Clock bomb or Vivat my Queen!

      Тик. Входная дверь скрипнула и открылась. Так. Хлопнула. Тик. Шаг. Так. Шаг. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Все ближе. Все громче. Раздражение закипает. Ну, еще чуть-чуть. Ну, давай же. Сейчас рванет. Наступит пустота. Звенящая, блаженная тишина. — Ну, давай. Пож…       Нет, просить — не в привычке. Просить — никогда. Хотя… Черт, рванет. Еще немного.       Она лежит на диване в кабинете. На том самом, где четыре года назад утешала Сережу, страшно страдающего из-за гибели смазливенькой любовницы. Там, где задыхалась от обиды и разочарования, сидя рядом с ним. Смешно. Кабинет сменила, диван оставила. Зачем? А год назад она здесь же чуть не схватила пулю. «Черт, если бы не Щукин…». Ира: «Выкину нахер этот диван. Вот сейчас умру и выкину». — ИринСергевна… — Коверкать вошло в привычку. — Бля, Ткачев, ты охренел так подкрадываться?       Попытка подняться, ну хотя бы пошевелиться. Провал. — Что хотел?       Попытаться изобразить привычную надменность. Притвориться. Снова провал. — Так, Вы же сами за таблетками посылали. Ира: «Что это, жалость? Задушу. Хотя, нет, пусть сначала отдаст. Потом задушу, наверное». — Вот, выпейте. Полегчает. Сильнее анальгетика у них не было. Думаю, должно помочь. Может скорую, ИринСергеевна? А боль какая? Гудит? Давит? — Заткнись. — Звучит жёстко. Даже слишком. — Что? — Заткнись, — Мягче. — За таблетки спасибо, но заткнись. — Ааа. — Тупая улыбочка. Сам даже не понял, почему улыбнулся. — Ну, я это, пойду. Ира: «Стоит. Чего стоишь то? Хоть сядь, не нависай». — Сядь. — Ааа? — Вот дятел! Садись, говорю. — А что сразу дятел? — Но сел. — Ух ты, какой обидчивый. Ладно, извини. Ира: «Что это? Кокетство? Докатились, Ирочка. На смертном одре кокетничаем?».       Опять просиял. Опять эта тупая улыбочка. Опять не понял. Хотя все он понял, как всегда, все понял, но снова промолчит. Верный рыцарь должен молчать и внимать своей королеве. Ткачёв: «Как там она себя недавно назвала? «Королева ветров и тьмы». Ей подходит. И почему за этой внешней хрупкостью скрывается такое коварство и сталь? Почему именно сталь? Я конечно художник-недоучка, но если бы делать ее скульптуру, то из стали. Стальное изящество. Коварная хрупкость. Пылающий лед». — Эй, Ткачев, ты чего? — … — Чего завис то? — … — Паш?! — А? Да, так, ерунда. — Угу. — Может домой, ИринСергеевна? — Какой домой? Рабочий день никто не отменял. — Какой рабочий день? Ночь на дворе!       Возмутился. Так тепло возмутился. С заботой что ли. С чего бы вдруг? А может и не вдруг. Может так и надо. — Все, Ирина Сергеевна, идем. — Куда? — Удивилась. Неподдельно. Редкость. — Домой.       Сам испугался. Ждал чего угодно, но не молчания. Чего молчит? Готовится? К чему? — Ладно. — Медленно поднялась.       Очнулся от ступора. Подбежал, подхватил за талию. Черт, какая хрупкая! Переломится! Пока вел к машине — прострация. Довез — прострация. Довел до квартиры — прострация. Посадил в прихожей, помог снять сапоги. Да почему же такая хрупкая? Точно переломится! Ткачев: «Молчит. Все еще молчит. Ну почему она молчит? Черт, посмотрела. Что это? Благодарность? Даже если нет, пусть смотрит. Лишь бы не отворачивалась. В идеале никогда. Но и на эти пять минут сойдет».       Молча поднялась. Молча дошла до постели. Снова посмотрела. Он теперь не уйдет, не сможет. Даже мысли не возникнет. Она ляжет. Он устроится рядом, на полу. Она уснет, или сделает вид. Он так и будет сидеть, не шевелясь.       Завтра будет новый день. На кухне будет черный кофе, без сахара со сливками. Она будет пить. Он молча смотреть. Верный рыцарь должен молчать и внимать своей королеве.