Ночь в библиотеке

В полумрак библиотеки не проникало ни одного солнечного лучика, ведь окон-то в таком помещении и не предусмотрели, да, к тому же, на дворе была уже глубокая ночь. Сложно судить о времени, когда ты сидишь в четырёх стенах за книгами, втягивая прелый запах старых страниц, проникая в самые древние уголки истории, чтобы только открыть истину, что ускользала прямо из-под пальцев всю сознательную жизнь. Комната едва-едва освещалась фонарём, работающим, как и большинство механизмов этого мира, на астермите, однако и он вскоре потух, погашенный тонкой рукой в чёрной перчатке, оставляя комнату в полной темноте, чтобы не мешать спокойно, совершенно безмятежно заснувшему за столом человеку. Оливье тяжело вздохнул и уставился в темноту. Он думал о многом и одновременно ни о чём, пока глаза привыкали к абсолютной темноте, не давая возможности разглядеть лица его боевого товарища, его верного друга и, по совместительству, просто идиота, что решил испытать себя на прочность, доверившись вампиру, и разгадать давнее противоречие, что преследовало церковных охотников от самого начала их существования. «Что такое вампиры? И стоит ли их убивать?» — «Они монстры. Безусловно стоит!»       Так учили их всю жизнь, и Роланд верил этому. Но что же случилось сейчас? Зрение постепенно возвращалось и вот уже из темноты проступали неясные силуэты: книжных шкафов, стола, с разбросанными на нём рукописями, и наконец, самого Роланда, что по вполне логичным причинам, не мог не заснуть над очередным толстенным фолиантом по истории вампиров и людей. Он листал эти страницы не в первый раз, однако именно сейчас стремился найти в них нечто, недоступное ранее. Он просидел здесь весь день, весь вечер и, наконец, половину ночи, когда усталость всё-таки догнала и сморила его неутомимый дух, жаждущий новых знаний. Он был непоколебим в своём решении, он был непреклонен в суждениях, он был уверен в себе и в праведности каждого своего слова и действия. Непроходимый, безнадёжный тупица! Оливье просидел с ним всё это время, решив остаться рядом, раз уж всё равно пришёл. На что он рассчитывал? Что Роланд одумается под его тяжёлым, укоризненным взглядом? Тот лишь посмеялся в лицо! Что откажется от своих поисков под угрозой жизни? Так он начал угрожать в ответ! Что внемлет совету друга? А он лишь посмотрел снисходительно так, как будто именно он здесь прав и никак иначе быть не может. Так чего же добивался Оливье, вместе с ним погружаясь в мир бесконечных тайн их кровавой, состоящей из непрерывных войн и предательств истории? Чего ждал, усевшись прямо на столешницу рядом со стулом, на котором сидел сам Роланд, и скептически вертя в руках пачку затёртых бумаг, кое-как скреплённых вместе какой-то хлипенькой скрепкой? Он мог уйти, уже разузнав информацию про Зверя, уйти отсюда, подальше от опасных поисков и крамольных мыслей. Однако он Боялся и ничего не мог с собой поделать.       Боялся за друга, что так опрометчиво лезет на рожон просто потому, что считает это правильным.       Боялся за себя, ведь знал, что не сможет оставить этого придурка на произвол судьбы, наедине с собственными сомнениями. Боялся за Церковь, ведь что ни говори, а это место было их домом, что доверил им хранить безоговорочные истины. А куда приведут Роланда его поиски? Что станет с их верой, если ему удастся-таки сделать шаг во тьму? Кто-то должен, просто обязан стать голосом разума. Как всегда, как в старые добрые он, Оливье, как сердобольная наседка, прибирал за Роландом учинённые в порыве непреодолимого увлечения беспорядки, заметал следы его глупостей, и всё совершенно безвозмездно, с тяжестью на сердце, радеющем за благополучие белобрысого гадёныша, и с выражением острого отвращения на лице, Но не в душе, ведь он       Искренне любил этого человека. Да, вот такая вот чушь получается. Это назойливое, вечно куда-то лезущее существо заняло куда более важное место в его мыслях, чем можно было подумать на первый взгляд. Была ли то чисто дружеская привязанность, братское чувство, или же действительно любовь, какой её видят во всяких романтических сказках, и, которая, в их конкретном случае, откровенно говоря, считается грехом — он не до конца понимал. Однако сейчас, склонившись над креслом Роланда, всё ещё сидя на столе, он аккуратно провёл рукой по его лбу, убирая лезущие в глаза прядки, и внимательно, но с нежностью взглянув в лицо своему… другу ли? Нет, пожалуй, пусть так всё и остаётся. И тут он сам не заметил, как его руку перехватили. Зелёный взгляд пересёкся с его собственным, чёрным, и смешался в пространстве между ними в каком-то невообразимом танце красок. Нет, чёрный этот изумруд только испортит. — Роланд, отпусти. — Ты опять загоняешь себя в ненужные рамки, — он смотрел своими далеко не глупыми глазами, за которыми скрывался многолетний опыт. Он никогда глупцом и не был и прекрасно оценивал всю ситуацию, собственное поведение и окружающую обстановку. Просто всегда поступал именно так, как считал нужным, полностью осознавая риски, на которые идёт. — Ну и кто из нас теперь больший идиот? Он притянул его за руку ближе, так, чтобы была возможность приобнять за талию. Между их лицами оставались миллиметры, и Оливье честно не мог поверить, что это всё сейчас не сон. Его чувств не должно было существовать, они были глупостью, блажью совершенно недопустимой в приличном обществе — а он всегда привык действовать рационально, соблюдая правила (должен же их кто-то соблюдать, в конце-то концов!). И уж тем более его чувства не должны были оказаться взаимными. Всё не может быть так просто! Это бред, галлюцинация, да что угодно! Но лицо напротив говорило об обратном.       «Опять загоняешь себя в ненужные рамки?» — вот, что мешало ему просто спросить. — Оу, не хотела, конечно, прерывать жаркую ночку, но я принесла вам одеяла, раз уж вы до сих пор не собрались уходить отсюда, — раздался женский голос от двери. Вот чёрт, Мира! — Но похоже, я лишняя, так что просто оставлю это здесь. И убежала, свалив принесённое в кучу у двери, и глупо похихикивая. — Если об этом теперь узнает вся церковь, я от тебя и мокрого места не оставлю, — Оливье укоризненно смотрел на Роланда, всё ещё не разжимавшего объятий. — А потом церковь не оставит мокрого места уже от меня… Роланд лишь загадочно улыбнулся: — Что так оптимистично? Не бойся, не узнает. Так что, продолжим? Он не ответил, просто преодолев эти глупые, никому не нужные миллиметры между лицами, а в придачу стеснение вместе с сомнением. Долгожданный поцелуй вышел лёгким, этого было мало. Оливье чувствовал чужое веселье и готов был сломать границы окончательно. На душе пылало пламя,       А в сердце наконец наступил мир.