птица.

      — Кто сказал, что ты не птица?       Прохладный и лёгкий ветер, — такой обычно пахнет так же, как сама ночь, и появляется только тогда, когда наступают сумерки, — аккуратно гладит непослушные волосы Дейва, пытается растрепать идеально зачесанную прическу Дирка и перебирает их свободную одежду, которая облегает хрупкие тела, и оттого, что ветер очень силен, каждому из них становится холодно. И каждый из них, не задумываясь, жмется к другому.       Они стоят над огромным городом, словно сложенным из множества одинаковых осколков, склеенным кое-как и совершенно теперь позабытым теми, кто его собирал. Прямо под их ногами снуют люди и машины, и кажется — стоит только топнуть ногой, и от удара широкое и нагретое докрасна солнцем шоссе расколется надвое, и все люди исчезнут в жаркой и глубокой пасти земли.       Печальное, темно-красными слезами истекающее небо из всех тысяч людей выбрало лишь их одних, и теперь оно наблюдает. Смотрит с укором и жалостью, и от ощущения взгляда тысячи его глаз хочется сжаться и исчезнуть, или сбежать далеко-далеко. Туда, где будет светлее и ярче.       Дейв дёргается. Ему нужно уйти. Уйти отсюда куда угодно, лишь бы только больше не ощущать пристальных взглядов людей с земли и богов с небес. Лишь бы только забыть о том, что он — всего лишь ещё одна кукла, в руках своего брата. Только, разве что, чуть поумнее всех остальных.       Нити, что дергает кукловод, обнимают его руки, ноги и шею, и хоть чуть сильнее их сжать, и ему больше никогда не вдохнуть. Дейв чувствует, как его руки заламывают за спину все сильнее и сильнее, связывают невидимой веревкой жестче и грубее, чтобы путь к спасению был только один — вниз с этой крыши. Один или с братом? Не так уж и важно.       Словно каждая клетка в нем научилась чувствовать то, что происходит вокруг. Он подрагивает оттого, что Дирк дышит прямо ему в спину, в шею, он знает, что в другой руке у Дирка — катана, и не одна из тех дурацких подделок, которые люди вешают на стены, чтобы казаться круче, а настоящая. Она едва ощутимо, — не сильно, чтобы поранить, но и не слабо, чтобы не заметить, — упирается краем лезвия Дейву в ногу.       Дыхание Дирка становится сбивчивым. Он аккуратно касается губами шеи брата.       — Чувствуешь лёгкость?       Маленькое, сжавшееся тело пробивает на дрожь. Нет, Дейв не чувствует лёгкости. Только острую, яркую, как вспышка, боль. Он ощущает, как его грудь насквозь проходит клинок, как он трётся о его ребра, как легко сдуваются лёгкие и лопается, разбивается на мелкие осколки сердце. Дейв, дрожа, сглатывает слюну. Из глаз его начинают катиться крупными каплями слезы.       Его брат улыбается и, отпустив рукоятку меча, мягким движением руки смахивает слезы с горячих щек. Его рука останавливается на мгновение у шеи Дейва, словно раздумывая — обнять или сжать так сильно, чтобы тот не мог произнести ни единого слова. Дирк улыбается — хищно, и в этот момент Дейв вдруг видит черные, вытянутые силуэты их лиц. Словно коршун и маленький, беззащитный перед ним ворон. Действительно. Кто сказал, что он не птица?       Дейв закрывает глаза. Он заведомо знает, что будет через несколько секунд.       — Теперь ты птица.       Дирк легко толкает его в спину.       — Лети.       В последнюю секунду Дейв, собрав в кулак остатки его давно уже пропавшей воли, хватает Дирка за руку и тянет за собой. Его руки, липкие и горячие оттого, что залиты кровью, едва ощутимо дрожат.       Дирк вдруг издает жалобный и пронзительный, резко вдруг оборвавшийся крик, — последний для него, — похожий больше на карканье ворона. За тёмным стеклом очков, хоть и плохо, но видно, как расширяются его зрачки, как поднимаются вверх тонкие, белые брови. Страх. Он чувствует страх.       Дейв перехватывает руку, кладет ее Дирку на плечо и прикладывает палец к его губам и тихо шепчет слова, которых так боится его брат.       — Мы оба птицы.       Теперь улыбается он. Дейв хватает руки Дирка в свои, уже почти не двигавшиеся из-за недостатка крови и, тепло улыбаясь, обнимает его и произносит за них обоих последние слова.       — Давай улетим отсюда?       Дирк дрожит всем телом, но слабым голосом отвечает.       — Да.       Через секунду люди на шоссе услышат громкий удар двух костлявых тел об горячий серый асфальт.