***
«Столько неба не видел я сразу, И, кажется, мне тебя не понять, Не догнать, не остановить разум, Да и не в силах он знать, Отчего встречи так остры, Но часто тянет к одной. То живем, как два острова, То как одной волной! Проклиная этот белый свет, Он не знал, и она Затруднялась дать ему ответ: Почему не судьба?» © Кукрыниксы — Этот белый свет
***
«Это судьба», — думает Ханаби, когда отец во всеуслышание говорит, что теперь она надежда клана. Новая надежда. Новая наследница. Значит, была и старая? Была первая? Значит, Ханаби — вторая? «Это, — думает Ханаби, — моя судьба». (Быть второй).***
События жизни мелькают перед глазами и смешиваются, словно разноцветные огни фейерверков; очаровывают — почти также сильно. Эта маленькая девочка и правда она? Такая… милая! И всегда одна. Почему она всегда одна? «Ах, — вспоминает Ханаби, — точно. Потому что они все смотрели на меня так». Сравнения с сестрой ей не нравятся. И неважно, в чью пользу. У них одна кровь, одно воспитание, они живут под одной крышей, — она готова признавать лишь эти сходства. Ей — семь, и её зовут Ханаби, сестре — двенадцать, и её зовут Хината, — вся суть их различий именно в этом. Просто «Ханаби», просто «Хината», никаких «мягких кулаков», никакого «мягкого характера». Просто «два разных человека, пол женский». «Как можно не понимать?» Ханаби, конечно, сама виновата. Старалась стать лучше сестры во всём. Так по-детски: винить других за свои ошибки. В конце концов, сравнивать их начала она сама. Ханаби смотрит вместе со своей младшей копией за тренировкой сестры и кузена, украдкой вздыхая. Неджи ведь тоже тогда говорил про «судьбу». А потом, проиграв на экзамене, поверил, что её можно изменить. Попытался поверить, что менять судьбу даже нужно. Ханаби о своих убеждениях всегда молчала: её переубеждать было некому. Тогда она серьёзно звала это «самодостаточностью». Теперь — «одиночеством». И разве что-то изменилось? Зеленые, золотые шары света мигают друг за другом, чередуются новые и новые сцены, среди них мелькает кадр: розовый брелок-шиноби на рукояти куная. И — холод неживых рук на своих плечах. И — холод пальцев, смахивающих подтаявший снег с её лица. И — холод слов. И она вздрагивает всем телом, то ли от холода, то ли от страха, и, кажется, сквозь сон ощущает мягкое тепло, сжимающее её ладонь, понимая, что это, конечно же, Хината. Для сестры, как никогда чётко осознаёт Ханаби, она «второй» никогда не была. Была «единственной». И потому — вцепляется со всей силы в ответ, чуть не задохнувшись в объявшем сознание красном шарфе совершенно чужих видений. «Сестрёнка, — с грустной нежностью думает она, — ты ведь всегда… такая ты». Хината, которая не смогла нанести ей решающий удар тогда, в далёком детстве, никогда не менялась. И была так сияюще прекрасна. (Как… как Луна!)***
Ханаби самоуверенная и яркая, гениальная и немного грубая, открытая, насмешливая, жутко гордая. Она делает шаг вперёд. Она прощается с тенью. Она выходит на свет. Она просит: — Пожалуйста!..***
Когда путь назад рушится, она подходит к нему со спины и говорит: — Привет. Интересуется: — Тебе правый или левый? Признаётся: — Я почти не умею лечить, так что, полагаюсь на тебя. Спрашивает: — Ты ведь не против? Добавляет: — Впрочем, ответ всё равно ничего не меняет. Фыркает: — Бери ответственность за свои поступки, в конце концов. Уточняет: — Это ты притащил меня сюда. Он молчит. — Тонери-сан? — Луна уже никогда не приблизится к Земле, — его голос дрожит. — Я должен искупить свои грехи в одиночестве. Почему ты здесь? Зачем ты здесь? Ты разве не понимаешь, что?!.. Он срывается и кричит, разворачивается к ней так резко, что порыв ветра от одежд тревожит её длинные волосы, и Ханаби почти теряется в этих эмоциях, но, вопреки, выпрямляется и уверенно, почти торжественно подходит ближе, шаг за шагом. — Моя сестра — самая лучшая девушка в мире, и я — знаю! — никогда не смогу заменить её, но мне это и не нужно. Шаг. — Я старалась, я тренировалась, я так хотела быть сначала лучше неё, потом — хоть немного похожей!.. Шаг. — Я горжусь своим бьякуганом. Я горжусь своей сестрой. Я горжусь тем, что ты выбрал именно меня, пусть и ради подобной цели. Шаг. — Я не умею вязать. Шаг. — Но я быстро учусь. Учиться — это то, что я действительно хорошо умею делать. Шаг. — Ты… — она замирает. — Ты ведь совсем один здесь. Быть одному очень плохо, тот парень, Наруто, что спас тебя, наверное, знает об этом лучше всех… Ты использовал мои глаза. Ты ведь не смотрел раньше так, верно? Что ты видел? — … — он молчит несколько долгих мгновений, прежде чем поднести руку к лицу и накрыть ей пустые глазницы. — Свет. Я видел… свет. Мир… так светел. Ханаби улыбается, широко и ярко. — Я тоже так думаю. И она делает последний шаг вперёд. — Можно я обниму тебя?