Холодные близятся ночи, Но ты всё равно приходи, Пылает и плавится солнце — Горячее сердце в груди!
— Нате вам! — завершает хлопком по столу и щедрым глотком пива. Юнги улыбается одним краешком губ и качает головой, пока Сокджин коротко аплодирует, покорно склоняя голову в знак уважения. А Намджун снова хохочет. Ему хорошо и весело, а вот если б, как все, пил, уже бы дрых на плетеном диванчике в другом конце веранды — возле горшков с цветами миссис Чон. А вот мистеру Чону нехорошо и невесело. Ему уже и кофе перехотелось. Взбодрился без допингов. Он вообще человек хмурый и вечно всем недовольный. Хотя с чего бы. Мужчина здоров, не считая небольших проблем с сердечно-сосудистой (три ложки кофе на кружку размером с палец — дело нешуточное), живет на берегу Восточного моря в местности популярной у туристов и жителей больших городов. Продолжает семейный бизнес: управляет гостиницей и кафе, хорошо зарабатывает, у него прекрасная во всех отношениях жена и буквально золотой ребёнок. Чонгуку двадцать четыре, он только что закончил университет с отличием — получил диплом экономиста, и вообще парень мозговитый и по всем фронтам одарённый, разносторонний и без вредных привычек, а главное послушный. Вот никогда с ним проблем не было. Почти никогда, впрочем. Всё недурно вроде бы. Хорошо живет и ещё хорошо проживёт. Но мистер Чон всё-таки хмурый и недовольный, а всё потому что в нем плотно засел дух соперничества. Это проблема номер раз. Ведь там, примерно в километре вдоль береговой линии, есть ещё одна гостиница и ещё одно прилегающее к ней кафе. Прям как у Чона, один в один, только не совсем. Помещение у того владельца пошире, и комнат для заселения на две больше, и поставщики у того берут дешевле, а продукты привозят качественнее, и остановка автобусная с транспортом до центра всего в двух шагах, когда как от «Миража» гостям нужно такси заказывать! Словно и без того мало намёков на конкуренцию, гостиница того владельца называется «Фантазия», что мистера Чона выводит из себя особенно плохими днями, то есть тогда, когда он от кого-нибудь слышит всякое разное, начинающееся со слов «а вот в "Фантазии", говорят, живет…»… …мерзкий напыщенный хозяин-индюк всего этого индюшачьего двора, заканчивает про себя мистер Чон. Его, этого индюка Ким Сондже, мужчина показательно не выносит, что, впрочем, абсолютно взаимно, о чем, кстати, оповещены все местные жители уже не первый год. Этого всего вроде вполне достаточно для того, чтобы у Чон Джинвона была причина вечно ходить хмурым и недовольным, но его сын, видимо, с этим не согласен. Потому что Чонгук, этот чудесный ребёнок, просто чистое золото родительских ценных металлов, нашел способ папу опозорить и довести до белого каления. Сразу по двум пунктам. — У вас сейчас кофе остынет. — тактично сообщает Юнги, продолжая похрустывать солёными орешками. — Посидите с нами, расслабьтесь. У Чимина полный рот пива, так что он просто мычит и кивает, пододвигая свободный стул, который ранее был отставлен за ненадобностью. Хмурый и недовольный владелец «Миража» усаживается в предложенное кресло, но пить кофе ему всё-таки окончательно перехотелось. — Он меня перед всеми позорит. — твёрдо заявляет мужчина, грубо отставляя кружку на стол. Намджун собирает карты со стола, чтобы сложить в одну колоду и положить ровной стопкой: привычка у него такая, чтобы всё четко и по линейке. Кроме друзей, конечно, друзей он принимает любыми. Чонгука в том числе. Потому и комментирует: — А по-моему, вы придумываете. Всем плевать, честное слово. — А кому не плевать — на того нам плевать. — добавляет Сокджин, хрустя арахисом на пару с Юнги. Мистер Чон откидывается на спинку кресла, опуская руки на живот и переплетая пальцы в кулак. Осматривает сосредоточенным взглядом широкоплечего Сокджина, невзначай намекающего на почти опустевшее блюдце с орехами; вальяжного Юнги, что пытается найти что-то на столе и также невзначай докладывает, что за арахисом не пойдёт. Энергичного Чимина, который не отлипает от бутылки, но умудряется понять, что Юнги нужна зажигалка, обнаружить ее раньше и подать. На Намджуна, что лучезарно рад и весел, скрупулёзно пристраивая сложённую колоду карт рядом с двумя полупустыми чашками кофе. Каждому из этих детей уже за двадцать, включая того, что сейчас, наверняка, позёвывает, подпирая локтем стойку регистрации. Но Мистер Чон лично знает их родителей, с большей частью когда-то даже учился в одной