Папа меня убьёт!

      Вернуться в Хогвартс на следующий год после победы над Волдемортом было глупой идеей. Спасибо, дорогой друг Гермиона, что убедила Рона, да и Гарри заодно! А ведь Бруствер предлагал сразу пройти ускоренный курс молодого аврора и поступить на работу в Министерство! Сейчас бы уже числились молодыми специалистами, зарплату получали бы, но нет… Гарри Поттер и Рональд Уизли в свои восемнадцать сидят за партами и штурмуют не бастионы затихарившихся Пожирателей, а башни из книг. И гордая мисс Грейнджер нависает над ними не хуже профессора Снейпа, а с недавних пор еще и шипеть научилась в точности, как он. Эх, пропадай, молодость!       Вообще-то, конечно, Гермиона была права, что образование надо закончить, что если их возьмут на аврорские курсы без аттестата Хогвартса, это будет нечестно и совсем не по-гриффиндорски, что привилегии, какими бы заслуженными они ни были, все же остаются способом смотреть на других свысока, а это некрасиво… Но Гарри все равно чувствовал раздражение. Хогвартс изменился. Он перестал быть домом. Здесь по-прежнему царили уют и благорасположение ко всем, здесь, как и раньше, звенели юные голоса и даже слышался беззаботный смех, но все было уже не то.       Через пару недель после начала учебного года Гермиона отловила Гарри и вытянула на откровенный разговор. Выслушав друга, она покивала головой и сказала, что, во-первых, после войны и едва залеченных повреждений Замок и впрямь как будто постарел, во-вторых, сам Гарри вырос и повзрослел, а в-третьих — у героя магической Британии больше нет смертельного врага и, соответственно нет и цели в жизни. Пускай-де Гарри воспользуется этим годом, чтобы осмотреться, осмыслить себя в новом мире и найти свое дело. А потом он сдаст ЖАБА, определится и сможет никогда больше не вспоминать о пережитых ужасах. Она опять была права, умная добрая Гермиона.       Но не вспоминать у Гарри не получалось — ежедневно перед глазами мелькало живое напоминание о прошлом, и у героя войны руки чесались сгрести это напоминание за светлые вихры на макушке и хорошенько оттаскать за них. Драко Малфой о странных желаниях Поттера не подозревал, но держался тихо и вообще почти не отсвечивал.       А Гарри посматривал на старинного недруга и сам себе удивлялся. Понятно, что в детстве они дрались и цеплялись друг к другу по совершенно дурацким поводам. Понятно, что после всех приключений, после всех спасений жизни и прочих странных поступков между ними всё изменилось. Не понятно только, почему Гарри до сих пор не может выпустить Малфоя из поля зрения? Сто́ит тому появиться в пределах видимости, и Гарри превращается в охотничьего спаниеля, сделавшего стойку. К концу первого месяца Поттеру казалось, что он знает о Драко больше, чем о собственных друзьях, и это не перекинувшись с ним ни единым словом!       Кстати, кое-кто мог бы и поблагодарить, мысленно ворчал на Малфоя Гарри. Если бы не показания героя в суде, блондинистое семейство так легко не отделалось бы. А так Визенгамот обошелся гигантским штрафом, ограничением свободы передвижения внутри страны и ежемесячными проверками Малфой-мэнора, которые проходили строго по расписанию, без предвзятости и через полгода превратились в чистую формальность.       Гарри даже пресёк поползновения некоторых сокурсников отыграться на Малфое за все прошлые обиды. Когда Рон в Большом зале начал фыркать в сторону «пожирательского отродья», Гарри неодобрительно посмотрел на друга и коротко бросил, что тот становится настоящим чистокровным слизеринцем. Опешивший Рон захлопал глазами, и прежде чем он начал возражать, Гарри добил его высказыванием в том смысле, что дразнить и цепляться — это не в духе Гриффиндора, то есть не благородно и попросту подло. Рон тогда надулся (и дулся целую неделю), зато все остальные Поттера услышали и травля Слизерина не состоялась за неявкой участников. Но и за это Малфой «спасибо» не сказал. Гарри даже обиделся.       