случайное
Каждое утро, стоит первым солнечным лучам коснуться Эдемовского сада, Азирафаэль покидает свой пост охранницы, чтобы немного пройтись. Поначалу она делает это, чтобы проведать Адама и Еву да лишний раз одарить их благословлением или хорошим сном; но и после того, как люди покидают сад, Азирафаэль не может отказать себе в утренней прогулке. Она бы назвала это привычкой, но привычка — слишком человеческое слово, а потому Азирафаэль считает свои прогулки доброй маленькой традицией. Просыпающаяся природа приветствует её потоками тёплых ветров и росой под босыми пятками. Азирафаэль проходит через заросли, легко касаясь листьев и лепестков, и за ней стелются ряды распустившихся цветов; растения благодарно тянутся к её рукам, нежно щекоча кожу. Пара сонных голубок, завидев знакомый силуэт, тотчас подлетает к ангелице, и та гладит их белоснежные перья и не удерживается от улыбки. Пробравшись к своему любимому месту — поляне под раскидистым деревом — Азирафаэль не без удивления обнаруживает ещё одну нежданную гостью: там, свернувшись в тени, спит внушительных размеров чёрная змея. Потрясающе красивая змея, отмечает про себя Азирафаэль и тихо подсаживается рядом. Голубки продолжают сидеть на её руке, не улетают; опасная близость к хищнице их не пугает — все знают, что всё живое в Эдеме ластится к ангелице, а потому рядом с ней всегда безопасно. Но в следующую же секунду они вспархивают в небо: Азирафаэль вскрикивает, едва коснувшись змеи. Рука ноет, по ощущениям — словно бы горит; змея с шипением отдёргивается в сторону и на глазах оборачивается в демоницу, которая тут же хватается за плечо и испуганно смотрит на Азирафаэль. — Кроли? — выдыхает та. — Ангелица, ты сдурела?! Больно же! — Я… о Боже, прости. Приступ боли угасает так же быстро, как появляется, оставляя в напоминание о себе лишь лёгкое, почти незаметное жжение, но у Азирафаэль уходит ещё несколько мгновений, чтобы прийти в себя. Она и раньше знала, что прикосновения к демоницам обжигают, но чтобы так… — Я думала, ты уже вернулась к своим, — пытается оправдаться она, снова поймав на себе взгляд Кроли — на этот раз возмущённый. — Нет, конечно, — шипит та и не без гордости добавляет: — Начальство было мною впечатлено после той заварушки с Адамом и Евой, так что мне поручили остаться на земле и продолжать свои злые деяния здесь. В Азирафаэль чувство вины перед Кроли борется с желанием её подколоть и всухую проигрывает. — Должно быть, именно злыми деяниями ты тут и занималась, пока я тебя не потревожила? — А прохлаждаться и змей гладить — это, наверное, одна из твоих ангельских обязанностей? — парирует Кроли. — Один-один, — улыбается Азирафаэль. И в качестве извинения предлагает показать Кроли сад. С тех пор утренние прогулки становятся доброй традицией для них обеих. Каждый раз они, помня ошибки прошлого, держатся одна от другой на почтительном расстоянии, и Азирафаэль свыкается, но ей, привыкшей общаться с миром через прикосновения, по-прежнему кажется это неправильным. Они не подруги, но все же она проникается к Кроли симпатией; та хоть и демоница, но всё же оказывается довольно чудесной. И это, думает Азирафаэль, несправедливо, что Кроли же по совместительству оказывается единственным существом в Эдемовском саду, к которому она не может прикоснуться.намеренное
Когда о вышеупомянутых размышлениях Азирафаэль впервые имеет неосторожность обмолвиться перед Кроли, та приходит в ярость. — Я не чудесная, — выплевывает она, прижимая ангелицу к стене. — Я не хорошая. Не смей даже использовать это слово по отношению ко мне, я демоница, я не могу быть хорошей. — Извини, — негромко произносит Азирафаэль. От своих слов, она, впрочем, не отказывается. Потому что несмотря на тираду о том, что она не может быть хорошей, Кроли моментально отстраняется, стоит Азирафаэль лишь слегка поморщиться, когда кожу под одеждой всё же начинает жечь от прикосновения.исцеляющее