школе. Так что эти дети буквально росли на его глазах. Сокджин самый старший, но толку от этого мало, парень с детства самодур и из всех здесь единственный, кто не стал никуда поступать и вообще ещё не определился с призванием. Намджун закончил факультет филологии и истории. Парень он смышлёный от слова «интеллект», пишет статьи в газеты и метит в политическую среду. Чимин и Хосок (эти двое — не разлей вода) оба учились на факультете искусств, а каких искусств — мистер Чон честно пытался понять, только он до мозга костей предприниматель, так что танцы/кисточки/ноты/певцы-бубенцы — для него одна связка, и бог там разберёт, чем именно из всего перечисленного Чимин и Хосок собираются зарабатывать на жизнь. А вообще эти двое друг на друга очень и очень похожи. Оба энергичные болтуны, сущие экстраверты и большие любители женского пола (мистер Чон знает точно, потому что в кафе ребята приводят почти всех девиц побережья, замахнувшись и на туристок). Юнги у них самый сдержанный и стабильный. Может, потому уже и женат в свои двадцать шесть лет. А ещё парень — почти врач, или уже, или будущий, мистер Чон точно не знает, как правильно, потому что система и сроки обучения медицине для него — темное царство, но две вещи ему известны точно: мальчишка педиатр и больше работы любит, пожалуй, только своих друзей, так что, может, именно поэтому он уже разведён. Чонгук, как считает мужчина, ни на одного из ребят не похож. Его ребёнок, несмотря на всю свою позолоту, непредсказуем, терпеть не может политику, не прочёл ни одной книги за исключением тех, что требовали школьный или студенческий курсы, зачастую предпочитает отмалчиваться и в ладах, по большей части, с числами, чем со словами и буквами. Единственный из всех любит рыбалку, вставать в шесть утра на пробежку и смотреть документальные фильмы о космосе, индейцах майя и тайнах, покрытых мраком, вроде убийства Кеннеди и смерти русских альпинистов на перевале Дятлова. А ещё, как выяснилось, единственный из всех в округе не особо увлечён противоположным полом. Не особо увлечён и непротивоположным. В равной степени к счастью и сожалению отца, Чонгук — единственный, кто уже успел влюбиться как полоумный. И не в кого-нибудь, а в парня. И не какого-то там левобережного парня, а сына того мерзкого напыщенного индюка, у которого индюшачий двор, лояльные поставщики, автобусная остановка под боком и на целых два номера больше. Вот и причина номер два для вечно хмурого и недовольного неиндюка с неиндюшачим двором, который совсем недавно узнал, где именно днями и ночами пропадал его сын, когда все эти четыре года учебы приезжал на каникулы, выходные и праздники. А шёл его золотой мальчик всегда в одно конкретное место, точнее, к одному конкретному человеку, и надо же было такому случиться, что этот самый человек — парень и, господи боже мой, «больше, чем просто друг, пап, больше, чем просто, больше, чем ты можешь себе представить». Мистер Чон — человек консервативных взглядов, из тех пробирок, где контейнеры с надписями «М+Ж», а буквы-дубликаты — это дурной тон, кошмар, диагноз. Так что первый год разговоры с сыном сократились до одного процента, пока где-то что-то не щёлкнуло. А если точно, в позвоночнике сына Ли Минока — продавца в мясной лавке. Его мальчишка неудачно упал с мотоцикла и мгновенно умер от перелома шейных позвонков. Тогда мистера Чона что-то ударило прямо по затылку. Обух этот звался и зовётся «отцовская любовь». Огрело здорово, с хлопком и большой порцией какой-то трогательной философии, согласно которой всё по колено, главное, чтобы ребёнок — живой и невредимый. Счастливый, конечно, тоже, но это уже верхний уровень философии, иными словами, мудрость, а она — сокровище земной жизни: к нему ведёт карта, и путь неблизкий, и много всяких загадок, как в компьютерном квесте или книгах Дэна Брауна. Принять принял, а как понять, пока не знает. Ну, и как смириться — тоже. Потому и наблюдает за друзьями сына с таким интересом. Потому и спрашивает, оказавшись так неожиданно в их сегодняшнем кругу: — Вас это не смущает? Вообще? — Что именно? — уточняет Чимин, словно непонятно. А, может, ему и впрямь уже не понятно. У него в ход пошла третья бутылка, добытая откуда-то из-под стола. — Тот факт, что ваш друг… — мистер Чон, как салага какой-то, тормозит, подбирая слово или словосочетание. — Наш друг… — Сокджин подаётся вперёд и опирается на стол сложенными руками. — Вы знаете, о чем