Первый новый день

– Он сгорел, помнишь? Азирафаэль следил за приближением к остановке автобуса до Оксфорда и старался пропускать слова Кроули мимо ушей. Его магазин сгорел. Это же… Дьявол! Это уму непостижимо! Это как потерять ребенка или, как минимум, любимого кота. А как же его коллекция Библий? И даже «Библии Далеко Посылающей» больше нет?! Но ведь ему столько пришлось сделать, чтобы ее раздобыть! Он почти (почти) ради нее пошел на обман. Вся его жизнь погибла в огне, а Кроули при этом спокойно продолжал: – Можешь остановиться у меня. Если хочешь. Конечно, Азирафаэль мог думать, что Кроули был совершенно спокоен, и дела ему не было до сгоревшего букинистического магазина друга, ведь ангел не видел, как Кроули метался в огне, взывая то к Богу, то к Дьяволу, думая, что он потерял Азирафаэля навсегда. Нет, ангелу это было невдомек. Тем временем автобус, чуть поскрипывая, начал тормозить. – Не думаю, что моим это понравится, – сказал Азирафаэль осторожно. – У тебя больше нет твоих, – выражение лица демона, когда он говорил это, даже можно было назвать сочувствующим. – У нас обоих нет. Мы сами себе свои. Если Азирафаэль и ждал продолжения в духе «и мы есть друг у друга», то, не дождавшись его, виду не подал. Вытянув руку, чтобы остановить автобус, Кроули сделал из бутылки последний глоток, кинул ее в кусты (чудесным образом попав аккуратненько в урну) и поднялся со скамьи, приглашающе протягивая ангелу руку. Азирафаэлю ничего не оставалось кроме как сказать: – Ладно. Останусь сегодня у тебя. – У меня даже есть гостевой диван, – добавил Кроули вполне гостеприимно. И они вместе зашли в автобус. Азирафаэль никогда не был в лондонской квартире Кроули. Не то, чтобы он был в какой-то другой его квартире в каком-то другом городе, но сам демон, помнится, к нему в магазинчик захаживал. Так что было бы честным и Азирафаэлю однажды нанести ему ответный визит. – Очень… Милый… У тебя дом, – если быть совсем уж честным ангел немного лукавил, ведь, это всем ясно, квартиру, похожую на выставочный образец из каталога Икеи сложно было назвать в полном смысле слова «домом». Кроули неопределенно хмыкнул и этой своей развязной походочкой отправился в одну из комнат. Откуда сразу же донеслось: – ХАСТУР! – О, Боже мой, – ангел всполошено бросился на голос. В голове его предстали жуткие картины столкновения двух адских созданий, в котором он уж точно должен был помочь «своему» демону. Не то, чтобы Кроули был «его». Не то, чтобы они были друзьями. Не то, чтобы он испытывал к нему какие-нибудь чувства. Эта была обычная, заученная наизусть (и вовсе не от частого повторения) мантра Азирафаэля на случай испытывания им каких-либо чувств к Кроули. Хастура в комнате, откуда доносился голос демона, не оказалось. В целом, там не было ничего необычного, кроме жуткого черного вонючего пятна возле двери и сгоревшего до головешек предмета мебели неясного предназначения. Если быть честным, в представлении Азирафаэля, эта комната куда больше всего остального увиденного была похожа на жилище демона. – Это был гостевой диван, – Кроули махнул рукой на сгоревший предмет мебели теперь уже вполне ясного предназначения и поморщился. – Хастур сжег мой гостевой диван! Он еще поплатится за это! Разумеется, Хастур сжег его гостевой диван. А вы, застрявшие на пленке автоответчика, обреченные слушать одни и те же слова, в тот момент, когда все силы тьмы призваны к бою, не были бы злы настолько, что, вернувшись, решили сжечь ближестоящий предмет мебели в квартире того, кто и заточил вас на пленке автоответчика? Наверняка, вы бы не удержались и спалили дотла всю квартиру. – Кажется, тебе негде спать, – Кроули снял очки и повернулся к Азирафаэлю, встречаясь с его взглядом своими вертикальными змеиными