— Глупая же ты демоница, — ошарашенно шепчет Азирафаэль, глядя на крылья Кроули. Прекрасные чёрные крылья — и все перебитые, с поломанными, оборванными перьями. — Зачем ты полезла в драку? — Я же не знала, что ваши такие подлые, — шипит та, но в этот раз не злобно — от боли. — И что их будет трое, а не один. И это не она тут глупая, это ангелица — глупая. Это ангелица пускает её в свою жизнь, это ангелица годами остаётся рядом, рискуя своим положением на Небесах — а теперь, когда Кроули видела, какие там, на этих Небесах, бывают сволочи, ей за Азирафаэль по-настоящему страшно. Говорят, в аду нет таких понятий, как честность или милосердие — бред, демоницы хотя бы на тот свет отправляют сразу, а не перебивают противницам крылья, нападая втроём на одну. И всё же Азирафаэль, эта глупая замечательная ангелица всё ещё пускает её на порог своего дома, когда Кроули приходит с ранами, чудом не развоплощённая, только что дравшаяся с её, вроде как, братьями и сёстрами. И вот теперь она, кажется, ещё и пытается чёртовы эти крылья исцелить — Кроули чувствует ангельскую магию и передергивает плечами, пытаясь стряхнуть, но лишь делает себе хуже. Снова шипит от боли. Азирафаэль терпеливо вновь касается её крыльев. — Потерпи, пожалуйста, — просит тихо и ведёт по перьям самыми кончиками пальцев, невесомо почти. Кроули виновато замолкает и больше не пытается ей мешать. Она всё ещё чувствует жжение от прикосновений Азирафаэль, пусть та и пытается сделать всё, чтобы этого не допустить. Но с болью от ран оно не сравнится, а потому Кроули не подаёт виду, жмурится и терпит. Ей действительно становится легче. Азирафаэль заботливо исцеляет, исправляет всё — раны затягиваются, боль утихает, даже погнутые и поломанные перья становятся ровными, и крылья приобретают прежнюю форму. Кроули с облегчением их расправляет и несколько раз легко взмахивает, проверяя. Азирафаэль поправляет растрепавшиеся кудри и довольно улыбается. Весь остаток вечера они пьют чай, разговаривают и делятся всем, что накопилось со времён их последней встречи, и Кроули раз за разом вспоминает их прогулки по Эдемовскому саду. Вспоминает, как всё живое тянулось к рукам Азирафаэль, ластилось к ней, и понимает, почему. Ей тоже хочется. Но жжение в крыльях не проходит весь вечер, напоминая о том, что она всё ещё проклятая с головы до ног, и ей всё ещё несправедливо нельзя.необходимое
Лондон горит. Вспыхивает, как спичка. Пламя разносится ветром быстрее, чем люди успевают среагировать, и на несколько дней город оказывается накрыт волной жара. Позднее скажут, что причиной всему этому стал сильный ветер, очень сухое время года да ещё целый ряд человеческих оплошностей. На деле причина у пожара лишь одна, и зовут её Хастур. Кроули в первый же день благоразумно убирается из города, оставляя его наслаждаться видом вздымающегося над Лондоном огненного смерча — она не горит желанием слушать паникующих и мечущихся людей. Но на третий день пожара паникует и мечется уже она. Азирафаэль остаётся в городе. Раздаёт благословления или ещё что — Кроули плевать, Азирафаэль в опасности, и она, не раздумывая, бежит обратно. Колени подкашиваются, когда чутьё ведет её всё ближе к горящим домам. Люди пробираются по узким улочкам, пытаясь спасти свои пожитки; демоница бесцеремонно расталкивает их локтями и несётся сквозь толпу. Жар и запах гари заполняют воздух — дышать тяжело, почти больно, но Кроули, забывая, что ей и не нужно, вдыхает поглубже и кричит: — Азирафаэль! Она заходится кашлем, и её крик теряется в треске горящего дерева и плаче бегущих от огня людей. Кроули бессильно ругается — Азирафаэль где-то рядом, она чувствует, она знает. Она прокладывает себе путь через толпу, цепляясь взглядом за каждое лицо, и Азирафаэль нигде нет, и Кроули задыхается от ужаса, потому что уже видит впереди пылающие