я. — О том-кого-нельзя-называть… — произносит полушепотом Чимин, свободной от пива рукой проводя в воздухе линию. Намджун снова хохочет, а Сокджин пользуется паузой в разговоре и сетует на то, что Юнги съел весь арахис. — Хватит паясничать. — велит мистер Чон, но все уже слишком привыкли, что он хмурый и недовольный, а когда свыкаешься, придавать серьёзное значение получается всё меньше и меньше. — Ну, так что вы хотели знать, мистер Чон? — Я хочу знать, не смущает ли вас тот факт, что вашего друга не привлекают девушки. — А разве его не привлекают девушки? — искренне уточняет Чимин, почему-то глазами обращаясь к Юнги. — По-моему, он считает себя бисексуалом. — отвечает за того Намджун. — Ну да, у него же была девчонка в начале старшей школы. Такая ещё, с разноцветными колготками. — Да, я помню! Щас, погодите, щас, щас, — Чимин фанатично щёлкает пальцами, бегая глазами по столу, — Хена! Ее звали Хена! — Точняк! — соглашается Сокджин в каком-то необъяснимом восторге, вспоминая, наконец, что у него тоже есть пиво и надо бы отпить. — У него было что-то с ней? — спрашивает Намджун. — Было. — коротко вещает Юнги. — Да конечно было, — отмахивается Чимин, — там ещё какая-то была потом, с каре, ну вы ее помните, по-любому, она ещё к учителю Ли домой ходила на дополнительные, а всё стебали, типа, она там с ним за… — Вы воспитанность пропили, что ли, уже? — перебивает Джинвон, встречая сразу несколько взглядов. — Сорян, мистер Чон, вот реально! — воркует Чимин, тряся своими крашеными волосами. — Я просто за чистоту терминов, понимаете? Мужчина уже предупредительно вздыхает, и Юнги, наконец, решает побыстрее дать ответ этому неугомонному папаше: — Не смущает нас ничего. Просто и коротко, но мистеру Чону мало, скудно, недостаточно. — Ну хорошо, это сейчас вы привыкли. А как отреагировали, когда впервые узнали? — Да мы знали ещё до того, как Чонгук узнал. — усмехается Сокджин, смешно поправляя очки, пальцем надавливая на оправу над переносицей. Парню двадцать восемь, думает мужчина, а вот с этими окулярами да в бледно-розовой футболке кажется абсолютным юнцом. — Там всё сразу было понятно. — расшифровывает Намджун. — Мы часто между собой обсуждали, мол, не удивимся, если все их перебранки этим и закончатся. Чонгук же совсем не импульсивный и вообще неконфликтный, а тут чуть ли не каждую неделю в драки. — Какие драки? — не понял мистер Чон. — Когда? — Ну, когда Тэхён перевёлся. У него же родители развелись, и он из Сеула сюда к отцу переехал, а до этого в какой-то элитной школе учился. Чонгуку почему-то показалось, что новенький весь такой из себя, городской, пафосный, хотя ни разу такого не было. У них просто во всем мнения расходились. А Чонгук всегда на чужое мнение клал ху… — Джун тормозит, наблюдая, как брови мистера Чона предупреждающе приподнимаются, — пофиг было ему, короче, всегда, кто, что и как, а тут нате — в первый же день подрался в раздевалке. — С этим парнем подрался? — Да, с Тэхёном, мистер Чон, его зовут Тэхён. — То есть они сначала не ладили? — Да они и сейчас не ладят. — Чимин глядит на неугомонного папашу, улыбаясь во все тридцать два, а потом резко вспоминает, что тоже хочет арахиса. Тянется к миске возле Сокджина, но, обнаруживая, что та пуста, по-детски поджимает губы. «Юнги всё съел» напоминает Сокджин, и виновник равнодушно косится, опять как бы между делом сообщая, что не пойдёт за новой пачкой. Намджун помалкивает: он занят вещами посерьёзнее. Поправляет рассыпавшуюся стопку карт, которую Чимин задел рукой пару секунд назад. — Вы их просто не видели вдвоём. — возвращается к разговору Сокджин, по инерции следя за манипуляциями помешанного на порядке друга. — Это невозможно. Они ни в чем не соглашаются. Всё время пререкаются, сплошное «нет-да», «правда-неправда», я до слез иногда ржу, когда с ними. — И это нормально, по-вашему? Если люди не ладят, людям надо держаться друг от друга подальше. Тут уж даже развесёлый Намджун глубоко так вздыхает, склоняет голову к плечу и сообщает: — Там всё серьёзно, мистер Чон. Они уже… — переводит взгляд на парней, — а сколько они уже вместе? — Шесть лет, получается. — тут же даёт ответ Юнги. — Да не… Меньше. — мотает головой Чимин с видом абсолютного знатока. — Сиди, пьянчуга, у тебя со счётом вообще беда. — машет рукой Сокджин. — Шесть лет. Сто процентов. Его друга совершенно не задевает оскорбление, он что-то прикидывает в уме, а потом восклицает: — Жуть! Реально