зрачками. – Новый диван я сотворить не могу – сам понимаешь, нам сейчас не стоит привлекать внимание «своих», – он вышел мимо ангела в коридор, небрежно бросая. – Но ты можешь лечь со мной. – Знаешь, Кроули, - Азирафаэль был вынужден идти за демоном в сторону его спальни, если уж он хотел ему высказать свою мысль до конца. – Вообще-то ангелам не обязательно спать. Как и демонам. – Я люблю спать, – ответил Кроули безапелляционно, как был, в ботинках, заваливаясь на огромную двуспальную кровать. С виду кажущуюся очень удобной и мягкой. Она так соблазнительно спружинила под его весом, что одно это навевало зевоту. – В конце концов, именно я придумал послеобеденный сон. – Не сомневаюсь. И все же… Думаю, я откажусь. Не беспокойся, я найду, чем заняться, – Азирафаэль вовсе не хотел быть гостем, который хоть чем-то смущает хозяина. Кроули его не услышал. Он уже спал. На самом деле ангелу немного было нужно для проведения досуга. На одну ночь вполне хватило бы пары десятков книг, но квартира Кроули в которой было все, абсолютно все, что должно быть в квартирах, не имела ни одной, даже самой скучной книги. Единственное, что содержало в себе хоть какое-то печатное слово, были нераспакованные инструкции к бытовой технике. Азирафаэль прочел инструкцию к холодильнику, тостеру, микроволновке, затем перешел на автоответчик, музыкальный центр и телевизор (та, что прилагалась к тостеру, оказалась самой интересной) и понял, почему демон предпочитает ночами спать. В его квартире больше совершенно нечего было делать! Ангел вернулся обратно в спальную. Кроули лежал на кровати слева, кажется, ни на миллиметр не сдвинувшись с того момента, когда уснул. «Ничего же не будет, – решил Азирафаэль, – если я лягу тут же, вот тут, справа, лягу так осторожно, что Кроули даже не проснется, и просто полежу. Подумаю о случившемся. День-то был сумасшедший». Кровать оказалась удобной до неприличия. – Знаешь… Азирафаэль не успел и двух мыслей связать, как Кроули вдруг повернулся к нему лицом, которое совершенно не выглядело хоть сколько-нибудь сонным. – У тебя нечего читать, – тут же принялся оправдываться ангел, хотя в голосе Кроули не было ни малейшего упрека, да и он сам предлагал ему поспать вместе на этой самой кровати. – Знаешь, – продолжил демон, пропустив оправдания Азирафаэля мимо ушей. – Я много повидал таких пар. Сначала они друзья, потом проводят ночь вместе, а потом на всю жизнь один из них остается во френдзоне. Кстати, это я придумал френдзону. Кроули врал. Френдзону придумал не он, хотя семейное положение «в активном поиске» в социальных сетях уж точно было его изобретением. – А что это, собственно… – начал было Азирафаэль, но потом заметил в словах Кроули кое-что более важное. – В каком смысле «проводят ночь вместе»? – Спят. Занимаются сексом. Трахаются. Прелюбодействуют. Боже! В смысле: Дьявол! Я не знаю, в каком веке застряли твои познания в данной области! – Вовсе они не застряли, – ангел смущенно покраснел. – Я знаю все эти слова. И все – от тебя, - тут он вновь заметил в словах Кроули кое-что БОЛЕЕ важное. – Но мы же… Мы же не занимались… этим! Не занимались же? – уточнил он немного нервно, потому что определенно точно были за шесть тысяч лет моменты, когда они с Кроули напивались так, что на утро он ничего не помнил. – Нет, - подтвердил Кроули. – Но разве ты ни разу это себе не представлял? Но они определенно однажды поцеловались. Почти. Демон решил сводить Азирафаэля на открытие Эйфелевой башни. Они стояли на самом верху, пили Шатонеф-дю-пап, а потом Азирафаэль чуть не уронил свой бокал, перегнулся за ним через перила, а Кроули со словами «Ты же сейчас свалишься к Дьяволу!» прижал его к себе. И в этот момент ангел подумал почему-то, что Кроули его поцелует и, если