Иногда ему казалось, что Драко от него прячется. Потом — что Драко прячется не только от него, но и ото всех вообще. Потом Гарри начал замечать, что Малфой стал еще бледнее, чем был раньше, что щеки у него ввалились, вокруг глаз залегли тени, да и весь Драко как-то истончился, стал просто болезненно худым. Сам-то Гарри, избавившись от частицы Волдеморта внутри себя, вымахал за лето на полторы головы, раздался в плечах и по совету мадам Помфри обзавелся кубиками пресса на животе. Медиведьма сказала, что такой быстрый рост в таком позднем возрасте может быть опасным и заставила делать гимнастику.       Так и посматривал Гарри на Драко чуть ли не половину первого семестра, и почти злился на того за пришибленный вид и полный игнор. А потом его снова отловила Гермиона.       — Поговорил бы ты с ним, — сказала подруга, застукав Гарри на Астрономической башне в ленивых размышлениях о смысле жизни. — Я не знаю, что там у Малфоя стряслось… ну, кроме суда, потери части состояния и полного переосмысления ценностей… Но вот тебе прям надо с ним поговорить!       — Да о чем? — отмахнулся Гарри, не шибко довольный тем, что Гермиона вмешивается.       — О вас, — серьезно произнесла девушка. И уставилась на друга огромными темными глазищами. Гарри икнул.       — О… о каких таких «нас»?       — О таких! Я тебя знаю, Гарри Поттер. Пока тебе не выдашь пинка, ты будешь мучиться, страдать, но так и не посмотришь правде в глаза.       — Гермиона! — возопил Гарри. — Ты что такое несешь?! Это когда это я от правды бегал?!       — От правды вообще или от правды о своих чувствах? — с непрошибаемой серьезностью уточнила Гермиона. Гарри снова икнул. — Между вами всегда искрило так, что хоть генератор запускай. Пока мы были маленькими и глупыми, это выглядело как банальное соперничество. Потом, когда мы были маленькими, глупыми, но сражались с мировым злом, вы оказались по разные стороны, да к тому же все кругом на вас давили. По-разному, но давили. Причем на Драко, мне кажется, сильнее. А сейчас, когда мы уже не маленькие, но все еще довольно глупые, ты немножко растерялся и твои старые очки мешают тебе видеть дальше собственного носа.       — Гермиона! — простонал Гарри.       — Нет, ты дослушай! — перебила та. — Драко сейчас тяжело приходится, он в полной изоляции. Друзей нет. Ориентиров в жизни нет. Все поменялось, а чувства к тебе остались. Думаешь, чего он от тебя ныкается?       — Гермиона, — Гарри хлопнул ладонью по перилам, — ну какие чувства?! Он меня ненавидел всю дорогу, а сейчас просто свёл любой контакт к минимуму, ну, чтобы не срываться. Да и мне его все время треснуть хочется! Хорек неблагодарный!       — Ага, ты все же ждешь от него благодарности? А почему? Не потому ли ты за Малфоев вступился, что тебе небезразлична его судьба? И еще, ты не треснуть его хочешь, а прикоснуться к нему. Чувствуешь разницу?       Гарри снял очки и поморгал глазами. Пятна под веками от этого никуда не делись. Он попытался возразить, что у него есть Джинни и они встречаются, но Гермиона только фыркнула.       — Ты когда с ней в последний раз целовался, Гарри? — засмеялась девушка. И Гарри умолк, честно пытаясь вспомнить — а когда же?       Выходило: на свадьбе Билла и Флёр. Да и тогда поцеловались они весьма целомудренно и как-то формально. Как будто исполняли некую обязанность, возложенную на них то ли кем-то сторонним, то ли ими самими. С тех пор ни Гарри не заходил дальше братского чмока в щечку, ни Джинни не проявляла инициативы.       