дома. Она рвется вперёд ещё быстрее, умоляя вселенную, чтобы глупая ангелица не оказалась в одном из них. — Азирафаэль! — снова зовёт она. Впереди что-то с грохотом обваливается, и никто её не слышит. Кроули останавливается и собирается уже щёлкнуть пальцами и потушить к чертям собачьим весь пожар разом, и пусть её хоть в святую воду потом окунают, как вдруг сердце пропускает удар. Всё внутри переворачивается, и Кроули узнаёт это чувство — во всём мире только одно существо ощущается так. Она находит Азирафаэль сначала внутренним чутьём, и только потом — взглядом; выхватывает её из толпы и прижимает к себе, спиной закрывая от бегущих людей. Та узнаёт Кроули, не глядя. Азирафаэль обнимает её дрожащими руками. Город вокруг них горит, и сами они словно горят тоже, но не то чтобы кого-то из них это заботит. — Пожалуйста, — шепчет Кроули, — пожалуйста, пожалуйста, больше никогда так не делай. Та цепляется за неё и дрожит всем телом, прерывисто дышит куда-то в шею. — Я должна была, нужно было раздать благословлений… — Конечно же, ты не должна была, — выдыхает Кроули и сама удивляется собственному спокойному тону. — Я раздам твои чертовы благословления, ладно? Только уходи в безопасное место. Ей уже больно, но она урывает ещё несколько мгновений, чтобы почувствовать, как бешено бьётся у Азирафаэль сердце. Благодарит вселенную за то, что бьётся.короткое
Лондон, конечно, отстраивают, и Азирафаэль возвращается, воодушевлённая идеей открыть там книжный магазин. Кроули очень недвусмысленно намекает Хастуру, что искупает его в святой воде, если ему придёт в голову идея повторить свой подвиг шестьсот шестьдесят шестого года — не упоминая, естественно, настоящей причины и делая вид, что переезжает в Лондон исключительно затем, чтобы продолжать свои злобные деяния. Примерно в том же она уверяет Гавриила, разыграв перед ним небольшую сценку*, и, окончательно убедившись, что Азирафаэль в безопасности и не рискует быть отправленной обратно на Небеса, возвращается к ни о чём не подозревающей ангелице с вином и конфетами. Азирафаэль благодарно улыбается и радостно щебечет о своих книгах и планах на магазин, и Кроули, кажется, слишком много и долго на неё смотрит. Но к тому времени, как она это осознаёт, они распивают уже третью бутылку, так что Кроули надеется, что Зира спишет всё на алкоголь. Потому что именно на него она списывает слишком долгие взгляды от самой Азирафаэль. Разговоры постепенно сходят на нет, но прощаться Кроули не торопится. В магазине хорошо так, что уходить не хочется вовсе; посетителей пока ещё нет, и внутри царит тишина и чистота, да и задняя комната оказывается удивительно уютной. Именно там они устраиваются и ещё какое-то время сидят, молча наслаждаясь компанией друг друга. Сидят они на почтительном расстоянии — как обычно, Кроули уже даже не придаёт этому значения, просто привычно усаживается на противоположный от Азирафаэль край дивана. Поначалу. На третьей бутылке вина что-то идёт не так, и она совершенно упускает момент, когда та оказывается так близко, что они почти касаются плечами. Кроули не отодвигается. Не отодвигается — и не отдёргивается, когда Азирафаэль тянется к её лицу и убирает с него выбившуюся прядь. Она делает это таким естественным жестом, будто каждый день поправляет Кроули волосы; таким же будто бы привычным жестом невесомо скользит кончиками пальцев по её коже. Кроули решает, что потом спишет всё на вино, и жмётся щекой к её ладони. В глазах Азирафаэль пляшут искорки, и одной Богине известно, о чём она думает в этот момент. А потом кожу всё-таки начинает жечь, она с сожалением во взгляде убирает руку, и Кроули хочется взвыть.тёплое