поцелует, то он ответит, а потом, может быть, тоже поцелует его. Но дальше его фантазии не зашли. Во-первых, потому что на дальнейшие фантазии у него не хватило… фантазии. А, во-вторых, потому что Кроули его не поцеловал. Он еще немного поприжимал его к себе, причем как-то очень деятельно и суетливо – его руки оказывались то тут, то там, а потом отпустил, сказав что-то вроде: «Нет уж, не здесь». И, если ангела и интересовали вопросы: «Что именно – не здесь?» и «Где же еще?», то он их не озвучил. И вот сейчас они лежали в одной кровати, за окном было очень темно (но не настолько, чтобы не видеть лица демона, который определенно не был «его», не был другом и к которому Азирафаэль не испытывал никаких чувств) и очень тихо (но не настолько, чтобы не слышать дыхания демона, который определенно не был «его» и все остальное). И, пожалуй, если сейчас Кроули его поцелует, он вновь подумает над тем, чтобы ответить. – Не представлял, - ответил Азирафаэль тихо. – До этого момента. – Ни разу не представлял, как я оседлаю твои бедра, прижмусь к ним так тесно, что ни один атом не сможет протиснуться? – Не представлял, – прошептал ангел еще тише. Он прямо таки чувствовал, как щеки заливает яркий-яркий румянец. В горле пересохло, а низ живота и копчик вдруг начало тянуть странной томительной болью. – До этого момента. – Ни разу не представлял, как я снимаю с тебя одежду? Стягиваю все это твое пижонское безобразие в шотландскую клетку… – Она нынче в моде, – попытался было парировать Азирафаэль, но слова застряли в горле – вместо них вырвался вполне недвусмысленный стон. – Не представлял, как я сжимаю крепко и требовательно твою мягкую ангельскую задницу, чтобы потом…? Ангел уже не мог дальше слушать. В ушах шумело. Он вспомнил вдруг тот раз, когда решил научить Кроули танцевать гавот. Ведь, согласитесь, было бы честно, если бы спустя столетия его умел танцевать не он один. Так вот, тогда Азирафаэль вполне целомудренно обнимал демона за плечи, а тот, подумать только, ущипнул его за зад! Ангел ему тогда ничего не сказал. – Может быть, ты представлял мои губы мягко и жарко обхватывающие твой член, м? – Не представлял, – стало невыносимо жарко. Стоило, наверное, напомнить демону, что ангелы бесполы и вся эта человеческая чепуха их вовсе не интересует. И что, конечно, странно, что буквально все люди, с которыми ему довелось встречаться, думают, что он «голубой», «гомик» или «цветик». И что, да, они это уже обсуждали, по человеческим меркам он очень похож на гея, но менять в своей внешности и манерах ничего не намерен. Но почему-то эти слова, которые, разумеется, в любой момент времени совершенно уместны, сейчас казались ему лишними. – Не представлял, до этого момента. – И как ощущения? – Кроули провел по губам кончиком раздвоенного языка. – Ощущения… – Азирафаэль всегда терялся в ощущениях человеческого тела. Они были слишком яркими и внезапными и порой (как вот сейчас) требующими немедленного к ним внимания. – Как в тот раз, когда я учил тебя танцевать гавот… – А я тебя шлепнул по заднице, да-да, помню, – даже в темноте было видно, как Кроули ухмыляется. – Да нет же, ты меня ущипнул! – начал спорить Азирафаэль, потому что такое, извините, не забывается! А потом понял, что возможно, сначала Кроули его шлепнул, а потом ущипнул. Или же в другой последовательности. Но, в любом случае, ангел тогда и на это ему ничего не сказал. – В общем, странное ощущение. Как будто ты пытаешься меня соблазнить? – ангел говорил уверенно, но на последних словах его интонация стала вопросительной, потому что, в сущности, он не очень-то знал, что такое соблазнение вот в этом вот смысле. Кроули уже бесчисленное количество раз соблазнял его выпивкой и едой. Но чтобы так… – Ну, я вовсе не пытаюсь