же! Я чё-то даже не считал! Шесть лет! — Не ори, Чимин, всех постояльцев на ноги поставишь! — Ой, да, сорри, мистер Чон, не повторится, — парень сужает брови и делает почти серьёзное лицо, мол, понял железно, — я просто обалдел. Я бы так не мог. — Не строй прогнозов, Чим. — подаёт расслабленный голос Юнги, вспоминая, что хотел закурить. Одним ловким движением выудив сигарету из приоткрытой пачки, поджигает и коротко затягивается, снова обволакивая дымом Чимина, который внимательно на него смотрит, ожидая продолжения. — Чонгук в классе девятом, что ли, сказал мне что-то вроде «я не понимаю, хён, зачем люди в браки вступают», его, видите ли, удивляло, как вообще можно кого-то одного выбрать, когда в мире миллиарды людей. — Серьёзно? — поражается Сокджин. — Серьёзно. Намджун снова расхохотался, хаотично разбавляя монотонный шум морского прибоя: — Не понимал он, блин, как можно одного человека выбрать. Вот тебе и установки. А потом раз — и выпал в осадок. — Так что да, Чимин, — поддерживает Джин, дразняще ухмыляясь, — погоди, завтра какая-нибудь тихоня заселится, а ты и влюбишься по уши и на всю жизнь. — Долой клише! — провозглашает Чимин, позабыв про обещание больше не орать. — Чимин! — Да-да, — мальчишка переходит на шёпот и даже вжимает шею в плечи, как нашкодивший щенок, — виноват, каюсь, стремлюсь к очищению, сэр. Джинвон, вечно хмурый и недовольный, но за столько лет уже привыкший к поведению сынишки Паков, только выдыхает и покачивает головой. — Мистер Чон, — зовёт Юнги, — там действительно уже не отцепишь. Мне двадцать семь скоро, а я не видел пока людей более влюблённых друг в друга, чем эти двое. Это не блажь какая-то или чистая безысходность. Поверьте, ваш сын не единственный гей в округе, чтобы вешаться вот так отчаянно. Он Тэхёна добивался во… — Бисексуал. — вставляет Чимин и, ловя на себе недовольный взгляд Юнги, быстро повторяет уже сказанное ранее. — Я за чистоту терминов. — Просто остальные не афишируют, — Юнги возвращает внимание к мистеру Чону, — кому-то без надобности, кто-то — боится. Из-за таких, как вы, мистер Чон, у нас в Корее всё никак не расконсервируются люди. Всё вам «позор, кошмар, срам», и никому не докажешь, что, между прочим, уже научные данные имеются, что каждый человек по умолчанию рождается бисексуальным. Определяется всё только со временем и, как правило, в результате влияния окружения, обстановки, впечатлений и всего остального прочего. У Чонгука тоже всё это было. Он не скрывал или отмалчивался, он реально считал, что по девчонкам, за семнадцать лет вроде как успел определиться. А потом раз — и Тэхён. Только подумайте, какое мощное влияние у этого парня на вашего сына, если сокрушило окружение, обстановку и впечатления, накопленные за семнадцать лет. Плюс ещё, как выяснилось, принципы. И после всего этого вы удивляетесь, почему Чонгук вас не послушался и забил на бизнес? — Юнг, а ты не хочешь в политику? — спрашивает Намджун неожиданно, хлопая себя по ноге: видимо, устраняя комара. — В политику — нет, а вот от арахиса не отказался бы. — отзывается тот, намекающе поглядывая на Чимина. — Почему я? — пищит тот. — Вы с Сокджином всё сожрали, а я должен бежать за новой пачкой? — Ты энергичный. — объясняет Джин. — Тебе проще. — Я энергичный как раз потому, что не расходую энергию на всяких ленивых задниц. — У нас всё равно пиво заканчивается, кто-то должен сходить. — невзначай бросает Юнги. — Кто-то должен. Но не я. — Всего-то метнуться. Туда и обратно, по-братски, ну? — уговаривает Джин, сверкая линзами очков. — Пошли на хрен. — Вот че… — Чимин, Джин! А ну встали и сходили за всем, что вам нужно, и сделайте мне новый кофе. А этот заберите. — Но, мистер Чон, почему м… — Без разговоров. — отчеканивает мужчина, махнув рукой в сторону двери. Ребята нехотя встают, принимая насмешливые взгляды двух оставшихся друзей, и, что-то бормоча под нос, скрываются в доме. — Мистер Чон, — обращается Юнги, барабаня пальцами по подлокотникам, — насчёт бизнеса. Это вы реально настолько враждебно настроены? Просто Чонгук — бизнесмен до мозга костей, вы сами знаете, как он во всем этом шарит. Если запишите на племянника, вряд ли Чо… — Да не собираюсь я, Господи. — вздыхает Джинвон, проводя рукой по лицу, разминая мышцы. — Что, я дурак, что ли, у Чонгука в руках все горит, он лучше меня в этом деле, чего греха таить. Но отношения с парнем… Это сейчас он молодой, горы по колено, а потом что? Люди разные, люди