Водяные тоже плачут

      — Почему ты подрался? — Володя сидел все в том же углу кровати, наблюдая, как немного нервный Ник прячет взгляд и не знает, куда себя деть на этих девяти метрах.       — Выбора не было, — пустой ответ, и такое же логичное, но бесящее до невозможности:       — Выбор есть всегда.       — Убежать?       — Найти альтернативы развития событий. Ты мог пострадать.       — Как видишь — я жив.       — А если бы тебя поломали так, что и жить бы не хотелось? Знаешь, сколько суицидов только из-за того, что жизнь человека становится неполноценной?       — А ты откуда знаешь?       — Ой, да кто только не топится…       — Что?..       — Что!       Водяной растрепал на макушке волосы и снова стал наблюдать, как Ник пристально смотрит в окно. Он смотрит не в него, а за него, видя не просто город, а конкретный выход из ситуации. Знал он такие взгляды, когда утопленников ловил.       — Зато я сдал экзамен, — попытался сменить тему Никита, вышло не очень.       — И отпраздновал сразу! — поддел его водяной, за что получил-таки подушкой по голове, теперь, пожалуй, заслужено.       Какое-то время они провели молча, Ник занимался своими делами, а сосед просто смотрел в окно, изредка кыс-кысая и искренне удивляясь, почему же его не слышат коты. Как позже оказалось — слышат. Уже трое сидели под дверью и скребли когтями. Не ожидая подвоха, Ник распахнул ее, и вся живность ломанулась внутрь, не дожидаясь официального приглашения! Одно радовало: Володя переключился с него на них, сгребая котов в кучу и тиская. Почему-то смотреть, как тот наглаживает всех, было неприятно, Ник поймал себя на мысли, что ревнует, перепугался и даже стал заниматься, на работу все равно опять не вызвали, на стройке простои и задержка с зарплатой, хорошо хоть по потере кормильца пособие платят, пока учишься, а то загнулся бы с голоду.       К вечеру стало полегче. Им даже удалось поговорить, правда, все о тех же котах, которых обыскались хозяева и их пришлось отпускать. День завершился скромным ужином. Сна ни в одном глазу, фильм, скачанный совсем недавно, кажется полной бредятиной, а сидящее вплотную тело — обжигающе горячим. Молодому организму было мало, Ник и сам себя корил, что наглеет и возбуждается на то, что ему и не предназначалось, удивляясь в сотый раз, что такой… нездешний, слишком смазливый парень обратил на него внимание. Себя красавцем Никита никогда не считал, но из-за работы обладал крепким телосложением. Правильные черты лица, иногда подкрашенные синяками или ссадинами. Обычный — как он считал сам, поэтому и боялся даже думать о чем-то большем, но организм плевать хотел на муки совести, трахаться хотелось до потери сознания, вся шерсть дыбом, член колом, и хоть запредставляйся, что облизываешь стаю дохлых крыс, — не помогает снять напряжение!       Водяной лениво повернулся к нему, сначала осмотрел лицо, потом торс и уже ниже — бугорок между ног.       — Все так плохо?..       — Пойду покурю!       Ник не хотел выходить из комнаты, и дело вовсе не в приятной близости. К вечеру коммуналка оживала: из комнат выползали люди-тени, все на одно лицо; орали дети, которые никак не хотели спать, но обязаны были вырубиться, потому что ужасно мешали; скулили голодные собаки; гремели конфликты, и даже на улице была возможность нарваться на таких же озлобленных и уставших безликих. Присев на корточки под подоконником между этажами лестничного пролета, Ник только теперь осознал, что опять все испортил. Мало того, что парня трахнул практически без его на то согласия — и что тот кончил, мало его оправдывало, — так он еще и умудрился к нему привязаться. За один день! Не грело даже то, что экзамен сдан и остался всего один, чтобы спокойно перешагнуть учебу хоть на пару месяцев покоя. Володя был неправильный, совсем не тот, кем хотел казаться, но это не отталкивало, Ник тоже играл эту роль. Водяной казался ровесником, но в то же время поступки его говорили о том, что пацан из них двоих — это Никита. Как он смог успокоить его приступ злости, парень не понимал, но вздохнул легче, осознав, что ему это действительно удалось, и теперь было стыдно еще и за вмятины на двери, и за частично разбитую мебель. Раньше приступ никогда не проходил так быстро.       