Halsey — Castle
Всё это произошло в городе Лафейетт, штат Луизиана, но могло произойти где угодно. Погода стояла душная, для конца апреля совершенно несвойственная. День изо дня земля орошалась бесконечными дождями, но солнце продолжало светить так, будто и в помине не наблюдало открывшихся чёрных грозовых туч, из которых интенсивно проливались кильватеры дождя с интервалом ровно в полтора часа. Впервые за довольно продолжительное время — лет двенадцать, если быть точным, — Лафейетт познал такое нагромождение заинтересованной толпы, сгрудившейся у старой дряхлой церквушки. Здесь были и репортёры с гигантскими чёрными камерами и беспроводными микрофонами, прибывшие полицейские машины и обычные зеваки — они снимали происходящие на телефон и отсылали во всемирную сеть с присущей для нынешнего поколения скоростью распространения информации. Несколько священников в смоляных длинных рясах что-то обсуждало между собой, а вышедшие недавно из той самой церквушки люди, которые теперь же находились в центре внимания и служили мишенями для репортёров, один за одним что-то бормотали в протянутые микрофоны, и голос их был таким напуганным, что едва ли не сотрясал воздух своей дрожью. Юная Момо Яойорозу, только недавно окончившая Колумбийский университет и затесавшаяся в эти края по делу Бомонтской перестрелки — уже четвёртого задания, отданного ей начальником одного из отделов ABC News, теперь рьяно расталкивала толпу, протискиваясь меж сгустков зевак, неотрывно уставившихся в свои телефоны. Удалось выхватить одного из пострадавших — он тёрся неподалёку, не поднимая головы, чтобы большой глубокий капюшон — незаменимый атрибут сектанта-послушника — не смог открыть миру взор на его лицо. — Здравствуйте, меня зовут Яойорозу, я корреспондент ABC News, — Момо внезапно отвлеклась на оператора, следующего за ней по пятам и решившего сердито махнуть рукой. Она быстро поняла его знак: тебя не слушают, дело гиблое. Но сдаваться не собиралась. — Вы не могли бы немного пролить свет на сложившуюся ситуацию? Вы были внутри. Что там произошло? Человек молчал ещё около минуты, а затем нехотя оторвал взгляд от пыльной рыхлой земли, приподняв голову лишь на полдюйма. Мозолистые грубые ладони показались из длинных широких рукавов длиннющей вороновой мантии, и пальцы сцепились меж собой — этот жест больше походил на провальную попытку скрыть дрожь в руках. Провальную, потому что следом за ним раздался голос человека, из которого сочился неподдельный, холодный и липкий страх. — Не снимай, записывай, — голос был мрачным, грудным, раздающийся словно из самых потаённых уголков души. Момо послушно кивнула, подала знак оператору выключить камеру и достала блокнот с ручкой. Человек заговорил вновь: — Сегодня нас поистине посетил дьявол. И глаза его горели жаждой крови. Не абы чьей, а нашей — его приспешников. Он хотел уничтожить всех до единого, словно ему была омерзительна сама идея того, что мы устроили культ поклонения ему. Человек замолчал, словно о чём-то забеспокоившись. Яойорозу переглянулась с ничего не понимающим оператором, а затем склонилась ближе к прорези капюшона, но вовсе не заглядывала внутрь, а всего лишь успокаивающе произнесла: — Не переживайте, мы сохраним вашу анонимность. Бояться нечего. Но дело было в другом. Человек знал, что отсутствие его имени в статье газеты или репортаже новостных СМИ не даст гарантии того, что наказание его не настигнет. Так уж вышло, что дьявол не читает прессу. За всё произошедшее, детали которого он собирался выдать вместе с деталями обрядов и деящимся в самом «Ордене Бафомета», его, скорее всего, настигнет самая ужасная кара, но разве может быть что-то ещё ужаснее, чем случившееся ранее? Тогда человек снова заговорил. И не умолкал целую вечность, пока с ужасом не рассказал обо всём, что коилось в эту Вальпургиеву ночь. В мире насчитывается баснословное количество сект. Некоторые превозносят свои деяния во благо добра, но вопиющее же большинство поклоняется тёмным силам. С тех пор, как в 1966 году Антоном Шандором ЛаВеем была основана Церковь Сатаны, число