежал. Сложно передать кому-либо то, что испытал когда-то. Это случилось сравнительно недавно. Не назвал бы это событием, полностью поменявшим мою жизнь, ведь вы бы все равно мне не поверили. Как я и сказал ранее, это случилось не так давно. 475 дней назад я встретил человека, возненавидевшего меня с первого взгляда. Звучит почти романтично. Человек с темно-синими волосами проходит под моими окнами каждый день, ни разу не заговорив с кем-либо. Человек с хмурым взглядом всегда один проходит под моими окнами. Я не знаю даже его имени. Я не знаю, сколько ему лет. Я не знаю, хороший ли он человек или плохой. Человек с катаной за спиной, идущий по мокрому асфальту, становится главной загадкой в моей жизни. Я живу здесь пять лет, из которых три года вижу его под своими окнами. Но ни разу мы не встречались вживую. Когда я только начал видеть его под своими окнами, я спрашивал тогда еще живого Ману о том, не знает ли он "парня с темно-синими волосами и катаной за спиной". На что он каждый раз отвечал:"Я никогда его не видел, Аллен." Но, как я уже говорил, Мана погиб, поэтому теперь я не могу у него ни о чем спросить. Зато теперь раз в две недели, отрываясь от алкоголя и женщин, меня навещает друг отца, Мариан Кросс. Кросс был не из тех людей, которые думают о будущем. Он был человеком (а, может, он — сам дьявол?), отрицавшим всякое будущее. В порывах своей ответственности он считал своим долгом, коих у него было немало, разговаривать со мной иногда, так как кроме него я ни с кем не общаюсь. И если обычно я стараюсь отвечать кротко или же игнорировать Мариана, то единожды я решился спросить у рыжего демона: —Учитель, Вы знаете человека с темно-синими волосами? Я спрашиваю: — Вы знаете человека с катаной за спиной? Я спрашиваю: — Вы знаете человека, который всегда ходит один? И Кросс отвечает: — Да. Кросс затягивается своей дорогой сигаретой и говорит: — У моего приятеля, Фроя Тидолла, есть приемный сын, которого он просто обожает. Ему 18, у него длинные темно-синие волосы, он занимается в клубе кендо, презирает общение с людьми, да и вообще он у него очень сложный характер. Я задумался. — А ты-то его откуда знаешь? — А я его и не знаю, Учитель. — Поподробнее. Куда уж подробнее... — Просто он — человек из-под моего окна. Кросс хмурится. — Кстати, Учитель! А как его зовут? Зачем мне это знать? — Канда. — Просто Канда? — Да. Просто Канда. "Просто Канда" с катаной за спиной каждый день проходит под моим окном. — А хочешь, — неожиданно продолжает Кросс. — Я вас познакомлю? Зачем? Судя по всему, я ему не слишком-то понравлюсь. — Ну... Было бы круто... — Тогда завтра навестим Тидолла. Сегодня вечером я киваю Кроссу, а завтра утром я сижу с ним на кухне у Фроя Тидолла. Они долго разговаривают ни о чем, вспоминают былое, а я ищу что-нибудь, говорящее мне о Канде Юу. — Кстати, — начинает Кросс. — А где твой Канда? На этом моменте у Фроя начинают слезиться глаза, и он отвечает: — В последнее время он почти не бывает дома. С тех пор, как его бросила девушка, он все время проводит в своем клубе кендо. Бедный мальчик! А ведь он так любил эту милую девушку! Хм, любовь? — Простите, мистер Тидолл, а где находится этот клуб? Я не знаю, зачем я это делаю, но, когда Тидолл с удивлением назвал мне адрес, я быстро попрощался и убежал искать нужное место. Зачем? Я не знаю. Зачем?! Я не знаю. Ускоряюсь, пробегаю мимо своего дома и вот уже вижу нужное здание. Наверно, я выглядел более, чем глупо, когда вбежал в большой зал для тренировок участников клуба кендо, заставляя 15-17 пар глаз обернуться на меня. Несмотря на это, я еще и заорал: — Канда!!! Я спасу тебя!!! У парня с темно-синими волосами и катаной в руках дергается глаз, а еще растет темная аура. Неправильные ты вещи делаешь, Аллен Уолкер. — Ты кто, нахрен, такой, дебил?! Ой... — Не знаю, но я точно не дебил! Канда надвигается на меня со своей железкой, отгоняя к двери. — Какого