тебя соблазнить, – сказал демон серьезно. Азирафаэль уже было спокойно выдохнул, когда Кроули добавил. – Я тебя соблазняю. И, как мне кажется, вполне успешно. – Вполне успешно, – эхом повторил Азирафаэль, не столько соглашаясь, сколько констатируя факт. Что и говорить, недаром Кроули был одним из лучших – если уж он за что-то брался, у него все получалось вполне успешно. – Я думаю, – начал было ангел, но договорить ему не дало то, что Кроули оседлал его бедра в точности так, как в только что подкинутой им самим фантазии. Думать стало тяжело, дышать стало тяжело, сохранять невинный, благочестивый ангельский взгляд стало тяжелее всего, в особенности, когда глаза их встретились и Азирафаэль абсолютно точно НЕ подался вверх, первым стремясь соединить их губы в поцелуе. Кроули любил и умел целоваться. Придумал ли он французский поцелуй – оставалось загадкой. Но он абсолютно точно придумал замбийский поцелуй (уже довольно давно, в момент путешествия его по странам Африки) – поцелуй, который неизменно получается, когда у одного из партнеров раздвоенный язык. И вот этот самый его язык сейчас облизывал рот ангела изнутри, умудряясь раздвоенными своими концами касаться сразу нескольких мест одновременно, отчего Азирафаэль никак не мог сдерживать стоны. И ему очень хотелось бы, чтобы сквозь эти стоны прорывалось что-то вроде: «Отпусти же меня, дьявольское отродье!», а не: «М-м-м, да, пожалуйста, да!». Сложно было даже представить себе, что мог выделывать этот язык, касаясь каких-нибудь других органов. Сложно, но вполне возможно – как понял ангел в тот самый миг, когда прикрыл глаза и ПРЕДСТАВИЛ. Член под слишком тесными, как он только сейчас понял, брюками, напрягся так, что стало больно. – Кроули, – выдохнул ангел и дальше намерен был попросить прекратить все это, но не смог. Да и другой бы не смог, если бы Кроули в тот самый момент, испарил на нем и на себе одежду, вдруг так болезненно-сладко и горячо касаясь кожей обнаженной кожи. Не хочет он привлекать внимание и пользоваться своей демонской магией, как же. Кожа Кроули была такой горячей, словно огонь самой преисподней, но при этом не сжигала дотла (что и полагалось делать с ангелами огню преисподней), а приятно согревала. Как и губы демона, касающиеся его шеи, и язык, то и дело оставляющий на обнаженной коже мокрые полосы. Не то, чтобы Азирафаэль никогда не сталкивался с картинками фривольного содержания, на которых люди, а иногда и не люди, всех полов и возможных рас, выделывали друг с другом разные приятные (что, впрочем, порой было сомнительно) вещи. Но чего он никогда не делал: не представлял себя на их месте, потому предвкушение от того, как Кроули вот-вот коснется своими губами его члена, было таким сильным. Таким всепоглощающе сильным, что ангел аж заерзал от нетерпения, когда Кроули удобно устроился между его разведенных ног, но, вместо того, чтобы начать, уставился на ангела своими невозможными глазами, облизывая губы. – Вижу, тебе не терпится, аж течешь, – заключил он, для чего явно не нужно было быть непревзойденным логиком: член Азирафаэля был столь напряжен, что, казалось, его и трогать не нужно было – он вот-вот был готов кончить, а на животе уже собралась небольшая лужица смазки. Ангел знал, что это была провокация. От Кроули только провокаций и жди. Но он все же ответил: – Нет, я вполне владею собой, – что являлось не только самой что ни на есть чистейшей ложью, но и даже по сдавленному хриплому голосу можно было догадаться, что ангел чувствует что-то диаметрально противоположное сказанному. – Это я сейчас буду владеть тобой, – промурлыкал Кроули многозначительно и, удостоив член ангела одним лишь коротким и горячим прикосновением языка, закинул его ноги себе на плечи. Если Азирафаэль и