не поймут. — А потом — и время будет потомошнее, мистер Чон. — высказывается Намджун. — Оно же на месте не стоит. В других странах, вон, тоже всех таких с работ гнали и на улицу выбрасывали, а потом на тебе — легализовали однополые браки. Время ничего не боится. И вам не советует. — Ну хорошо, ну допустим. — нервно дёргает рукой мужчина. — Но этот Тэхён — сын нашего конкурента. Он потом займёт место отца, и что дальше? — А что дальше? — Как вы себе это представляете? — Как чудесное решение. — пожимает плечами Юнги, и это его первое движение туловищем за вечер. — Вы с мистером Кимом и пяти минут продержаться в обществе друг друга не можете, а ваши сыновья, напротив, и пяти минут порознь. — Идеально, нет? — подхватывает Джун. — К тому же вы Тэхёна не знаете. Там наоборот, предпринимательской жилки ровно ноль, он вообще больше по кошечкам-собачкам. — В каком смысле? Ветеринар, что ли? — Нет, по образованию он социолог. Каким-то боком. Потому что откровенно больше любит животных. Мы как-то три часа лазили в лесу вдоль шоссе Мончу, потому что он прочёл в какой-то местной группе, что там видели хромающую собаку. — И что? Нашли? — Клещей мы нашли, а не собаку. — комментирует Юнги, вспоминая этот неудачный опыт. Здесь мужчина тяжело вздыхает, бросая взгляд куда-то в темнеющую даль, где смутно различаются сонно волнующиеся волны. — Да расслабьтесь вы. И познакомьтесь с Тэхёном. — рекомендует вдруг Юнги, заставляя мужчину обернуться. — Серьёзно. — кивает его друг. — Посмотрите на них — сами поймёте. Тэхён хороший парень, мистер Чон, если не будете смотреть через закостенелую призму гомофобии и предубеждения, сразу убедитесь в этом. — А Сондже с Чонгуком знаком? — в мужчине просыпается ненадолго уснувший дух соперничества. — Знаком. — И…он в курсе? — брови Джинвона лезут на лоб, потому что «как же так, тот в курсе и уже знаком, а я, значит, вроде как и тут отстаю!». — В курсе. — И что? — Да ничего. — говорит Юнги. — Не прыгает на радостях, но это больше по причине того, что Чонгук — ваш сын. — А то, что это сын, а не дочь, его не смущает? — Мистера Кима не смущает вообще ничего. У него на всё один ответ — «дорогу молодёжи». Если молодежь хочет, пусть молодёжь делает. Как-то так. — Как недальновидно. — осуждает мистер Чон, качнув головой с мыслью о том, что он-то молодец, у него мировоззрение адекватное. — Это как посмотреть. — отзывается бесстрастно Намджун. — Знаю я вас, засранцев молодых, вам только дай свободу — проснетесь в Цюрихе! Вас воспитывать, наставлять надо, иначе растёте без царя в голове. А вы — поколение новое, движение целое, эпоха. Нельзя новой эпохе без царя. — Но эпохе можно без диктатуры. — замечает Намджун. — А это не диктатура. Это традиции, наследие предков, уважение, в конце концов. — А чего б тогда не вернуть Холокост, Ку-клукс-клан и публичные казни? Наследие предков, как-никак. — Не передёргивай, Намджун, это другое. — Почему? Потому что зло? Плохо? Безнравственно? Согласен. Только чтобы это понять, и нужны свободно мыслящие люди, мистер Чон, они-то, в конечном счёте, постепенно и исправляют такие ошибки. — Спорить не буду. Но свободе нужна мера, людей надо ограничивать, иначе полезут всякие извращения и переборы. — Может быть. — по закону ведения споров уклончиво соглашается Намджун. — Но людей ограничивали во все предшествующие эпохи, потом пробовали давать свободу порциями, а теперь, по правилам, самое время для чего-то нового. Если не прокатит, разберёмся на месте. Как и всегда. Раз нужна смена власти, нужна и смена строя. Пробовать и анализировать — вот и весь путь человеческий. Не согласны? — Разве с тобой можно не согласиться, Намджун? — Даже нужно! — в сердцах заявляет тот. — Обожаю дебаты. — Воздержусь. — мистер Чон поднимает ладони в жесте сдающегося и впервые за весь вечер позволяет себе легкую улыбку. — Мистер Чон улыбается! — звонкий крик Чимина разносится по всему побережью и предположительно будит пару постояльцев. — Джин, иди сюда, крот ты мой слепой, протри очки и посмотри на это! Намджун хохочет, заливаясь смехом так заразительно, что не сдерживается и Юнги. Чимин же, едва успевая опустить на стол шесть бутылок пива, получает от «слепого крота» пинок под зад, однако тот выходит совершенно слабым, учитывая, что Джин пытается не пролить горячий кофе. Но кара не работает вполсилы, посему Чимину прилетает смачный шлепок по затылку от хмурого и недовольного владельца гостиницы «Мираж», в которой от очередного возмущённого крика просыпается ещё три постояльца.***