хрена происходит?! Я никогда не думаю о последствиях. — Канда, — обращается к нему какой-то мужчина. — Ты на сегодня свободен. Можешь уделить молодому человеку внимание. Канда немного успокаивается. — Хорошо, тренер. Канда убирает катану в ножны, берет меня за шкирку, тащит в сторону раздевалок, а там кидает на какую-то деревянную скамейку. — Мелочь... — говорит он, подходя к одному из шкафчиков и доставая свою одежду. — Что тебе от меня нужно?! Я смотрю на обнаженный торс Канды. — Я видел, как ты идешь по мокрому асфальту. Я смотрю на стройные ноги Канды в совокупности с его обнаженным торсом. — Я видел тебя из своих окон. Я смотрю, как Канда надевает футболку и джинсы, убирая форму в шкафчик. — Но я не знаю, отчего ты такой одинокий. Канда хмурится и, кажется, готов вызвать мне врачей. — Точнее, сегодня я узнал, но... Почему-то меня пугает мысль о том, что на свете есть кто-то такой же одинокий, как и я. У Канды темно-синие глаза. — Но если тебя сейчас бросила девушка, то почему ты выглядел таким же одиноким, даже когда она у тебя была? У Канды красивые руки. — И почему меня волнует это? И, думаю, что у Канды светлое сердце. — Но важнее то, почему спустя три года мы все же встретились? — Спустя три года после чего? — После того, как я впервые тебя увидел. Канда подхватывает свой темно-синий рюкзак, закидывает его на одно плечо и выносит вердикт: — Псих. Согласен. — Вероятно. — И что тебе теперь от меня нужно? И откуда ты вообще меня знаешь? — Вчера мне рассказал о тебе мой опекун. Его зовут Мариан Кросс. — Тсч... — мы выходим из здания и идем по освещенной солнцем улице. — А... откуда ты узнал про девушку, Мелкий? — Мистер Тидолл сказал. — Вот болтливый старик... Так что тебе от меня нужно, Шпендель? — Хватит давать мне клички!!! У меня есть имя! — Но я его не знаю. Точно. — Аллен. Аллен Уолкер. — Хм... Что-то знакомое... — Канда задумался на пару секунд, но тут же опомнился. — Ты так и не ответил, что тебе нужно, Мелочь. — Меня зовут Аллен!!! —Да мне насрать. Как же бесит! — Я хочу... Блин, как же глупо звучит... — ...помочь тебе. — Мне не нужна помощь! — Я мог бы стать твоим другом! — говорю. — Мне не нужны друзья! — орет Канда. — То, что тебя однажды предали, не означает, что я тоже собираюсь тебя предавать! — Меня никто не предавал! — Но как же твоя девушка?! Мы орем на всю улицу. — Чертов придурок, она умерла!!! Я молчу. Солнце скрывается. Я молчу. Люди оборачиваются. Я молчу. Канда ненавидит меня. Я молчу. — Меня не нужно спасать, — бросает Канда, отворачивается от меня и начинает уходить. Нет... — Постой, Канда... Я не хочу... — Чего тебе еще?! ...чтобы ты уходил. — Если тебя не нужно спасать, — я опускаю глаза вниз. — Тогда ты спаси меня. Канда фыркает в ответ и уходит. Почему-то стало казаться, что весь мир идет против меня войной. Но я справлюсь. Но я выживу. Я перестану смотреть в окно на Канду. Потому что я ему не нужен. С такими мыслями проходит неделя. А во вторник раздается звонок в дверь. Но вместо Кросса я вижу Канду. Я молчу. И он молчит. Через три минуты он все же говорит: — Тебе нужна помощь? Тогда я спасу тебя. Я пропускаю Канду в квартиру. — Будешь чай или кофе? — спрашиваю. — Давай зеленый чай. Я киваю и ухожу на кухню. А вот я ненавижу зеленый чай. Через пять минут я возвращаюсь с двумя кружками. В одной — зеленый чай, в другой — кофе. Канда невозмутимо пьет чай и говорит: — Ты выглядишь так жалко, наверно, тебе и вправду нужна помощь. — И как ты собираешься мне помогать? — А как ты собирался мне помогать? — отвечает он вопросом на вопрос. Я в ступоре. — Не знаю. Я не успел придумать. — Дурак. — БаКанда. — Тогда... — задумался Канда. — Поедем сейчас в одно место. Он встает с дивана. — К-куда? — я удивлен. — Секрет, — отзывается он уже из прихожей. Я одеваюсь, закрываю дверь и иду вниз по лестнице вслед за Кандой. Он выходит на улицу, подходит к какой-то машине, открывает ее и