Объяснения этому у Гарри не было, и он упрямо мотнул головой. Может быть, Джинни и не вызывала в нем острых и ярких эмоций, но Малфой?!.       — Я не гей, Гермиона, — решительно заявил герой войны.       — Угу, — глубокомысленно кивнула подруга. — Ты старый холостяк и не знаешь слов любви… — она похлопала товарища по плечу и ушла, оставив Гарри в полнейшем душевном раздрае.              Разговор этот всколыхнул в Гарри нечто глубинное и темное. Он все не мог отделаться от ощущения, что мир сошел с орбиты и вращается вокруг в некоем рваном ритме и по кривой дуге. Тем же вечером он подкараулил в гостиной Джинни и пригласил на свидание. Девушка удивилась, осторожно согласилась, но радости в ее глазах Гарри не заметил. Собственно, особого волнения или предвкушения он и в себе не обнаружил.       Тогда, полный решимости доказать Гермионе, а главное — себе, что у него все под контролем, Гарри провел эксперимент. Дождавшись, пока с кровати Рона раздастся храп, он наложил на свой полог заглушку, уверенно запустил в пижамные штаны руку, сжал член, закрыл глаза и представил Джинни. Член реагировал вяло и как-то нехотя. Гарри поднажал, даже зажмурился посильнее, представил сестру друга в совсем уж развратной позе… с тем же результатом.       Первой мыслью было: караул, это импотенция! В восемнадцать лет! Пришлось головой потрясти и сбегать к столу, попить водички. В своей постели заворочался Рон, Гарри прошмыгнул обратно, обложился заклинаниями, как заправский параноик, и приготовился экспериментировать дальше. Ну что ж, Гермиона, держись! Сейчас герой войны, кавалер ордена Мерлина и спаситель магической Британии докажет тебе, что ты ничего не смыслишь в человеческой природе! Гарри закрыл глаза, сжал зубы, обхватил ладонью член и представил себе Драко. Голого, смущенного, раскрасневшегося Драко Малфоя. Член заинтересованно приподнялся. Гарри вздрогнул, распахнул глаза и отдернул руку.       — И что это сейчас было? — спросил он у балдахина над кроватью. Тот загадочно промолчал.       Отдышавшись и упрямо скрипнув зубами, Гарри вернул руку на место и снова зажмурился. Ему даже напрягать воображение особо не пришлось — Драко уже ждал его на огромной кровати, застеленной чем-то светлым и явно шелковым. Стоял на коленях, напряженный, как тетива, немного дрожал, глядел из-под платиновой челки. Облизывал губы, зараза такая! Там, у себя в фантазии, Гарри неторопливо подошел, провел костяшками пальцев по бледной худой щеке, с усилием надавил на губы, и они послушно раскрылись. Тогда Гарри запустил ладонь в волосы Драко, слегка сжал и потянул назад. Драко запрокинул голову, поднял на Гарри темные, мутные глаза и медленно, с вызовом, облизнулся. Здесь, в реальности, юный герой и предел мечтаний всех молоденьких волшебниц Британии бурно кончил и зарычал сквозь стиснутые зубы.       — Гарри, — раздалось с кровати Рона, — ты чего там, дрочишь, что ли?       — Ы-ы-ы, — отозвался Гарри. Подумал и добавил с чувством: — Твою мать!       Рон хмыкнул, взбил подушку и опять задрых. А Гарри полночи пялился в ткань у себя над головой и пытался примириться с новыми открытиями: во-первых, он реально гей, а во-вторых, у него стои́т на Драко Малфоя. И неизвестно, что хуже!              Гарри злился. Гарри очень сильно злился — на себя, на Малфоя, на Гермиону и даже на давно почившего Темного Лорда. Это ж надо было! Выжить в Годриковой Впадине, выжить у стукнутых Дурслей, выжить и победить в войне, чтобы… что? Правильно! Чтобы запасть на белобрысого хорька, который портил ему кровь шесть лет, а теперь трусливо прячется и даже смотреть в его сторону боится! А еще бессовестно снится каждую ночь. Да в таких провокационных позах, с таким выражением на смазливой мордочке, что просто дух захватывает!       