Примерно в километре вдоль по береговой линии в небольшом домике на территории гостиницы «Фантазия» молодой человек убирает с лица почти высохшие тёмные волосы и встаёт из-за кухонного стола, оставляя ноутбук с открытыми вкладками. Поправляет чёрные домашние брюки, потому что те носила одна мускулистая свинья, и теперь они растянулись и норовят постоянно сползти к коленям. Глаза уже устали от монитора, яркого света и ожидания. Время почти час ночи, и хочется быстрее в постель, минут пятнадцать послушать музыкальный канал, а потом выспаться. — Чонгук, ты там заснул, что ли! — кричит, тормозя возле бежевой двери, ведущей в ванную комнату. В ответ монотонная тишина и никаких признаков жизни. Парень звучно ударяет кулаком по двери и грозится лечь спать один. Когда ответа не следует и на этот раз, юноша нажимает на ручку и входит в помещение, изобилующее сочетанием горчичного и белого цветов. Слева от входа на унитазе восседает та самая мускулистая свинья с волосами цвета вороньего крыла и самым невинным взглядом больших обсидиановых глаз. На парне спущенные к щиколоткам чёрные штаны и красная широченная футболка, в которую можно закутаться трём семилетним детям сразу. В руках — горизонтально выставленный смартфон с подсоединенными проводами наушников, которые владелец вынимает, заметив неожиданное вторжение. — Что на этот раз, Чонгук? — вопрос с претензией. Недовольный вопрос. Вопрос «ты щас получишь, мать твою». — Скандинавская мифология. — под невинный такой ответ большой палец правой руки касается сенсорного экрана и жмёт на паузу, останавливая документалку. — Скандинавская мифология. — повторяет в ответ юноша тоном, пропитанным нескрываемым сарказмом. — Из-за скандинавской мифологии ты просидел тут уже тридцать минут и ещё даже не сходил в душ. — Не-не, хён, — качает головой Чонгук, в котором просыпается чувство справедливости, — я просидел тут уже тридцать минут, потому что курица была просрочена. — Она не была просрочена! — возмущение описывает дугу в воздухе и приземляется на каждой черте мужского лица. — Была. — Нет. — Да. — Нет! — Тогда остаётся только второй вариант, Тэхён: ты не умеешь готовить курицу. — Ты охренел? — парень хмурит брови и хочет выглядеть свирепо, но этому совсем не способствуют брюки, резинку которых снова приходится вернуть на талию. — Сегодня вообще была твоя очередь готовить! — И ты решил подсунуть мне просроченную курицу в отместку? — Ты серьёзно сейчас? Я вообще-то ее тоже ел. — И нормально себя чувствуешь? — Нет, Чонгук, я ненормально себя чувствую. — разжевывая каждое слово, отзывается юноша. — У меня парень — козел неблагодарный, который нажрался неизвестно чего, а теперь сваливает всё на приготовленную мной еду. — Тэхён, ты сейчас как истеричка себя ведёшь. — сообщает Чонгук, тем не менее очень лучезарно улыбаясь. — А ты как избалованный придурок. — Ты не хочешь пожениться? — вопрос без подвоха, всё с той же довольной физиономией. — Я хочу расстаться. — ответ-туше из класса разговорного фехтования, и Тэхён выходит из ванной, не утруждаясь закрыть дверь, и, шлепая босыми ступнями по паркету, направляется в спальню. — Ну хён, я серьёзно! — кричит ему Чонгук. — Нас же могут поженить в Америке, допустим. — Не могут, законы почитай. И у тебя, вон, носки из Америки, хватит с тебя. Чонгук по инерции опускает глаза, рассматривая свои красно-жёлтые носки, привезённые Чимином на Новый Год: — Они из дьюти фри, это не считается! Вместо ответа слышатся отголоски какой-то песни: включился музыкальный канал. Это прямой знак того, что у Чонгука на всё про всё максимум пятнадцать минут, так что он откладывает скандинавскую мифологию, полностью раздевается и идёт в душ. Когда он выключает во всем доме свет и шлёпает в одном нижнем белье в спальню, там уже темно, и по комнате скачут лишь резкие цветные пятна сменяющихся кадров телевизора. Они же отражаются в сонных глазах Тэхёна, пока тот лежит на спине, подложив руку под голову, и устало следит за происходящим на экране. — Тэхёёён, — по-детски тянет Чонгук, забираясь под одеяло и сразу нарушая установленные границы, подвигается к парню почти вплотную. Он опирается на локоть, оставаясь на боку, и рассматривает, как цветные кадры пляшут в узком пространстве любимых глаз, — ты же знаешь, что я готов хоть всю жизнь есть просроченную курицу, лишь бы только быть с