последователей дьявола возросло в четыре с половиной раза. Секты именовали себя «орденами» и поклонялись дьяволу, называя одним из тысячи его существующих имён. Но «Орден Бафомета» был не совсем сторонником дьявола. Орден предполагал существование ещё более могущественного Князя Тьмы, чем сам Сатана. И хоть имя Бафомет было тем самым «одним из тысячи существующих имён дьявола», члены ордена относили его к совершенно иному существу. Они по-настоящему верили, словно Бафомет — сильнейший из существующих созданий — когда-то сверг самого Владыку Преисподней, а потом занял его трон. Совет девяти — так именовали тех жрецов, кто отвечал за демонологию, астрологию, некромантию, привлечение новых адептов, охрану обрядовых действ и прочее — неустанно уверяли присоединившихся, что Бафомет уже не раз доказывал своё главенствование и вместе с этим преподносил дары тем, кто следовал за ним и выполнял его поручения. Поручения, само собой, не приходили в виде листовок и не отсылались на имэйл, но были доступны лишь избранным — лишь главам орденов, которые позже оглашали их на собраниях и обещали, что Владыка щедро вознаградит их за каждое деяние. Впрочем, награда тоже появлялась не сразу — она настигала «тех, кто был достоин» лишь в один единственный день в году — Вальпургиеву ночь — вечер с тридцатого апреля до вечера первого мая. Сегодня был именно этот день. Сегодня, помимо обещанной награды, адепты также должны были наконец-то узреть самого Бафомета, поднявшегося к ним из низов Преисподней. Для проведения ритуала был выбран избранный — человек, который сыграет роль сосуда для Его Величества и самолично раздаст всё, чего так рьяно желали его приспешники. Награды, но отнюдь не те, в конечном итоге, нашли своих владельцев. И это была именно та причина, по которой все адепты сейчас в ужасе тряслись по углам, надеясь больше никогда в жизни не лицезреть повторения произошедших событий. — Там был мальчик. Мальчик с кроваво-карими глазами. На вид ещё совсем юноша, лет двадцать отроду. Его улыбка — по-настоящему дьявольская, искривлённая в желании расправиться с каждым самым жестоким способом — это последняя часть человечного в нём, что вкусил весь орден перед тем, как был бесповоротно разрушен. Все собрались ровно в шесть часов вечера, как и было оговорено. Старая ветхая церквушка уже почти девять лет как была заброшена, поэтому служила пристанищем для разнообразных культов. В данный момент она использовалась обозначенным выше орденом как место проведения соответствующих сатанинских ритуалов. Прежде, чем поселить в ней свою религию, совет девяти хорошенько поработал над внешним видом. Так как церквушка сама по себе была небольших размеров и не имела при себе ни одной колокольни, много времени это не заняло. Святая земля была залита каплями человеческой крови и исписана разнообразными заклинаниями, протягивающими свои острые скорёженные буквы вдоль притвора — пристройки перед входом. Главный неф или, как его часто называли, корабль был усыпан каббалистическими рисунками и знаками, воздух здесь был тяжёлым, преисполненным пыли и смесью посторонних запахов, отнюдь не походивших на приятный аромат ладана. Они, скорее, напоминали гнилостные испарения. В месте пересечения нефа и трансепта — именуемое, как средокрестие, на широких настенных подсвечниках горели чёрные свечи; по бокам, вдоль стен, расположились перевёрнутые распятия. Прямо за средокрестием в пространстве перед главным престолом тянулась обходная галерея, на которой уместился хор певчих. Шесть человек в чёрных одеяниях стояли, опустив голову, и безостановочно произносили неразборчивые заклинания, иногда понижая голос до предела. За хором, возвышенная узкими каменными ступенями, расположилась апсида. Именно в апсиде, упомянутой ранее, — пониженном полукруглом и гранённом выступе здания — проводились так называемые чёрные мессы — пародия на католическое богослужение. Именно тут всё и началось. Итак, шесть часов вечера — начало положено. Толпа людей в смоляно-чёрных одеяниях до пола, в глубоких капюшонах, что скрывали их лица и показывали