жестом приглашает меня сесть рядом с ним на переднее сидение. — О, вау... У тебя есть машина? — Как видишь, — отвечает он и выезжает из двора. — Сколько тебе лет, Канда? — 18. А тебе-то сколько? Он уже взрослый... Теперь он не отстанет от меня со своими издевками по поводу возраста. — 15... — Пф, Мелочь! — он ухмыляется. — По идее ты еще ходишь в школу? — Я вроде как на домашнем обучении теперь. — Почему? — Канда за рулем выглядит еще серьезнее. — У меня слабый иммунитет. — Вот как. Эй, Шпендель, а откуда у тебя шрам? Ах, да. — Пострадал во время пожара... Теперь у меня шрам на пол-лица, седые волосы и жуткая рука. — Рука?.. Я непроизвольно притягиваю красную руку в перчатке к себе. — Ну, да. — И как же ты смог спастись? — интересуется Канда. — Мой отец спас меня. Я смотрю в окно. Пейзажи меняются друг за другом. Лес. Поля. Автострада. — Хм... И что с ним теперь? — Мана погиб в тот день. Я ни с кем раньше не говорил об этом. Но сейчас я почему-то считал важным рассказать все Канде. — Понятно... Дальше мы едем молча. Только играет музыка. Из колонок машины Канды раздаются слова: "Я никогда не видел Северного Сияния. Я никогда не видел снег. Я никогда не ходил по льду. Я игнорирую течение океана." * Мы едем час. Мы едем два часа. Мы едем три часа. И, наконец, останавливаемся. Мы с Кандой выходим из машины. — Еще минут пять пешком идти, — говорит он. Это место кажется мне знакомым. И я понимаю, что был здесь однажды, когда мы останавливаемся у берега моря. Мы стоим на холодном песке и смотрим на бушующее море. Это место... Пожалуй, оно связано у меня не с самыми лучшими воспоминаниями. В день, когда умер Мана, мы с ним приехали сюда. Я впервые увидел море и полагал, что это лучший день в моей жизни. А потом пожар. И Маны не стало. И тогда маленький я, заливаясь слезами и воя от ноющей боли в груди, решил, что море забрало Ману в обмен на свою красоту. Маленький я, со шрамом на половину лица и красной от ожога рукой, молился Богу, прося вернуть ему отца. Примерно через несколько недель я, наконец, понял, что Бог меня ненавидит. — Канда... — говорю я, а глаза начинают слезиться. — Я помню это место. Но, кажется, Канда меня не слышит и не видит. Он подходит ближе к воде, а я стою на месте. Канда улыбается. И мне это не кажется. Впервые после смерти Маны я вновь вижу море. И впервые в своей жизни я вижу улыбающегося Канду. Улыбка Канды и вода, смывающая его следы. Теперь мне кажется, что когда-нибудь Канда обязательно причинит мне боль. Потому что этот человек делает меня слабее. Мы шатаемся по пляжу еще около часа, а потом вновь молча едем на машине. Канда подбрасывает меня до дома, кивает на прощание и уезжает. Каждый раз, когда он уходит, мне кажется, что теперь навсегда. Он приходит ко мне каждый день и водит меня по разным местам. Пляж, парки, крыши домов, музеи, выставки. Так проходят две недели, за которые я привязываюсь к Канде. Я не вижу смысла в его действиях, не вижу даже выгоды. Канда сидит в кресле у окна и пьет зеленый чай, а я играю ему на фортепиано. Я не удивляюсь, когда Канда разворачивает меня к себе и целует в губы. Я даже отвечаю на поцелуй. Я не возражаю, когда он начинает пробираться своими холодными руками под мою футболку. Я даже помогаю ее снять. Одной рукой Канда обнимает меня за шею, продолжая целовать в губы, другой начинает подглаживать мой член через брюки. Я снимаю с Канды его черную кофту, дабы полюбоваться его шикарным телом. Мы продвигаемся в сторону спальни, Канда по пути уже расстегивает мои брюки, пробирается в них рукой и начинает мне мастурбировать. Я открыто начинаю стонать прямо в поцелуй. Дыхание сбивается, особенно от мысли, что это Канда, а не кто-нибудь другой. Я не чувствую зазрения совести. Потому как только когда ты не с тем, кого любишь, чувствуешь себя шлюхой. Я пытаюсь расстегнуть и джинсы Канды, что мне-таки удается. Он приподнимается и отбрасывает куда-то в