Гарри пару раз пытался подкараулить его и вызвать на откровенный разговор, но при первой встрече Драко шарахнулся и сбежал, при второй — набычился, словно приготовился к драке, и Гарри хватило ума и такта не переть на рожон, а свести все к бессмысленному вопросу о квиддиче. Безмерное удивление в серых глазах и отпавшая челюсть были Гарри наградой. В тот же раз он вдруг развеселился, но это была злая, даже злорадная радость. Не все хорьку мотать ему нервы! Пусть тоже попсихует и помучается.       Изловившие Поттера Гермиона и Джинни на па́ру пилили друга почти час, убеждая, что бедненький Драко страдает от неразделенной любви уже не первый год, а Гарри вдруг принялся над ним издеваться.       — Да с чего вы взяли, что он ко мне неровно дышит?! — взмолился Гарри, когда уши уже начали болеть от жарких увещеваний.       — Так это же видно, — развела руками Джинни.       Гарри с прищуром на нее посмотрел.       — Слушай, Джин, а ты?..       Девушка только рукой махнула:       — Да ну тебя! Я мечтала выйти за тебя замуж и нарожать детишек с десяти лет, но детская влюбленность редко перерастает во что-то серьезное. И ты так откровенно меня не хочешь, что бегать за тобой просто унизительно. Кстати, Малфой, может быть, тоже так думает, а потому и избегает тебя. Ему и без погони за героическим тобой унижений хватило.       — Вот делать мне больше нечего, только о его достоинстве думать! — возмутился Гарри.       — Тебе просто надо с ним поговорить, — веско вставила Гермиона.       — Я пытался!       — Если бы мой бывший противник приближался ко мне с такой зверской рожей, я бы тоже сбежала, — поддакнула Гермионе Джинни. — Ты бы как-то… нежнее, что ли? Видишь же, какой он хрупкий? Это от неразделенной любви!       — Нежнее? — задумчиво протянул Гарри. — Я бы с ним понежничал! — угрожающе прошипел он. — Я бы с такой нежностью придушил этого хорька! А еще от души оттягал бы за эти его белые патлы, нежненько так, чтоб на всю жизнь запомнил!       Девчонки переглянулись.       — Гарри, — каким-то странным тоном спросила Гермиона, — ты что, любишь пожестче?       Гарри моргнул, отгоняя видение связанного Драко, и удивленно посмотрел на подруг. Джинни таращила на него круглые глаза и делала движение рукой, напоминающее крестное знамение.       — Свят-свят! — пробормотала она. — Как хорошо, что ты по мальчикам, и мне не придется с тобой жить!       Гарри весело оскалился.              Свои попытки завязать с Малфоем более тесное знакомство Гарри издевательством не считал. Он здоровался с Драко в коридорах и на занятиях, когда они пересекались взглядами в Большом зале, старался улыбнуться потеплее, и его здорово обижало, что Драко удивляется, пугается, мрачнеет, но не проявляет никаких признаков взаимности. О какой такой любви твердили девчонки? Хорек как был мелким вредителем, так им и остался! Но от этого легче не становилось: Гарри как не мог отвести от Драко глаз, так и продолжал на автомате высматривать в толпе светлую макушку.       Миновал Хэллоуин, начались и уже почти закончились промежуточные тесты, а выяснить, что же происходит между ним и Малфоем, Гарри так и не смог. Что происходит с самим Малфоем тоже понять не удавалось. Тот похудел почти до прозрачности, помрачнел и осунулся, на Гарри глаз не поднимал вовсе. Поттер злился на Драко уже не за невнимание к своей персоне, а за наплевательское отношение к собственному здоровью. Руки по-прежнему чесались хорошенько навалять придурку, но теперь — за то, во что он себя превратил.       