лишь красную кайму губ, заняла всё пространство продольного нефа. Те, кто служил ордену дольше остальных, могли позволить себе встать впереди на том самом средокрестии, от которого в обе стороны уходил трансепт. Далее — хор, вышеупомянутые шесть человек расступились, освободив пространство в середине, чтобы дать возможность совету девяти, располагающемуся в апсиде, предстать перед остальными. Члены того самого совета были облачены точно в такие же мантии, отличавшие их от остальных лишь бордовой полосой на ободке капюшона, вышитой в весьма странной манере. Все они держали в руках книги в переплёте из кожи, но более грубой и чёрствой, чем та, с которой приходилось сталкиваться ранее. А всё дело в том, что кожа эта была человеческой. Наконец, час, которого все так ждали, пробил. Человек — один из тех девятерых — пролистнул несколько страниц книги, а затем, не поднимая головы, выставил ладонь перед своим лицом. Это служило своеобразным знаком, после которого присутствующие тут же расступились, давая дорогу шедшему вперёд человеку в чёрных одеяниях и его свите, ступающей подле него с двумя чёрными свечами в обеих руках. Поступь его была лёгкой и непринуждённой. Любой смог бы отметить, что если бы не капюшон, скрывающий его лик, можно было бы разглядеть довольную ухмылку на молодом лице. Ступал он медленно и уверенно, словно ожидал своего часа слишком долго. И во время этого шествия хор не умолкал ни на секунду. Песнопения эти не были похожи на церковные. В них была отдушина чего-то непоколебимо злостного и жестокого, словно голоса доносились из глубинки самого ада. Ступающий, тем не менее, наслаждался своеобразным приветствием, и сердце его замирало в ожидании грядущих событий. Он был выбран не случайно — это было понятно каждому. Сам Бафомет, по словам Главенствующего, явился к нему во сне и объявил о том, что день, которого все так ждали, уже близится. — Владыка объявил о намерении почтить нас своим присутствием, — начал человек, тот самый Главенствующий, стоящий в основе совета девяти. — Три дня назад он явился к вашему покорному слуге и велел выбрать будущий сосуд для Его пребывания здесь, которое составит ровно шесть дней и шесть ночей. Владыка молвил: «сосудом будет тот, кто окунёт обе руки в воду и окрасит длани свои в красный цвет». Сказано — сделано. Ровно день назад человек, что сейчас ступал по изрисованному заклинаниями полу, первым вызвался на ритуал, будучи совершенно уверенным в том, что он — истинный сосуд для Бафомета. Он опустил руки в две чаши с водой, потёр ладони друг о друга, и те внезапно окрасились в кроваво-красный цвет. Присутствующие охнули и тут же преклонили колени, когда хор зашёлся в громких песнопениях, а Главенствующий, спустившись вниз к избранному, задал ему один единственный вопрос: — Как твоё имя? Человек опустил голову ещё ниже, кланяясь чести лицезреть одного из девяти настолько близко. Когда рука Главенствующего опустилась на его капюшон, застывшей ладонью сжимая острый край, он ответил: — Ножник. Теперь же Ножнику предстояло выполнить своё истинное предназначение, приближая то, из-за чего всё и было проделано с самого начала: испить вина из чаши и явить перед остальными облик их Владыки. Ради такой чести много кто готов был пожертвовать даже собственной жизнью. На пожертвования здесь, кстати говоря, совсем уж не скупились. Казалось бы, чего ещё ожидать от тех, кто передал свою душу дьяволу? Но деяния адептов часто были преисполнены настоящей жестокости, абсолютно выходящей за рамки чего-то человечного. Для них словно уже не осталось ничего из того, что совершать было нельзя — они готовы были пожертвовать абсолютно всем, вплоть до жизней родных и близких. Детоубийства, жертвоприношения. Банальное пакостничество покажется самым мелким из перечисленных грехов, но и оно представляло собой настоящие злодеяния, и всё это — во славу Бафомету, конечно же. Преуспевающие во всех поручениях были щедро вознаграждены и получали всё, о чём просили, а просили о банально мелочном: богатство, устранение врагов, успехи в карьере и в личной жизни. Ничего из того, чего нельзя было добиться самостоятельно, но кто в наше время не ищет лёгких путей, не так ли? Куда более проще обратиться к Дьяволу, чем пожелать того же самого у Бога — последний требует слишком долгого ожидания аудиенции.Apashe — Lacrimosa