тобой? — Курица не была просрочена. — смысловая нагрузка у фразы внушительная, с паузой после каждого слова, но тем не менее на губах Чонгука нежная улыбка и такой же ласковый взгляд, скользящий уже по всему лицу: скулам, щекам и губам. — Как насчёт моего предложения? Ты не хочешь быть моим официально? — переводит тему по уши влюблённый собеседник, не в силах отвести глаз. — Во-первых, я твой в любом случае. Без бумажек и чернил. — юноша отвечает вяло, продолжая смотреть в большой настенный телевизор прямо напротив кровати, — а во-вторых, твой отец сам себя лишит родительских прав, если мы будем состоять в браке по законам даже другой страны. А мне все-таки хочется, чтобы у тебя был отец. — Да ничего он не сделает, Тэ, — с необходимой долей серьёзности заверяет Чонгук, — я же много раз говорил: он только угрожает. — Доугрожался до того, что хочет лишить тебя гостиницы. — бурчит парень в ответ. — Забудь ты про это, боже мой, пусть отдаёт Гоэну, я вообще не против. Поработаю на Минов, накоплю и сварганю что-нибудь своё. Клинику хочешь ветеринарную? Не помешает же тут ветеринарка, а то до той, что в городе, ехать сорок минут. Тэхён тяжело вздыхает и наконец поворачивается лицом. — Я хочу, чтобы у тебя были хорошие отношения с отцом, Чонгук. — говорит он серьёзно. — А ветеринарку не хочешь? — Чонгук. — Что Чонгук? Что я могу сделать, если он медленно со всем этим свыкается? — Давай…я с ним поговорю? — Нет, Тэхён, — Чонгук на пару секунд прикрывает глаза, пытаясь подобрать правильный аргумент, — он нормально ведёт только те разговоры, инициатором которых является сам. Я точно знаю, мы это проходили. Если инициирует кто-то другой, он всегда ищет подвох. Серьёзно. Ты думаешь, почему Минджун с вас за рыбу берет меньше, чем с нас? Потому что отец не умеет договариваться, когда с предложением приходят к нему, а не наоборот. Тэхён отводит взгляд и пытается придумать что-то ещё, когда Чонгук поднимает руку и подушечкой указательного пальца жмёт на кончик его носа. — Не забивай голову, всё будет хорошо, ты же мне веришь? — спрашивает. — Тебя, правда, не беспокоит вся эта ситуация или ты просто не хочешь меня напрягать? — Я не хочу тебя напрягать и действительно не беспокоюсь. Просто ты не знаешь моего отца. Он всегда всем недоволен, ну вот абсолютно всегда. Я уже привык, может, я и останусь без бизнеса, но отца не потеряю, поверь, он отходчивый. Тэхён пристально смотрит ему в глаза несколько долгих минут, прежде чем высунуть руку из-под головы и, поднеся к чужому лицу, подушечкой указательного пальца тоже коснуться кончика Чонгукова носа. Тот от этого снова расплывается в улыбке и подаётся вперёд до тех пор, пока не падает, утыкаясь носом в изгибы любимой шеи. Чувствует, как руки обхватывают его, оглаживая лопатки и проникая пальцами в волосы на затылке. Тэхён пахнет тем же гелем для душа и шампунем, но на нем эти запахи всегда мешаются с чем-то натуральным и невыносимо приятным, с тем, из чего его соткала природа, прежде чем подарить Чонгуку. И тот дар этот ревностно бережёт, и если отец и считает его любовь полоумной, Чонгука данный факт не волнует совершенно. Он любит так, что море по колено, что «хочешь ветклинику, соединенные штаты, континент, планету, галактику?». Так, что любая цель — в сущности, всего-то щелчок пальцами, и Чонгук априори справится, определённо щёлкнет, только бы Тэхён рядом, с этим своим музыкальным каналом перед сном, и множеством терминов из книжек по социологии, и поисками собак из объявлений, и большой страстью ко всему острому; и чтобы только его ключицы, и глаза, и родинка на носу, и почти шепотом обнаженное «Чонгук» только с его губ, когда очень хорошо и приятно, но говорить тяжело, и есть лишь эти шесть букв имени, срывающиеся с языка, избираясь Тэхёном в качестве синонима любви и наслаждения. Для Чонгука не имеет значение эпоха или народ. Как правильно, а как неуважительно по отношению к предкам. У него сначала Тэхён, а потом предки, эпохи, народ и мир, который, говорят, есть где-то там — за пределами этих ключиц, глаз и родинки на носу. А у него мир персональный, уже дрожащий в рваном дыхании от мокрых поцелуев, что Чонгук оставляет на его шее. Футболка мешает, и он оттягивает ворот, спускаясь к тем самым ключицам, чтобы облизать выпирающие косточки и провести языком по небольшим ямочкам. И снова слышит это до одури пьянящее… …Чонгук. Шесть букв глушат чужое телевизионное пение, рвутся из