Апокалипсис не случается. Общечеловеческий, во всяком случае. А вот их собственный, личный маленький апокалипсис ещё имеет все перспективы произойти. Рай и Ад расходятся по своим углам, успокаивать армии и поправлять репутацию, но это ненадолго; по тому, какие красноречивые взгляды Вельзевул и Гавриил бросают на Кроули с Азирафаэль перед тем, как уйти, следующий пункт в списке их планов становится весьма очевиден. У Азирафаэль в кармане всё ещё лежит листок с предсказанием Агнессы, но надежда на него тоже начинает угасать: может статься, оно вовсе никогда не предназначалось им с Кроули. Их лишают всего: книжного магазина, Бентли, не ждут больше ни в раю, ни в аду, разве что как жертв на казни. Не лишают только друг друга, да и то — чудом и максимум до утра. Они заваливаются в квартиру Кроули, падают на кровать и обсуждают всё, что произошло за последние несколько дней. Адама, ссору, не-армагеддон. О будущем никто из них речи не заводит — в то, что уже завтра всё может быть кончено, верить отчаянно не хочется. И тишина, которая повисает между ними, когда темы для разговоров заканчиваются, вовсе не уютная — давящая. …это происходит случайно. Их руки просто оказываются слишком близко, и они нечаянно касаются друг друга и, не задумываясь, словно по привычке, переплетают пальцы. Когда до Кроули доходит, что произошло, она тупо смотрит то на Азирафаэль, то на их руки, и подумывает на всякий случай ущипнуть себя, чтобы убедиться, что не спит. Ей не больно. Кожа не горит. — Погоди, почему?.. — глухо произносит она. — Ты же… О чёрт, — Кроули резко садится, — тебя же не собираются изгнать с Небес? — Нет, нет, не думаю, — Азирафаэль мягко тянет её назад, — то есть… это же проявилось бы иначе как-то, наверное? Кроули с содроганием вспоминает собственное падение и согласно кивает: состояние перед изгнанием с Небес — самое отвратительное, что она когда-либо испытывала, и это точно не то, что предрасполагает к спокойному лежанию в кровати. Она рвано выдыхает и всё же ложится обратно, повернувшись к ангелице. — Тогда с чего бы? Азирафаэль жмёт плечами. — Должно быть, Рай и Ад окончательно от нас с тобой отказались. — С этими словами она отводит взгляд и нервно хмурится, но затем выдыхает и добавляет уже спокойнее: — И… ты была права, теперь мы действительно на нашей стороне. Говоря об этом, она гладит большим пальцем ладонь Кроули, и та не знает, куда деваться. У Азирафаэль такие мягкие руки, такие тёплые, и она чувствует себя одним из тех дурацких растений в Эдеме, которые все время льнули к ангелице и которым она ужасно завидовала. И до сих пор завидует, если честно: они на шесть тысяч лет раньше неё узнали, какие у Азирафаэль руки приятные. — Да, верно, — рассеянно кивает она, всё ещё не веря, что не спит. Азирафаэль лежит рядом, Азирафаэль держит её за руку, Азирафаэль соглашается, что они не по разные стороны баррикад, а на их собственной стороне. Потрясающе. Если бы ради этого момента Кроули пришлось ещё раз спасать мир, она бы согласилась, не раздумывая. Она всё ещё боится придвинуться ближе. Азирафаэль будто бы чувствует это — каким-то шестым чувством или этой своей ангельской интуицией — и делает всё сама. Расцепляет их руки; осторожно, на пробу, касается предплечья Кроули, проводит по нему ладонью. Улыбается: прикосновение не обжигает. — Вот, — вдруг возвещает она довольно. — Я тебя наконец-то погладила. И Кроули смеётся и треплет её по кудрявой макушке, а потом обнимает — осторожно, почти испуганно. Азирафаэль жмурится, как довольная кошка, и обнимает тоже. Они так и не засыпают. Кроули перебирает светлые волосы, Азирафаэль гладит её в ответ по перьям; они обнимаются, греются, по очереди проваливаясь коротко в дрёму. И это не прощание, ни в коем случае не прощание. Не в этот раз. К утру Азирафаэль, кажется, всё-таки расшифровывает пророчество. План, который приходит ей в голову, ужасно опасный и абсолютно безумный, но Азирафаэль смотрит на Кроули, которая дремлет, прижимаясь к ней, и решает, что готова рискнуть. Хотя бы ради того, чтобы наверстать упущенное за эти шесть тысяч лет.