Главенствующий и ещё двое из совета девяти спустились вниз. В руках у каждого неизменно находилась та самая книга из чёрствого грубого переплёта, и лишь Главенствующий тонкими длинными пальцами зажимал ножку позолоченной чаши, инкрустированной яркими драгоценными камнями. Внутри чаши плескалась мутно-розовая жидкость, с виду напоминающая вино, но, само собой, им не являющаяся. Человек снова согнулся в низком поклоне, и спина его задрожала, словно он внезапно залился едва сдерживаемым хохотом. Леденящие кровь песнопения, в которых, наконец, можно было различить прочитанные наоборот молитвы и доносящееся невесть откуда нестройное завывание труб пронзили своим брюзжанием всё пространство. Каждый из девяти зашёлся в произношении странного заклинания, и весь зал вторил за ними. На моменте кульминации, когда голоса певчих снизошли до зловещего шёпота, человеку была протянута позолоченная чаша. Присутствующие на мгновение умолкли, но стоило только избранному схватиться за ножку и взять сосуд в свои руки, тут же послышался гвалт, состоящий сплошь из слов восхваления Бафомета. Человек остановился, рука его застыла в воздухе, после чего пальцы один за одним разжались, и чаша со звенящим — таким же звенящим, как и внезапно наставшая тишина — лязгом ухнула вниз, выливая на пол своё содержимое и теряя один из драгоценных камней, которые, по-видимому, оказались не такими уж и драгоценными. Толпа недоумённо переглянулась, не смея поднять головы выше ног Главенствующего. Тот, в свою очередь, готов был разразиться в яростных высказываниях, но человек, что намеренно обронил чашу с пойлом, внезапно сдёрнул с себя капюшон. Красные, точно огненные волосы, рассыпались по его плечам, а лицо озарила широкая усмешка, обнажившая ряд острых акульих зубов. Огонёк свечей плясал в его глазах, переливаясь недобрыми намерениями. — Зачем вам ещё один бес, если уже есть я? Поднеся указательный палец к своему уху, он тихо произнёс: — Твоя очередь, Бакуго. Мгновение — и за мутными стёклами подряпанных окон раздались взрывы, окружая церквушку изобилием взлетевшей в воздух земли и внезапно прилипшим к стенам пылким пугающим жаром. Поднялась паника. Люди сначала решили испугаться, а уже после — разобраться в том, что произошло. Киришиме хватило и одной секунды, преисполненной настоящей канители. Он вмиг распахнул свои чёрные одеяния и тут же выхватил один из ножей, ножны которого были пришиты с внутренней стороны. Чёрная мантия полетела на пол и запуталась в чьих-то ногах. Сам же он остался в полной экипировке: защитном костюме, бронежилете и с набором своих вечно холодных спутников, разбросанных по разным частям одежды. Толпа ринулась к главному выходу, успев обернуться и кинуть последний взгляд на человека, что улыбался самой искренней улыбкой, и улыбка эта зарождала интересующий каждого вопрос: а человек ли это вовсе? Взрывы продолжали греметь. Киришима разрезал воздух острым лезвием, сумев задеть лишь рукав чужой мантии. Во второй раз эта оплошность не могла повториться, и нож настиг свою жертву, ополоснув всего лишь предплечье. Чёрный вихрь охватил пространство; несколько из тех, за кем велась охота, — а вкупе их было ровно девять — ринулись к небольшой двери, выступающей у дальнего угла стены. Он, не медля, бросился за ними и откинул в сторону всех, кроме двоих человек. — Оцепляйте здание, отправь половину к чёрному выходу. В ухе раздалось недовольное цоканье: — Понял тебя. В маленькой комнатке без окон и всего с одной дверью теснились трое: Киришима и два человека с вышитыми красными узорами на капюшоне мантии. Так уж вышло, что количество не играло роли, так что нож был приставлен к горлу того самого Главенствующего, а пистолет направлен на грудящуюся к стене женщину — этого, увы, безразмерная мантия скрыть не могла. — Неплохой цирк вы тут устроили, — начал