самой груди, путаясь в потоках сбитого дыхания, выливаются едва слышным интимным шепотом, намереваясь раствориться в воздухе. Но Чонгук не позволяет: ловит и впитывает каждую букву своим телом, на что то мгновенно отзывается возбуждением. Он сразу же подминает под себя Тэхёна, накрывает полностью, чувствуя, как тот сплетает ноги вокруг него и кольцует руками шею, сжимая слишком сильно, как только Чонгук начинает двигать бёдрами в медленных имитирующих толчках. Не останавливаясь, он приподнимает голову, опирается на правый локоть и тянется к пульту от телевизора, что лежит на краю тумбочки. Когда прочие звуки стихают, Чонгук слышит шумное дыхание Тэхена и, привыкнув к темноте, смотрит в его глаза, чтобы убедиться, что они отдают столько же, сколько принимают. — Я люблю тебя… — говорят ему, и получается тоже шёпотом, потому что бёдра Чонгука продолжают двигаться в плавном морском прибое, лишая Тэхёна дыхания и приемлемого сердцебиения. — Официально. Люблю. Чонгуку кажется, что и в штаты ехать не нужно, потому что вот она — подпись в свидетельстве, повисшем незримой грамотой между их тел. — А я люблю тебя, истеричка, — ставит вторую подпись, чувствуя, как Тэхён мстительно тянет ему волосы на затылке, но получает обратный эффект: Чонгук ускоряет движения бёдер и провоцирует первые стоны, — очень люблю. Официально. — Печать…поставишь? — Тэхён борется с желанием зажмуриться от удовольствия. — Ты будешь весь в печатях, родной. И Чонгук начинает с губ. Тэхён уже знает: сначала нежно и как будто с позволения, с облизыванием в удивительно сдержанном целомудрии. А потом так, словно он — это мороженое, а парень над ним ужасно голоден. Вот как сейчас, когда Чонгук целует ревностно, назидательно, быстро, сплетает языки, кусает губы и иногда бьется зубами. Потом он снова замедляется, возобновляя медленные ласки, давая отдышаться и наконец в голос постонать, потому что движения в бёдрах чередуются в том же диапазоне, и это сводит с ума уже шесть лет подряд, хотя и изучено, предсказуемо, выверено. Тэхён знает, и что будет дальше. Вот сейчас, как всегда, Чонгук отбрасывает одеяло и опускается ниже, задирая края футболки, прочерчивает ладонями уже родные бёдра, наклоняется и принимается оставлять мокрые печати на часто вздымающемся животе. Здесь тоже всё изучено, предсказуемо, выверено. Только оба очень хотят и следующие шесть лет так же, а дальше — через умножение и потом — в геометрической прогрессии, пока не закончатся числа. А как закончатся, вдвоём выдумывать новые. Сонливость возвращается сразу же после пика наслаждения, когда Чонгук наваливается сверху всем своим весом и опускает голову между Тэхёновых лопаток. Они лежат так некоторое время, переводя дыхание, и только потом Чонгук наскоро протирает обоих футболкой и падает рядышком на спину, распластавшись звездой, чтобы хоть немного остудить разгоряченное тело. — Чонгук… — сонливо зовёт Тэхён, так и оставшись лежать на животе за неимением сил даже перевернуться. — Мм? — Я помню, — звуки тонут в подушке, но в спальне достаточно тихо, чтобы юноша всё расслышал, — что ты назвал меня истеричкой. Чонгук усмехается, и, несмотря на повышенную температуру, его опять тянет ближе. Парень придвигается, целует Тэхёна в горячую лопатку и устраивается на ней головой, тоже намереваясь выспаться. Но не проходит, наверное, и пяти минут, как на телефон, что лежит на тумбочке с его стороны кровати, приходит сообщение. — Это твой… — мычит Тэхён сквозь дрёму своим низким голосом, и Чонгук согласно мычит в ответ, не думая, что в такой час может прийти что-то важное. Но на задворках сонного сознания вдруг на повторе звучат голоса друзей, сообщающие, что собираются поиграть в карты. А значит, и выпить. Тут очередь подброшенных изображений Чимина, которого в новогоднюю ночь пришлось доставать из вырытого для газопровода рва, куда он угодил, потому что три бутылки шампанского велели ему думать, будто это его сани. В итоге неохотно, но с кодексом дружбы, пропечатанным под слоем вспотевшей кожи, Чонгук переворачивается, тянется к смартфону и жмёт кнопку блокировки, подсвечивая экран. Глаза режет безжалостной яркостью, и парень прикрывает один, чтобы разобрать написанное.Отец «Я бы хотел познакомиться с твоим мальчишкой. Приводи его завтра. У твоей матери выходной, она хочет испечь эти свои клубничные пирожные».
Тройное прочтение, и сонливость падает на пол к одеялу и разбросанной одежде. — Тэхёёён…