Когда он вернулся в комнату, Володя лежал на животе, накрыв голову подушкой. Грохот стоял оглушающий, и каждого из шумящих Ник ненавидел сейчас особенно, потому что они доставляют дискомфорт его гостю. Он знал это чувство, когда тебе страшно от того, что могут сделать другие и не только тебе, и в принципе, на что способен человек. Поэтому, чтобы успокоить, он лег рядом, отобрал подушку, подкладывая ее под голову, развернул его к себе спиной и, накрыв их обоих с головой одеялом, замер.       Вспышкой.       Прямо в мозг.       Внезапно накрыло возбуждением, оно сдавило все внутренности, словно уменьшив, и мгновением позже, стоило только парню пошевелиться, стало расти и увеличиваться в объемах, давить на ребра, словно стремясь выломать их, причиняя боль, и Ник резко выдохнул. Было в происходящем нечто животное, порывистое, такое древнее, что он не смог терпеть.       По растраханным, еще не стянувшимся мышцам пошло легче, вместо смазки — детский крем, чудом завалявшийся под кроватью. Только сейчас Ник подумал о смазке, которой в помине не было в душе, но готов был поклясться, что драл парня не на сухую, иначе просто не смог бы кончить. Не вылезая из-под одеяла, тяжело дышали и терлись влажными от духоты и близости телами. Он действовал осторожно и в какой-то момент перестал слышать шумное дыхание любовника и даже свои стоны, что уж говорить о посторонних звуках, только ответные покачивания бедер и нечто заполняющее каждую клетку, такое теплое и в то же время болезненное, почти живое, будоражащее и ранящее при каждом толчке. И стало мало владеть телом, изученным руками и губами до миллиметра, захотелось забрать себе и душу.       Водяной немного растерялся, когда почувствовал, как его разворачивают за лицо и прижимаются к губам, от поцелуя стало мокро и еще жарче; тело, и так липкое, еще больше взмокло, пришлось откинуть одеяло, чтобы не задохнуться, и в тот момент, когда взгляды их пересеклись, обоих словно ударило током. Дрожь друг друга смогли почувствовать оба, Ник кончил, поцеловав, ещё крепче запечатал оргазм, а водяной, просто от переизбытка чувств и от умелой руки, ласкающей с таким желанием, последовал минутой позже и почти отключился, поднявшись в невесомость и резко приложившись обратно об реальность — где-то в соседней комнате был слышен удар и пьяная ругань.       — На всю ночь меня не хватит, — честно признался водяной, и Ник рассмеялся, даже в такой ужасной ситуации — легко и искренне.       Как они вырубились — не вспомнят, зато утро было веселым. Водяной проснулся раньше и его потянуло к воде, он уже знал, где находится душ, и поэтому не стал будить мирно спящего любовника. Натянув те же шмотки, поплелся, зевая, в ванную, но уже скоро об этом пожалел.       — А кто это у нас тут такой?.. — голос с хорошо прокуренной хрипотцой ничего кроме отвращения не вызвал, водяной брезгливо передернул плечами и скривился. По рукам так знакомо потекла сила, он чувствовал, как в теле напротив циркулирует кровь, вязкая, нездоровая, тянется к сердцу.       — Не советую, — усмехнулся неч, и взгляд его стал темнеть, водяные вообще не самые добрые существа, слишком они прямолинейны в поступках и резки.       — Ух ты, какая цаца, — с гонором, с усмешкой и попыткой надавить туда, где априори у самодостаточного неча болеть не может.       Настроение и так было ни к черту: новая обстановка, никакой стабильности, атмосфера враждебная, да еще и человек, к которому его подселили, вызывал совсем непонятные чувства, все это вылилось в раздражение, которое неч не был намерен сдерживать.       Водяной уже сжал рукой воздух, притормаживая кровоток человека, того кольнуло в сердце, он нелепо открыл рот, пытаясь вдохнуть, так и зависнув с занесенной над головой парня рукой. Именно этот момент выбрал Ник, чтобы проснуться. Именно сейчас его подорвало с постели, когда не обнаружил рядом с собой опекаемого. Именно сейчас, вылетев из комнаты в одних трусах, натянутых еще ночью, чтобы не смущать своего гостя, Ник и застал картину, в которой стоящий к нему спиной алкаш из девяносто восьмой комнаты заносил руку для удара на не сопротивляющегося пацана. И все… этого хватило…       — Ты к кому меня подселил?! — Водяной стоял на улице возле отделения полиции, после дачи показаний. С трудом вырвавшись на свежий воздух, матом орал на ведьмака.       — А что?.. — Гоша решил зайти издалека, дабы не провоцировать матерный поток еще больше.       — Он только что чуть не убил человека!       — Тебя?       — Я не человек!       — Тогда все хорошо!       — Да я бы не сказал!       Водяной плюхнулся на лавку напротив участка и низко опустил голову. Солнце припекало нещадно, кожа начинала зудеть, и взятая с собой бутылка воды не помогала. Выплеск силы, еще на первой Никитиной вспышке, отнял ее добрую половину, слабость стала тревожным звоночком, что пора бы вернуться в свою стихию, но вот парадокс, возвращаться некуда, да к тому же… не хочется.       — Рыбка моя, добром прошу, потерпи немного, — Гоша запел елейным голосом, не понимая, что бесил сейчас просто до алых всполохов перед глазами. И делал это нарочно. — Ну, подумаешь, уязвили твое самолюбие, это же люди, они так защищают.       — Я сам в состоянии за себя постоять.       — Вот и расскажи ему об этом. Когда его выпустят.       — Я боюсь, — водяной покрепче сжал в руке Никитин сотовый, — недолго он так протянет. Не так что-то с этим парнем.       — Ну…       — Что значит «ну»?!       — Скажем так, у него есть… изюминка.       — Да видал я такой кексик!       В это время хмурый и дерганный Ник вышел из дверей отделения, его изрядно потряхивало, взгляд был злой, а когда он, бегло осмотревшись, нашел неча, искра, что и так между ними пробегает, хорошенько лупанула молнией в самую голову.       — Гоша, забери меня, а?.. — тихо простонал водяной, не от страха, скорее, от предвкушения. Такое интересное чувство, когда тебе хорошо именно в тот момент, когда ты чувствуешь, как из тебя самый обычный человек галлонами выкачивает жизненную силу. — У меня осталось совсем мало времени… — проскулил он, отдавая Нику телефон и принимая протянутую руку, жестко вздергивающую на ноги.       — Боюсь… у вас обоих его почти не осталось… — вызов был сброшен и оба уже не слышали этого.       Домой они поднимались в гробовом молчании. От напряжения раскалилась атмосфера, даже сыплющаяся прямо на голову штукатурка была следствием содрогания стен. Соседи боязливо поглядывали на Ника, уже и так зная о его взрывном характере, списывали все на «дурные гены», но в этот раз парня действительно накрыло, он даже себе боялся признаться, что в какой-то момент потерял контроль над ситуацией, и если бы не Володя, кинувшийся ему на спину и оттащивший от не сопротивляющегося мужика, то неизвестно, чем бы все закончилось.       Водяной шел впереди, сам открыл дверь и в уме уже прокрутил текст лекции, которую обязательно прочтет, со всеми примерами и доводами, но когда к его спине прижалось горячее тело, то все мысли вылетели из головы. Он покорно опустил голову, позволяя обнять себя крепче. Шеи коснулись чужие губы, прижавшись властно и собственнически, и даже инстинкт самосохранения, развитый сильнее, чем у других видов, просто затих… А может, сдался.       Водяной не смог сопротивляться, и глушить всплески адреналина Ника тоже не смог, на это не осталось сил. Поэтому всю ярость чувств пришлось принимать в себя в буквальном смысле слова. Распятый на кровати, под жуткий скрип старых пружин и шорох ткани, уже не разбирая, где свое дыхание, а где голодные стоны Никиты, он принимал в себя глубокие рваные толчки, каждый из которых вколачивал в постель, но сильные руки тянули обратно, буквально натягивая на воспаленный от трения член, смешивая удовольствие с легкой болью, разбавляя минуты затишья, когда приходилось давиться поцелуем, забыв про дыхание. И всхлип вместо стона, и рывок еще жестче, выгибает в пояснице, и нет сил подняться, только чувствовать каждой клеткой, как остывает от неконтролируемой ярости Ник, подходивший все ближе к пропасти удовольствия и упрямо тащащий за собой и водяного. А еще не покидало