Киришима, не избавляясь от зияющей пустотой улыбки. — И сколько людей в это втянули. Должно быть, многие здесь даже не догадываются о поставленном спектакле. Это комплимент, на самом деле. Вы молодцы. Чисто сработано. Женщина внезапно завозилась с подолом мантии, и рука её внезапно затряслась, сжимая в руках чёрный предмет небольшого размера. Получше приглядевшись, Киришима вдруг цыкнул и поспешил выкрикнуть: — Они пришили порох под мантию, не подпускай к свечам людей с красным узором на капюшоне. И не стреляй из огнестрела, особенно в них. Бакуго рассерженно зарычал, на фоне слышался шум возни: — И что мне прикажешь с ними делать? Я же, мать твою, не такой самурай, как ты. Да и ножей у меня нет. Киришима закатил глаза и усмехнулся: — Делай то, что и всегда: применяй грубую силу. Главенствующий заёрзал в его руках, понимая, что возможности распахнуть свою мантию и отыскать спрятанную на подобный случай зажигалку, у него нет — хватка была чрезвычайно крепкой, да и фокус во второй раз не удастся. — Просто сделай это. Скорее! Скорее, иначе всё полетит к чертям! Киришима двинул его стволом, прицелившись прямо в висок. Главенствующий бессознательно упал на землю, протянув ноги и причудливо распластавшись. Следующим движением Киришима бросил нож, схватив его за тупую сторону лезвия и позаботившись о том, чтобы рукоятью он выбил зажигалку из трясущихся рук. Справиться с неуверенностью действительно легче лёгкого. Сделав шаг вперёд, Киришима поднял с пола зажигалку и подкинул её в руке. Женщина продолжала трястись, а после и вовсе осела наземь, зарыдав. — Нужно будет обратиться в отдел кадров. Видимо, у Бетты совсем туго с персоналом, раз они приняли тебя, — он присел на корточки так, чтобы лицо его было на одном уровне с её лицом. — Просто скажи мне, где похищенные дети, и я позволю тебе жить. Он, вообще-то, и не собирался никого убивать, но искушение припугнуть как можно лучше было намного сильнее. Женщина, продолжая содрогаться, указала на громоздкий шкаф. Слишком громоздкий для такой маленькой комнаты. Открыв дверцы, Киришима шагнул внутрь и тут же очутился в следующей комнате. Похоже, этот шкаф был её единственной дверью. Порядком десяти мальчиков, на вид лет десяти, сгрудились в кучу. Измученные голодом, ужасными условиями, в одних лишь лохмотьях они напоминали кучку призраков; впалые щёки и сияющая (даже в такой темени) бледностью кожа придавали им вид совсем не живого человека. — Вышлите отряд по спасению, дети в потайной комнате, в которую ведут дверца огромного шкафа. И заберите по дороге двух неумех, одного из них я вырубил. Дети тряслись и смотрели на него сквозь полузакрытые веки. Он вышел сразу же, как только прибыл отряд медиков и вооружённых агентов, занимавшихся ликвидацией пороха из одежды преступников. Бетта положила начало «ордену Бафомета» ещё три года назад, и за это время каждым членом ордена было выполнено хотя бы одно злодеяние. Умело прикидываясь сатанинским культом, они похищали людей, пуская их на органы. Но излюбленным делом ордена были, конечно же, маленькие мальчики. На маленьких мальчиков был огромный спрос на рынке рабов, богатеи с радостью выкупали их по несколько человек, а потом творили в своих покоях с бедными детьми невесть что. Не устраивал товар — точно так же пускали на органы. Всё просто. Самое интересное, что члены ордена добровольно приводили сюда своих сыновей, услаждённые байками о том, как много за это дарует Бафомет их детям, которые станут его приспешниками, и, собственно, самим родителям, — в благодарность за принесённые дары. Киришима раздосадовано вздохнул. Он-то ожидал насыщенной драками схватки, умелых преступников и гениальных ходов. А на деле получил кучку мусора, по отношению которых бездействовала полиция только потому, что доказательств катастрофически не хватало — как упоминалось выше, родители приводили детей по собственному желанию. Бакуго по привычке загрёб себе целую охапку противников и справился уже с доброй половиной. Киришима в мгновение ока помог ему с остальной, сражаясь с ней за его спиной, так