Ближе к середине декабря школа почти опустела. Многие студенты сдали зачеты раньше срока и убыли на каникулы. В первой декаде уехали в Нору Рон, Гермиона и Джинни. Они и Гарри звали с собой, но он соврал, что будет на Гриммо — пора, мол, обживать новый дом. На самом деле в теплые объятия Кикимера Гарри не стремился и хотел просто отдохнуть в полупустом Замке, без лишнего внимания к себе, но с иллюзией, что он не одинок. А если быть до конца честным, то герою и победителю просто было страшно смотреть в глаза Молли, которая считала его уже почти зятем.       Как назло, перед праздниками активизировалась пресса: магическая общественность жаждала подробностей о жизни своих героев, а директор МакГонагалл с чего-то решила, что общение с Ритой Скитер пойдет Гарри на пользу. Он отнекивался, пока мог, а потом начал прятаться. В один далеко не прекрасный вечер Гарри укрылся в Выручай-комнате и обнаружил там Малфоя.       Драко сидел на полу, привалившись боком к ветхому диванчику, в руке его подрагивал лист пергамента. Услышав шаги, Малфой резко повернулся, с ужасом уставился на Поттера и нервным движением спрятал письмо за спину.       — Что прячешь? — нехорошо прищурился Гарри, в котором раздражение и скопившийся клубок эмоций, вызванных Драко и его странным поведением, пробудили былую подозрительность.       — Не твое дело! — Малфой смял листок и попытался засунуть в карман брюк.       Не тут-то было! Гарри уже был рядом, упирался одним коленом в пол и тянул руку к загадочному посланию. Драко дернулся, прижимаясь спиной к диванчику, Гарри ухватил его за левое запястье, потянул на себя. Справиться с Малфоем оказалось легче легкого: и полминуты не прошло, а он уже барахтался на геройских коленях задницей вверх, с заломленной и прижатой к спине левой рукой. У Гарри перед глазами все поплыло. Он примерился, провел по упругой заднице правой ладонью и отвесил Драко увесистый шлепок.       — Ай! Что ты творишь, Поттер? Ай! Ай!!!       — Ты. Мне. Сейчас. Все. Расскажешь! — каждое слово сопровождалось шлепком и болезненным вскриком Малфоя. — И что ты прячешь, — шлепок, — и что с тобой происходит, — шлепок, — и почему от меня бегаешь, — шлепок.       — Прекрати! — взвыл Драко, дрыгая ногами. — Перестань, гриффиндурок!       — И за это ты мне тоже ответишь! — разозлился Гарри, одаривая Малфоя особенно резким и звонким ударом. Драко закричал.       Этот полный боли и отчаяния крик как будто отрезвил Гарри. Он замер с занесенной рукой, удивленно моргнул и перевел взгляд на Драко. Тот как-то вдруг сник, перестал вырываться и тихо плакал в сгиб локтя. Плечи его вздрагивали. У Гарри пересохло во рту и закружилась голова, когда он осознал, что наделал.       Не давая себе и Драко опомниться, Гарри перевернул юношу, подтянул, безвольного, к себе на колени и обвил руками. Драко всхлипнул особенно жалобно, и до Гарри дошло: ему же больно сидеть! Наверное, от испуга обезболивающее заклинание вспомнилось само собой, и даже сработало без палочки. Драко слегка расслабился, судорожно вдохнул — и совершенно по-детски разревелся, пряча лицо у Гарри на плече. Тот растерянно обнял его, погладил по спине и стиснул покрепче.       — Что я сделал-то? — сквозь рыдания бормотал Драко, прижимаясь к Гарри. — За что, Поттер?       — Вот за то, что Поттер, а не Гарри, — пробормотал пристыженный экзекутор и прикоснулся губами к растрепанной макушке. Драко слабо стукнул его по другому плечу кулаком, сжал в побелевших пальцах ворот джемпера и расплакался с новой силой.       