Вот и встретились вновь два одиночества

      Он стоит перед ней. Неуверенный и уязвимый. Колючий взгляд сестры острой болью отдается где-то под ребрами. Он видит, как сжимаются ее бледные пальцы на подлокотниках Железного трона. Прошло меньше четырех месяцев с того момента, как он видел ее последний раз. Не так много, казалось бы. Но она изменилась. Причем изменилась даже не внешне. Из видимых отличий Джейме отмечает только еще немного отросшие волосы и округлившийся живот, который не скрывало ее темное бархатное платье. Она изменилась скорее внутренне. Словно что-то сломалось в ней за эти несколько месяцев. Взгляд был пугающе холодным — холоднее, чем у Белых ходоков, которых Джейме убивал в битве за Винтерфелл. Глубокий изумруд глаз ранит не хуже валирийской стали. Хочется зябко поежиться или встряхнуться, чтобы скинуть с себя этот твердый грубый взгляд.       Джейме не мог объяснить, зачем вообще сейчас стоит перед ней и заново вскрывает едва затянувшиеся раны. Наверно, ему стоило остаться в Винтерфелле. Наверно, не стоило мчаться со всех ног обратно в Королевскую Гавань, едва до него дошли слухи, что королева Серсея собирается выйти замуж за Эурона Грейджоя — человека, не в последнюю очередь причастного к тому, что она одержала победу. Джейме даже себе не мог объяснить, с чего вдруг так резко подорвался и снарядил коня в дорогу. Может, из-за Эурона, который не достоин ни то, что короны — даже волоска с головы Серсеи. А может, из-за гнетущего чувства тоски, что ночами воет где-то в груди и колотится в ребра, пытаясь вырваться наружу. А может, виной тому сосущее под ложечкой ощущение неправильности происходящего, от которого некуда было спрятаться на промерзшем насквозь севере, и от которого все окружающее казалось ненастоящим и серым — потому что без нее.       И вот он здесь — стоит перед ней неуверенный и уязвимый. Но тоска и ощущение неправильности происходящего никуда не делись — напротив, только усилились. Будто все вокруг только плохой сон, от которого хочется поскорее проснуться — открыть глаза в мягкой уютной постели, почувствовать под боком тепло и нежность родного женского тела и прижать ее ближе к себе, вдыхая полные легкие спокойствия и счастья. Вот только с каждым вздохом это все меньше похоже на сон. Холодность взгляда прошибает мурашками по всему телу, а тупая ноющая боль обжигает ребра изнутри. — Чем обязаны такой честью, сир Джейме? — выплевывает Серсея с такой ненавистью, что по спине пробегается холодок.       Она скалит зубы, точно готова зарычать как разъяренная львица. Смотрит почти с отвращением. Вот только обычно в глазах за отвращением можно разглядеть презрение или злобу, а в глазах Серсеи ничего из этого нет. Да, в них ярким пламенем горит дикий огонь, но это пламя ранит ее не меньше, чем Джейме. За отвращением в женских глазах тупая боль и искренняя обида, сплетенная с непониманием — как ты мог предать меня?       Джейме опускает глаза в пол и вздыхает. Поднять взгляд обратно на сестру оказывается сложнее, чем он думал. Рыцарь делает шаг вперед, когда его глаза все же сталкиваются со стальным взглядом королевы. Гора, не медля не секунды, зеркалит его действие: делает шаг вперед и опускает ладонь на рукоятку меча, гремя доспехами. Квиберн, стоящий рядом с Железным троном, заметно напрягается. Лишь Серсея остается спокойной и невозмутимой, только чуть кривит губы, словно ничего не произошло. — Оставьте нас, — бросает Серсея, чуть повернув голову в сторону своего десницы. — Вы уверены, ваша милость? — осторожно спрашивает Квиберн, боясь вызвать гнев своей королевы.       