что, обернувшись, Бакуго даже слегка опешил, а потом закатил глаза, увидев улыбающуюся рожу неподалёку. — Я же говорил, мне не нужно помогать. Я и сам могу. Киришима поддел носом нос Бакуго и ласково промурлыкал: — Конечно, ты можешь. Просто мне было скучно. Всё самое интересное уже было закончено: простых членов ордена окружил целый отряд — им предстояло ответить за все проделанные злодеяния, остальные же продолжали извлекать мешки пороха из чёрных длинных мантий и уводить преступников к выходу из церквушки. Киришима сидел на холодных каменных ступенях, обычно спрятанных за рядом певчих, и наблюдал за тем, как церквушка постепенно пустела. Он обернулся к Бакуго, подпёр кулаком подбородок и облизал губы. — Как тебе такое: по правилам ордена, для раскрепощения человека и настройки его на активный образ жизни необходимо ему разрешить развивать половые инстинкты в любом их проявлении. Бакуго выгнул бровь, упёрся ладонями в холодную землю апсиды и выгнул спину. — Ты сейчас намекаешь на то, чтобы мы с тобой трахнулись прямо тут? — Да, — долго юлить толку не было. Бакуго молчал около двух минут, а потом прыснул со смеху. Так бывает очень редко, чтобы в его улыбке не проскальзывало ни намёка на злость, а сияла лишь непоколебимая искренняя радость. — Ты и правда решил податься в сатанисты? Ножник. Киришима с серьёзным видом произнёс: — Атеизм первичен, сатанизм вторичен, — а потом фыркнул и выгнул бровь. — Кем ещё я, по-твоему, должен был представиться? Самураем? Пиратом? Берсерком? — и внезапно до него дошло. — Ты ведь просто увиливаешь от предложения, да? — Я не трахаюсь на заданиях, — Бакуго сложил руки на груди. — Я могу перечислить, по крайней мере, двенадцать таких случаев. Бакуго нахмурился и с силой ткнул кулаком в плечо Киришимы. Лицо его вдруг стало задумчивым, он вспомнил вопрос, мучивший его уже целых два дня. — Как ты сделал эту хрень с кровавыми ладонями? В помещении осталось всего пара человек, девять преступников было ликвидировано, остальные же были отданы на попечительство местной полиции. Вряд ли они догадывались, на какую организацию работали по-настоящему, но это не отменяло того факта, что их бесчеловечность должна быть наказана. Снаружи послышался гул полицейских сирен, машины репортёров приехали ровно тогда, когда отъехали машины Эвентуса. Толпа людей, облаченных в длинные чёрные мантии, нелепо контрастировала с окружившей здание толпой. — Я ничего не делал. Это всё он, — Киришима ткнул пальцем в грудь, — это всё дьявол. Бакуго шутка не показалась смешной. Он гневно выгнул бровь и произнёс недовольное «ха?». Киришима пожал плечами. — Ну, я и правда ничего не делал. Предполагаю, Главенствующий намеревался ткнуть пальцем в подходящую кандидатуру (ну, или любую кандидатуру), потом сыграл бы на том, что сразу безошибочно определил подходящий сосуд из-за своей связи с Владыкой. Дело вот в чём: в чашах этих была не вода. Ты ведь любишь боевики, да? Искусственную кровь делают по такому же принципу. Они вылили в одну чашу раствор роданида аммония, а во вторую — раствор хлорного железа. Соединяясь, эти два раствора образуют вещество красного цвета. За кровь вполне сойдёт. Так что тут, скорее, любой бы смог стать «сосудом для Владыки», ему разве что следовало испробовать окунуть обе ладони в чаши самым первым. — А в этой безделушке была отрава, да? — Бакуго пнул позолоченную чашу ногой, от её ободка отвалился второй камешек. Сложно строить догадки, когда всю неделю следил за ситуацией лишь по звуку, доносящемуся из наушника. — Скорее, галлюциноген. Думаю, выпей я эту штуку, и реально бы почувствовал приход Бафомета. А по окончанию очнулся бы на операционном столе, где кто-то бы уже сплавлял мою печень на Чёрном Амазоне. Киришима поднялся и размял шею, протягивая руку Бакуго. Эта неделя, которую он потратил на то, чтобы влиться в ряды чокнутых сектантов, была по-настоящему дикой. — Пошли. Нам нужно возвращаться на базу, — Бакуго, схватившись за протянутую руку, приподнялся и отряхнул защитный костюм от скопившейся пыли. Киришима склонился над его ухом: — Трахну тебя там.