сторону как свою одежду, так и мою. Теперь уже и я начинаю ему мастурбировать, отчего он начинает хрипло постанывать. Я отрываюсь от Канды на мгновение, чтобы схватить с тумбочки какой-то крем для рук, который я протягивают Канде. Он выдавливает крем на руку, смазывает сначала свои пальцы. — Будет больно, — говорит он. — Это к лучшему. Он просовывает в меня сначала один палец и начинает массировать моментально сжавшиеся стенки . Это не больно, просто неприятно. Когда я привыкаю и чуть-чуть расслабляюсь, он добавляет второй, пытаясь растянуть меня еще больше. Канда делает все плавно и медленно, но я все равно подсознательно пытаюсь отодвинуться подальше от источника дискомфорта. Он шепчет мне, чтобы я расслабился и глубоко дышал. Я пытаюсь, честно пытаюсь, но когда он добавляет третий палец, из глаз невольно текут слезы. Изнутри меня разрывает на куски и хочется плакать от спасительной физической боли. Но внезапно боль сменяется чем-то приятным, вырывая вздох из судорожно сжавшихся легких. Это повторяется снова и снова, до тех пор, пока я сам не прошу дать мне большего. Канда вынимает свои пальцы, а стенки вновь болезненно сокращаются. Он размазывает крем по своему члену и пристраивается сзади. Канда сцеловывает слезы с моих щек и не спешит проникать внутрь до тех пор, пока я сам не повторяю свою просьбу. Я смотрю в его темно-синие глаза и вижу в них звериное желание, которое он пытается сдержать. Ради меня. Он не хочет причинить мне боль, хотя бы в эту минуту я уверен в этом. Эта мысль согревает и отвлекает, и я даже не замечаю, когда он входит в меня. Канда что-то шепчет мне, но удовольствие уже оглушает меня и волнами расходится по телу. Он набирает темп, и я растворяюсь в ощущениях. Боль и удовольствие, страсть и холод, — все смешалось. А в голове лишь одно желание, чтобы это никогда не кончалось. Я не знаю, сколько прошло времени, но сил сдерживаться уже не было. Мы кончаем почти одновременно. Он внутрь меня, а я себе на живот. Канда ночует у меня, а я просто лежу рядом, отвернувшись и глядя в окно. А рано утром Канда уходит. И мне все еще кажется, что навсегда. В наших отношениях не было смущения или неловкости. После этой ночи мы продолжаем подобное "общение" еще два месяца. А потом Канда и вправду ушел. По-настоящему. И тогда я подумал:"Теперь навсегда." Канды нет неделю. Канды нет две недели. Канды нет. И тогда я звоню Кроссу и спрашиваю о Канде. На что Мариан отвечает: — Разве ты не знал? Он уехал в Бруклин. Бруклин? — К своей девушке. Меня тошнит. И я бросаю телефонную трубку. В своей почтовом ящике я нахожу записку от Канды. "Все это время я врал тебе. Моя девушка, Алма, не умирала. Она переехала в другой город, не сказав мне ничего. Об этом я узнал только через неделю от ее родителей. Знаешь, я действительно скучал по ней. А потом я встретил тебя. Я водил тебя туда же, где я был с Алмой. Мы делали то же, что делали с Алмой. Но сейчас я понял, что, несмотря на то, что ты — хороший человек, я не смогу полюбить тебя. Прости меня за это. Прости меня за мою ложь. Теперь я в Бруклине вместе с Алмой. Кажется... я счастлив. Надеюсь, что ты не презираешь меня, но хотя бы ненавидишь. Спасибо тебе, Аллен Уолкер. Ты все же спас меня." Я и вправду его ненавижу. И каждый месяц отправлял ему в Бруклин письма. Но никогда не получал ответа. "Дорогой Канда, В первом своем письме я говорил тебе о том, как же сильно я тебя ненавижу. Во втором письме я говорил о том, как плохо мне сейчас. В третьем звучали слова о том, как сильно я по тебе скучаю. Это письмо четвертое, и в нем я хочу раскрыть и тебе правду. Это письмо еще и последнее, поэтому говорю прямо... Несмотря на всю ложь... Я люблю тебя, Канда Юу. На мгновение твой, Аллен У." Возможно, мы еще встретимся однажды, Канда. Вероятно, мы даже не узнаем друг друга. Но, пусть мы и не стали счастливы вместе, я не смогу перестать тебя любить. *Woodkid — Where I live