Серсея не отвечает, только посылает старику свой самый суровый взгляд, отчего Квиберн склоняет голову и вместе с Горой удаляется из Тронного зала. Джейме провожает их взглядом, потому что смотреть на сестру не хватает сил. Когда они скрываются в прилегающей к залу галерее, мужчина понимает, что молчать дальше бессмысленно. — Серсея… — Королева Серсея, — перебивает сестра, сцепив челюсти. — Или «ваша милость». — Брось, — резко выдыхает Джейме, — перестань делать вид, будто мы чужие друг другу люди.       Серсея поднимает брови и усмехается — грубо и холодно. — Я не делаю вид, что мы чужие люди, Джейме, потому что теперь это действительно так. Хочешь, чтобы я продолжала считать тебя братом, после того как ты предал меня? — голос полон злости и обиды, отчего звучит с легким хрипом.       Слова сестры бьют в грудную клетку больнее любого оружия. Джейме морщится, словно ее слова причиняют ему физическую боль. — Я не хотел предавать тебя, — честно отвечает Джейме, робкая искренность подрагивает в его словах.       Во взгляде Серсеи что-то обрывается. Всего на секунду мужчина видит, как сталь ее взгляда дает неуверенные трещинки — через эти трещинки изумрудным светом льется боль, от вида которой появляется желание подойти к сестре и крепко обнять ее. Разделить бы эту боль вместе с ней, забрать часть себе, чтобы эта печаль в глазах хоть немного исчезла. — Может, и не хотел, — слабо начинает Серсея. — Но предал. И это твой последний визит в Королевскую Гавань, — трещинки во взгляде почти полностью исчезают, сменяясь привычным холодом стали. — Что? — непонимающе хмурится Джейме. — Ты больше не посмеешь являться в столицу. А если мои люди увидят здесь тебя, то казнят в ту же минуту, — голос уверенный и равнодушный. — Мы это уже проходили, Серсея, — мужчина качает головой. — Ты не сможешь убить меня, — сердце отчаянно бьется в ребра, ему бы замолчать здесь, но он продолжает: — Ты не сможешь убить меня, потому что я нужен тебе. Как и ты нужна мне. — О, ты, правда, полагаешь, что нужен мне? — мерзкая острая ухмылка расцветает на женских губах. — Ты всегда был таким наивным, Джейме, — она смотрит прямо в глаза брату, придавая своим словам еще большее значение, но в последний момент все же отводит взгляд. — Ты не нужен мне, — произносит она на грани слышимости, и Джейме скорее читает эту фразу по ее губам, нежели действительно слышит. — Нет, нужен, — уверенно говорит Джейме и делает еще шаг вперед.       Серсея напрягается, и ее взгляд пускает стрелы, которые удерживают рыцаря от следующего шага. — Ты не нужен мне, — шипит королева и в этот раз не отводит взгляд.       В ее словах — ярость, граничащая с ненавистью и раздражением. Изумруд глаз горит уверенностью. Она и правда верит в свои слова. Или делает вид, что верит. Джейме тоже почти готов поверить ей. Почти готов признать, что они отдалились настолько, чтобы перестать нуждаться друг в друге. Но ноющая боль, оковами сцепившая грудную клетку, не дает ему просто смириться с таким положением вещей. Он знает, что не сможет жить без нее. Не сможет жить не видя ее изумрудных глаз, не слыша ее властного голоса. Без ее требовательных поцелуев он тоже не сможет. Даже без ее грубых реплик он не проживет долго. Поэтому верить в ее слова не хочется. Поэтому верить в ее слова не хватает сил. Он не представляет своей жизни без нее. А она?       Она тоже сгорает изнутри. Она тоже чувствует эту боль, растекающуюся под ребрами. Она ненавидит себя за то, что отпустила его. Она ненавидит себя за клятую ланнистерскую гордость, которая не дает ей просто простить его. Она ненавидит себя за это глупое и слишком детское желание подойти ближе и уткнуться лбом в крепкую грудь, чтобы почувствовать его объятия, чтобы наконец почувствовать себя защищенной и любимой. Она ненавидит все это. Но больше всего она ненавидит его. Ненавидит за то, что оставил ее. Ненавидит за то, что позволил себе вернуться. Ненавидит за то, что стоит сейчас перед ней и абсолютно ничего не предпринимает.       