представлял себе когда-нибудь как выглядит процесс грехопадения «падших» ангелов, то, возможно, возникшая перед ним картинка вполне соответствовала этому действию. А именно: когда твои ноги покоятся на плечах обнаженного демона, готового вот-вот вставить свой член в твой зад. Он даже допускал тот факт, что в небесных словарях «грехопадение» проиллюстрировано примерно таким изображением. Тем не менее, бездна под ним не разверзлась, хотя по ощущениям, когда Кроули резко и властно вошел в его тело, было очень похоже. Ангел застонал, до боли впиваясь аккуратно наманикюренными ногтями в собственные ладони, а потом прижал руками, ногами, всем, чем мог, Кроули к себе еще ближе, потому что так было надо. Потому что его тело от макушки до кончиков пальцев ног остро нуждалось в теле демона. И даже атому негде было проскочить сейчас между ними. Кроули двигался размашисто и быстро, но хотелось еще быстрее. Ему хотелось еще крепче вжиматься в тело ангела, еще глубже погружать свой язык в его рот. Чтобы тот стонал еще громче, еще слаще. Еще более жадно притягивал его к себе, стоило отстраниться, чтобы вздохнуть. Удовольствие нарастало и пульсировало, похожее на волну, которая издали кажется тебе крохотной и безопасной, а потом накрывает тебя с головой, утаскивая за собой во мрак. Только мрак этот оказался приятным и сладким, Азирафаэль выгнулся в пояснице, чувствуя, как из члена толчками начала выплескиваться сперма, а сознание уплывать куда-то за грань происходящего. Он еще слышал, как Кроули простонал: – Боже… Черт возьми! Да! – кончая вслед за ним, а потом на какое-то время потерялся в беспамятстве. Пришел в себя он, когда язык демона влажно прошелся по его животу. – Так вот он какой: ангельски-сладкий вкус. Как сахарная вата. Кошмар, – Кроули хмыкнул, слизывая сперму ангела с его живота дочиста, чтобы потом бесцеремонно распластаться на его теле. – Ненавижу сахарную вату, аж челюсти сводит. – Что-то незаметно, – не преминул отметить Азирафаэль. – Если бы у тебя сводило челюсти, ты бы не мог говорить. Редко их глаза оказывались так близко друг к другу. И, если присмотреться, оказывалось, что вокруг вертикальных зрачков Кроули, чуть-чуть пробивался, разбегаясь лучиками и утопая в желтизне, голубой цвет. – Я много думал, – заслышав в ответ стон, означавший вроде: «Ты серьезно?!», Азирафаэль поспешил уточнить. – Не сейчас! До того, как… В общем, как оказался на этой кровати. Я думал: если утром все станет, как раньше. Ведь может же такое случится? Мы встанем с первым солнечным лучом, а мой магазин цел и твой Бэнтли цел, и все вновь станет таким, как было. Если это произойдет, между нами… Все тоже станет таким, как раньше? – ангел должен был вложить в этот вопрос уверенную надежду на то, что они забудут эту ночь как страшный сон, но получилось отчего-то печально и немного испуганно. – Ты думаешь, все может стать как раньше? – Кроули хмыкнул. – Я же говорил, много таких парочек повидал. Тут либо один на всю жизнь останется во френдзоне. Либо… – Либо? – подхватил ангел весьма воодушевленно. – Либо они будут жить вместе долго и счастливо и умрут в один день. Возможно, от вновь разразившегося Апокалипсиса. Будут, ну, не знаю, вместе кормить уточек в парке днем и жарко заниматься сексом каждую ночь. – Звучит как ужасный дьявольский план, – ответил Азирафаэль возмущенно. Ну, кто угодно бы возмутился, если бы с ним захотел жить долго и счастливо демон. – Вполне в твоем духе, Кроули. Постараюсь не спускать с тебя глаз, чтобы уравновешивать твои коварные помыслы! – Уж постарайся, – демон хмыкнул, а потом коснулся губ ангела своими вполне невинно и целомудренно. За окном едва-едва начал пробиваться сквозь ночной мрак первый солнечный луч нового, пережившего Апокалипсис мира.