Сколько они так сидели, Гарри не сказал бы. Драко дрожал в его объятиях, всхлипывал горестно, но и жался к нему так, словно пытался согреться. Гарри обнимал, гладил, целовал горячий лоб и все время шептал: «Прости, прости меня».       Злости больше не было, как не было и раздражения. Остались чувство вины, быстро истаивающая растерянность — и бесконечная нежность, от которой щипало глаза и сжималось сердце. Гарри водил рукой по спине Драко, чувствуя сквозь рубашку выпирающие позвонки и острые лопатки, слушал тихие всхлипы, плечу его было мокро даже через несколько слоев одежды, но он не променял бы эти минуты ни на что в жизни.       — Ну все, пусти, — пробурчал Драко, когда слезы кончились. Впрочем, от Гарри он так и не отлип, поэтому тот вздохнул, сильнее прижал Малфоя к себе и ответил:       — Не пущу. Сейчас убежишь, опять заныкаешься где-нибудь, и так мы с тобой и не разберемся.       — Разобрался уже, — Драко шмыгнул носом. — Чего тебе еще надо?       Гарри немного отстранил Драко от себя, умилился опухшим глазам и носу, запустил в волосы на блондинистом затылке пальцы и заставил Драко смотреть на себя.       — Я тебе покажу, чего мне надо, а ты уж решай, как с этим быть, — сказал он и осторожно, очень ласково и почти невинно тронул губы Драко своими.       Драко изумленно выдохнул в поцелуй, напрягся всем телом, но попытки оттолкнуть и сбежать не предпринял. Ободренный этим Гарри провел языком по его нижней губе, слегка надавил, побуждая ответить. Драко прерывисто вздохнул и недоверчиво приоткрыл рот, шевельнул губами — отозвался.       — Издеваешься? — сдавленным шепотом спросил Малфой, когда они перестали целоваться.       Гарри смотрел в глаза с расширенным зрачком, сердце его трепетало при виде слипшихся и потемневших от слез ресниц — и глупо улыбался.       — Нет, — он качнул головой. — Я думал, ты надо мной издеваешься.       Драко снова шмыгнул носом и отвел взгляд.       — Это, интересно, как же? — проворчал он. — Это когда ты меня порол, я над тобой издевался? Или когда?..       — Драко, — прервал его Гарри и, дождавшись смурного взгляда, попросил: — Прости меня. Никогда больше, слышишь? Никогда больше я тебя не ударю, вообще ничего дурного не сделаю, веришь? Только не прячься от меня, пожалуйста.       Драко несколько раз удивленно моргнул, привалился к Гарри и очень тихо признался:       — Я не от тебя, а от себя прятался. Я же не думал, что это может быть взаимно! А смотреть на тебя и не надеяться очень больно.       Гарри улыбнулся и принялся гладить теперь уже своего Драко. Тот вздыхал и умиротворенно льнул к теперь уже своему Гарри.       — Это ты из-за безнадежной любви довел себя до такого состояния? — через какое-то время спросил Поттер.       — Не льсти себе, — тут же огрызнулся Малфой, впрочем, не выворачиваясь из теплых объятий. Потом смирился с неизбежным и сказал правду: — Не могу есть. Кусок в горло не лезет. Ты только не думай, что все из-за тебя! — зачастил он. — Тут всё сразу: и ты с твоими поклонницами, и учителя с их поджатыми губами, и дома… — он замолчал.       — Письмо из дома? — осторожно спросил Гарри. Драко мог решить, что все нежности были для того, чтобы выведать его тайны. Но Драко только глубоко вздохнул и прикрыл глаза.       — Из дома. Мама пишет, что под Рождество будет какая-то министерская проверка. Не знаю, что там затеяли — опись каких-то темных артефактов, которые у нас хранятся. Она не хочет, чтобы я мелькал перед аврорами, пишет, чтобы остался в Хоге… ой, прости!       — Да ничего, — Гарри успокаивающе погладил Драко по голове. — В принципе, права твоя мама. Авроры разные бывают, и некоторые вреднее всех нас вместе взятых. А у вас много темных артефактов, что ли? Чего там описывать?!       — Много, — покаялся Драко. — Некоторые очень старые, еще домерлиновых времен, сейчас уже никто и не знает, для чего они и на что способны. Их тысячу лет собирали! Как антиквариат и предметы искусства, но мало ли… А что?       — Ничего, просто хочу быть уверен, что тебе нервы трепать не будут из-за древних погремушек.       Драко хмыкнул и потерся щекой о плечо Гарри. В свое внезапное счастье он верил еще не до конца, но в полной мере наслаждался лаской и душевным теплом. Даже если окажется, что все неправда, потом можно будет вспоминать эти минуты и горько сожалеть, что поддался искушению.       — Драко, — голос у Поттера вдруг изменился, стал строгим и властным, — но теперь-то ты прекратишь над собой издеваться? Ты себя в зеркале видел? Ребра торчат, щеки ввалились, не слизеринский принц, а Гаврош какой-то!       — Кто?!       — Я тебе потом объясню, — вздохнул Гарри. — И не переводи тему! Вот еще немножко посидим и пойдем на кухню, ты поешь, понял?       — Это ты что, командовать мной вздумал? — неубедительно возмутился Драко, в глубине души млея от поттеровской заботы.       — Конечно! — уверенно заявил тот. — И командовать буду, и следить, чтобы одевался тепло и ел вовремя, и проверять буду, и далеко от себя не отпущу, и… что там еще в таких случаях делают? Ладно, по ходу дела разберемся.       Драко хихикнул.       — А ты тиран и деспот, Поттер.       — Гарри, — укоризненно поправили его. — Да, тиран и деспот, ты сомневался? Я вот еще твою маму подключу к вопросу твоего воспитания! Ты как вообще додумался себя голодом морить, несчастье ходячее?       — Отец меня убьет, — простонал Драко, обнимая, наконец, Гарри. — Не надо маму, а?       — Надо, Драко. Надо!              Рождественские каникулы промелькнули как один миг. Гарри и правда не отпускал Драко далеко от себя, а когда они вынуждены были разойтись хоть на несколько метров, все время искал глазами. Разделавшись с тестами, ребята оккупировали Выручай-комнату и разговаривали, разговаривали — и не могли наговориться.       Драко рассказывал, как тяжело и долго осознавал свои чувства, как пытался с ними бороться, а когда сдался, в его доме уже вовсю хозяйничал Волдеморт. Гарри слушал напряженно, внимательно, и все крепче обнимал Драко. Пожалуй, только сейчас он в полной мере понял, каким ужасом была жизнь его парня в последние несколько лет. Он целовал Драко, прижимал к себе и мысленно клялся никогда больше не допустить чего-то хотя бы отдаленно похожего. Драко нежился в горячих объятиях, как-то растерянно и искренне улыбался и доверчиво подставлял губы. Дальше невинных ласк и жарких поцелуев они не заходили: Гарри не хотел давить, а Драко боялся проявлять инициативу. Вот боялся — и все тут!       — Помнишь, ты меня в туалете плаксы Миртл застукал? — шептал он, вжавшись в Гарри. — Я тогда с такой необратимой ясностью понял, что у меня нет вообще никаких шансов, ни на что! Убить Дамблдора… как будто мне бы хватило духу или силы! Не убью его я — убьют меня. Убью — и к тебе лучше не подходить на милю. Лучше сразу закопаться на сто метров в землю и сидеть там, потому что ты найдешь и все равно прибьешь. Какие уж тут чувства…       — Прости, — шептал в ответ Гарри, стискивая Драко и уткнувшись носом тому в шею. — Прости. Я совсем ничего вокруг не замечал. Я-то думал, ты это по доброй воле, от общей злобности и вредности. Я же не знал, какой ты настоящий.       — А вот Сектумсемпра — это было больно, — ворчал Драко и невольно ёжился. Тогда Гарри гладил его, целовал и искательно заглядывал в глаза. Как, как ему раньше в голову не приходило, что и у Драко есть, за что обижаться на него?!       — Я гриффиндурок, ты забыл, что ли? — бурчал он, и Драко тихо смеялся.       На сомнения Драко в необходимости все рассказать друзьям и родственникам Гарри только хмыкал и качал головой.       — Отец! — страдальчески закатывал глаза Драко.       — Ничего он нам не сделает, — утешал его Гарри. — Я с ним поговорю, и он нас поймет. У меня, знаешь ли, есть опыт… м-м-м… общения с твоим отцом. А мама у тебя вообще классная, мудрая и все понимающая. И любит тебя бесконечно, ей и объяснять ничего не надо. Ей главное, чтобы ты был счастлив.       — Боюсь, твоего дипломатического таланта на отца не хватит, — вздыхал Драко.       — Напрасно. Я уверен, Люциус оценит, насколько я выгодная партия. Мне тут недавно прислали выписку из Гринготтса…       — Ты что, купить меня собрался? — вскидывал хитрые глаза Драко.       — Нет, — следовал быстрый ответ. — Просто прикидываю варианты, как убедить твоего папу не швыряться непростительными. Мне некоторые части тела весьма дороги, видишь ли, да к тому же, наверняка пригодятся… ну, когда ты решишься…       Драко набирался смелости почти до конца каникул. А когда, наконец, устал трусить и робко, неуверенно намекнул, что они ждали уже достаточно долго, Гарри поразил его шквалом чистых необузданных эмоций и настолько бережным обращением, что впору было принять себя за хрустальную вазу. Сначала было не шибко приятно и даже немного больно, но Гарри затопил его такой нежностью, что Драко поплыл, почти отключился, и только когда его выгнуло дугой и размазало по постели, он осознал, что все — случилось, назад дороги нет.       Кстати, коварный Поттер втихаря написал Нарциссе, а та уже подготовила к неожиданной новости Люциуса. Старший Малфой впал в неистовство, хотел нестись в Хогвартс и спасать единственного сына от ужасного Гарри Поттера, но что-то его удержало: то ли зачитанная женой часть письма с перечислением всех бонусов, прилагающихся к герою войны и победителю мирового зла, то ли коротенькая записка от наследника, в которой он убеждал папу, что все взаимно, добровольно и совершенно необратимо.       — Папа только страдает, что внуков не будет, — сказал Драко своему парню. — Род прервется, вот что печально.       — Хм. Вовсе не обязательно. Никакой бабы рядом с тобой я, конечно, не потерплю, но всегда можно прибегнуть к магловским технологиям.       — Папа меня убьет! Заавадит за одну только мысль о магловских изобретениях!       — Папа твой дедушкой хочет быть? Хочет! Ну так пора менять принципы!       Драко надолго замолк, задумчиво перебирая непокорные вихры Гарри, а потом протянул:       — Двоих, Гарри. Беленького и темненького. И чтоб ровесниками были, чтоб вместе учиться пошли.       — Кого, — встрепенулся разомлевший Гарри, — котят — беленького и черненького?       — Детей, гриффиндурок!       Гарри засмеялся и сгреб свое нежданное счастье в охапку.               К слову, не слишком далекое будущее показало, что менять взгляды Люциус умеет на счет «раз», стоило только Гарри внятно объяснить, как обзаводятся наследниками однополые пары в немагическом мире. Нарцисса же только смахивала слезы умиления и вполголоса поучала сына, как обращаться с мужчиной жизни. Драко краснел, смущался, а потом отыгрывался на Гарри, в лицах пересказывая ему мамины наставления. Тогда уж краснел Гарри.       Но в целом острее всех новость о внезапном семейном счастье Поттера воспринял Рон, вернувшийся с каникул и заставший в объятиях друга зацелованного, сомлевшего, абсолютно голого Драко Малфоя. В общей гостиной Гриффиндора Гермиона и Джинни, слушавшие Роновы вопли, переглянулись и стукнулись кулачками.