Она врет себе, что ненавидит его, и тоже сгорает изнутри. — Не нужен, — гулко повторяет за ней Джейме. — Значит, ты выйдешь за него? Выйдешь за Эурона Грейджоя и сделаешь вид, будто забыла меня?       Серсея не отвечает. Смотрит на него такими глубокими печальными глазами и словно с какой-то надеждой, которую она успешно прячет за маской равнодушия. Джейме не знает, чего еще она ждет от него. Извинений? Объяснений? Оправданий? Или, может быть… — Уходи, — шипит она с дрожащим разочарованием, пальцы сжимают подлокотники трона до побелевших костяшек. — Серсея, — умоляюще шепчет Джейме. — Убирайся.       Джейме глотает слова, которые собирался сказать, и устало прикрывает глаза. Как они могут прийти хоть к чему-то, если упрямо не желают слушать друг друга? Как доказать сестре искренность своих слов, если ее гордость все равно не позволяет ей поверить его словам и простить его? Как растопить этот бесконечный лед, сковавший ее взгляд? Может, ему действительно не следовало приходить? — Я уйду, если ты правда этого хочешь, — безнадежно шепчет он и поднимает на нее взгляд, полный тоски и затаенной надежды. — Пошел вон, — вкрадчиво отвечает Серсея, и Джейме решает, что это конец.       Еще несколько секунд он позволяет себе любоваться сестрой, впитывать в себя каждую малейшую деталь ее лица, заученного до последней морщинки еще много лет назад. Пылающая в грудной клетке нежность отражается в зелени глаз и, смешиваясь с тягучей болью, давит на ребра. Липкая тоска бьется в сердце, разносится по организму вместе с кровью и мешает нормально дышать. Пальцы немеют, а нежелание уходить отдается в каждом вдохе.       Вот бы остановить время на этом моменте, чтобы всю оставшуюся жизнь простоять тут, смотря в глаза любимой.       Серсея непонимающе хмурится, но взгляд тоже не отводит. Смотрит на него, словно ожидая чего-то. Но Джейме не знает, что еще ему сделать. Она сказала, что он не нужен ей. Она прогнала его уже трижды и запретила появляться в столице. Кажется, она действительно больше не любит его. Интересно, любила ли вообще хоть когда-нибудь? — Как прикажете, ваша милость, — Джейме приходится сглотнуть, чтобы ровно произнести эти последние слова, но голос все равно срывается.       Перед тем, как отвернуться от сестры, Джейме замечает в ее глазах странный лихорадочный блеск и что-то отдаленно напоминающее испуг, но у него больше нет сил разбираться в этом. Он разворачивается и поспешно удаляется к выходу. Каждый шаг, эхом отдающийся от стен Тронного зала, бьет по мозгам, отзываясь тупой болью в голове. Каждый шаг отдаляет его все дальше от единственной женщины, которую он любил и всегда будет любить. Пока он слабо представляет свою жизнь за стенами Красного Замка без нее. Но, вероятно, рано или поздно он научится. Научится жить без нее. Научится жить, зная, что больше никогда не увидит ее глаз и улыбок; не почувствует ее теплые прикосновения на своей коже и влажные мягкие губы на своих губах. Он научится жить с этой раздирающей болью в сердце, которая острыми когтями царапает ребра, стремясь выбраться наружу. Он научиться жить без Серсеи. Она ведь без него научилась.       Джейме до последнего ждет, что она окликнет его, остановит. Но остатки гордости не дают ей этого сделать. Она упрямо сидит на своем троне и смотрит, как единственный человек, который хоть что-то для нее значит, снова уходит от нее. Королева провожает его взглядом, сцепив зубы, не давая лишним таким важным и нужным словам сорваться с губ. Серсея до последнего не верит, что он действительно сейчас уйдет. Серсея до последнего ждет, что он обернется.       «Ты что, поверил мне? Не уходи. Почему ты уходишь? Обернись»       Но Джейме не оборачивается.