ощущение, что сейчас их не двое, а трое. Это чужое присутствие давило на психику, делалось не по себе им обоим, но остановиться они уже не могли. Еще чуть-чуть, резче и глубже толчки, шлепки громче, накатывает постепенно, от кончиков пальцев через ноги, обжигая живот и ненадолго останавливая сердце, чтобы в следующую минуту обоим с криком стало легче…       Но только физически…       Ник сидел на полу и, запрокинув голову на кровать, в упор смотрел, как Володя полулежит, простынёй стирая с лица пот. У него дрожали руки, а взгляд был пустой и вымученный, кожа, и так бледная, стала почти белой, на него даже просто смотреть было больно.       Протянув руку, Никита взял в ладонь его пальцы и прижал их к своим губам. Он никогда не делал ничего подобного, не было тяги, не было желания сделать кого-то еще ближе к себе, а сейчас хотелось и целовать, и обнимать, и просить прощения за все, что сделано в этот короткий промежуток времени, и просто за то, какой он есть. Но слов не находилось, только взглядом удалось передать все, что чувствует. Не будь водяной таким очеловеченным и ослабленным, он бы попросту пропустил чужие чувства мимо себя, но в этот раз он был слаб, только вот слаб он был не потерей сил, а ответным влечением и сам боялся признать, что оно сильнее, чем все, что он испытывал в своей жизни.       Сейчас их различия стали очевидны, Ник думал про материальную составляющую, ему казалось, что гость — некий мажор, сбежавший от предков по дурости, и скоро ему надоест скитаться и он вернется в свой мир. Почти так и было, ему придется вернуться в свой мир, иного выбора нет, его попросту не существует, водяной не может жить на суше, а Ник не сможет жить в воде. Суицидальные чувства, которые не принесут ни одному покоя.       — Считаешь меня чудовищем? — Ник и не узнал своего голоса, он был безжизненным и каким-то чужим, пришлось прокашляться.       — Не мне тебя судить.       Водяной, сдерживаясь из последних сил, чтобы не показать дискомфорта, сполз с кровати, забрав ладонь в последний момент, человеческое тело было слабым, сильно тянуло в пояснице и отдавалось ниже, он с трудом устоял, чтобы не согнуться.       — Я делаю это не специально, — признался Ник, что далось с явным трудом, признавать себя психом в двадцать три было больно. — Это сильнее меня. Не могу промолчать, когда задевают мои чувства. Если знаю, что прав, уже не смогу остановиться.       — А ты всегда прав?       Водяной припал спиной к косяку, ему надо было хоть ненадолго отойти от парня подальше, но чем дальше он отходил, тем сильнее его тянуло обратно, до скулежа и опустошения, это стало пугать.       — Со своей точки зрения.       — А с других?       — У других все неправы.       — Ну ты же не все.       — Хочешь сказать, я должен молчать, когда чужие принципы идут вразрез с моими, более того, претят мне?       — Вроде так устроен ваш мир.       — А ваш?       Ник нервно хмыкнул и наконец отвернулся, водяной даже вздохнул свободнее, когда тот переключился с него на наболевшее.       — В моем мире все иначе, я сам создаю его таким, каким хочу видеть.       — И все тебе подчиняются? Рабство? — все тот же смешок.       — Нет. Я не держу возле себя никого. Поэтому всегда один.       — Я могу быть с тобой, — снова этот брошенный вроде бы в шутку ироничный взгляд, но задевший глубже, чем можно вытерпеть.       Водяной развернулся и ушел. Не объяснять же человеку, что в расцвете лет его придется тогда убить, и то — с его «проблемой» и это вряд ли сможет помочь.       Неч долго стоял под струями воды душа, смывая с себя этот день. Он бы остался там и дольше, но его мягко потянули на воздух, обнимая и пряча в себя, осыпая поцелуями, кажущимися после недавнего жесткого секса чем-то невозможным. На что-то большее у обоих не было сил, только легкие поглаживания рук и обоюдная близость тел и душ. Эта маниакальная привязанность стала заразной.       Утром их разбудил звонок мобильного. Чересчур радостный Гоша, прооравший, что нашел «Рыбке» дом и уже за парнем едет, разбил вдребезги барьер, выстроенный ими для защиты от этого мира, оставив беззащитными.