Это был первый закат на его веку. Первый и последний, нашедший отражение в нежно-голубых небесного цвета глазах, тут же окропив их ярко-желтыми проблесками, будто золото, струящимися из-под блондинистых выцветших ресниц. Что же ты сделал, мой мальчик!
Кроули шагает уверенно, но мягко, несмотря на боль и ожоги, которыми отдается каждый шаг по святой земле. Изнутри огнём горит сердце и, немного лёгкие. Виновником пожара стал он сам, всецело подчиняясь воле Божьей, склонив голову на грудь, нелепо смотря под ноги. Ему не было страшно до этого, когда совершенно не отдавая себе отчета, он так страстно пытался выбить куш в лекарском деле, поставив на кон не только свои умения, но и свою жизнь. Жизнь, которая становится Адом прямо сейчас. Тело не слушается его, как он ослушавшись Отца снизошел до рода людского, опорочив тем самым свое имя, данное ему при рождении.
Прохладный ветер колышет светлые локоны, ниспадающие чуть ниже плеч, подрагивающих в немых рыданиях. Уверенность покинула его мятежную душу, без права возвращения назад и исцеления от черни. Милый, белесый, совсем еще мальчишка, он утопает в грехе и не в силах остановиться, так велика его тяга к помощи другим, через собственную боль.
Величавая осанка постепенно сменяется угрюмой сутулостью, и бесцветные слезы падают вниз, касаясь обожженных ног, будто лед. Такие холодные, будто родниковая вода. Но ведь он жив?
— Отец, я… — словно стрелой пронзенный, преклоняет колено ангел, припадая к святости Божественного света, разливающего тепло во всех, кроме него. Столь невинный с виду, но изнывающий от жгучей боли внутри, совсем еще дитя. Он пал и не отрицает своего греха. —…я просто хотел помочь ему, он мучился, Отец, пойми!
Молчание бьёт по неокрепшему разуму сотней маленьких молоточков, изнутри черепной коробки. Свет исчезает так же внезапно и в никуда, как и появился. Над тобой не будут смеяться, скорее скорбно наблюдая, уже перешептываются за спиной твои братья. А перья, до этого отливавшие золотом и чистотой, по одному болезненно чернеют. Держи себя в руках, выдержи это. Стоя на краю бездны, слишком поздно пытаться взмахнуть обуглившимися костьми: ты изгнан. Грехопадение стало твоим началом новой жизни, не зарекайся быть лучшей версией себя. Поныне твое имя, служившее отрадой уйме человек, теперь будет сеять хаос и разлад в людские души.
Волосы, твои прекрасные белые волосы, стали огненно-кровавого цвета, а глаза, отливая холодной желтизной приобрели болезненный змеиный вид. Теперь ты пахнешь гарью и железом, смешивая свои опадающие белые перья с кровью. Не плачь, мой мальчик, все не так уж плохо, смерть пополам с грехом скрашивают твой печальный взор. По крайней мере, ты знал, на что идешь.
Ты ошибся, милый, но ошибки здесь не прощают.
***
— Милый мой, ты плачешь! — светлая пухлая рука коснулась впалой щеки, заставляя посмотреть в глаза собеседника. Азирафаэль смотрел обеспокоенно, но так ангельски нежно, будто излучая свет, которого он сам когда-то лишился. Кроули позволил себе рассмеяться, размашисто вытирая горячие слезы со своего лица.
— Не беспокойся, теперь все будет хорошо.
Он только что осознал одну важнейшую вещь, которая заставила его сердце снова биться, а свет разливаться по телу, заполняя каждую клеточку, каждый уголок, своим теплым сиянием. Любовь вернула его к жизни, наставила на истинный путь, путь исцеления. И пусть в этот раз в роли целителя, отнюдь, не он сам. Главное, его дело живет.
