я опять на районе потерял себя в одном из дворов
Ночь такая темная и глубокая, что в небо даже смотреть опасно — будто затянет. Под ногами все вертится, плывет, да и горизонт постоянно заносит налево-направо, но Райан уже привык за некоторое время: если расслабиться и попытаться наклоняться вместе с горизонтом, то это даже весело. В какой-то момент он падает, и боль в острых коленях сильная, только очень далекая, словно это и не его ноги вовсе. Его подхватывает кто-то и ставит в исходную позу, на что он глуповато хихикает, заваливается на бедного парня. В желудке плещется смешанный вразнобой алкоголь, высокий градус уже практически течет обжигающе по венам, и все это так, мать его, противно, но привычно… На уши давят крики и басистая музыка из здания, он сам себя не слышит, разве что стучащее свое сердце. Надо домой добираться, наверное. С другой стороны, дома никто не ждет, а значит, понятие дома весьма и весьма растяжимое. Сейчас Райан чувствует себя довольно уютно прямо здесь, на холодном уличном воздухе, опираясь на лавочку какую-то. Под нее он блюет. Его держат за волосы, слышится не менее пьяное: «ну Ра-айа-ан!», и он бы пошутил, но слишком занят выворачиванием собственных внутренностей. Это далеко не так приятно, как вливать в себя все подряд. Один умный человек, он, правда, не помнит, кто именно, ему когда-то сказал, что последствия второстепенны. Может, и не очень умный человек был. Последствия настигают тебя прямо в тот момент, когда ты принимаешь какое-то решение. Время, оно не похоже на линию, время не знает прошлого и будущего, оно просто есть в данный момент и… какие выводы? Ну. Он заблевывает свои дизайнерские ботинки за три с половиной тысячи. Его реальность окончательно принимает вид водоворота, и постепенно перед глазами все начинает темнеть. Его куда-то тащат, и он вырубается. Открывает глаза снова, с тяжестью в конечностях, соображая уже слегка лучше, только под ним что-то жесткое и холодное, и он просто переворачивается, чтобы в бок давило меньше, вырубается снова. Похоже на бесконечный круг, из которого его пытаются выдернуть. Это норма. Это все стало нормой в какой-то момент: не понимать, который сейчас час, время суток, горький вкус во рту, слюнявые поцелуи со всеми подряд, хаотичный сон, беспорядочные мысли, калейдоскоп событий вокруг. Люди еще пытаются оторвать от него кусок своими гнилыми клыками, только он, пожалуй, уже растерял все, что мог. Отдал публике все до последней частички души, а остался с пустотой внутри. Воспоминания маячат, как назойливые мухи, которых он пытается прогнать. Не вышло с придирчивой невестой-блондинкой. Не вышло с группой, не вышло с другой. Не вышло стать счастливым. Ничего не вышло в этой жизни, боже. А когда выйдет?ты опять мне трезвонишь, чтобы знать, что я жив и здоров
С Брендоном тоже не вышло. Он находится где-то вдалеке, на самой окраине сознания, но он есть. Райан знает, что он пытается делать что-то с остатками группы, и это, в целом, все. Возможно, он знал что-то еще, только забыл от ненадобности. Это все выматывает. Такой шумный город, пропитанный славой и деньгами, чистейшим спиртом. Райан трахает кого-то в своей машине, пишет несколько замысловатых вещей в Твиттер, игнорируя волнение фанатов, выгуливает собаку, спотыкаясь, все это в неопределенном порядке. Становится похожим на день сурка. Он едет на концерт Брендона. Не зная, зачем, и не до конца осознавая, что творит. Пытается протиснуться сквозь толпу людей, ведет рукой по волосам, цепляясь за спутанные волнистые локоны, отросшие порядочно, смотрит на сцену под вопли вокруг и думает: охуеть. Какой же прекрасный. Потому что отсюда, с точки зрения обычного человека, Брендон выглядит как олимпийский бог. С идеальном телом, пропорциями, чертами лица, невероятным голосом. Жаль, что Райан не верующий. Еле выбирается, вызывает настоящий фурор, видит вспышки камер, и на секунду его резко откидывает на пять лет назад: тонны журналистов, щелчки затвора, лезущие прямо в лицо микрофоны, и люди, люди, люди. Повсюду, пытаясь вытащить из него ценную информацию, узнать всю его подноготную. От этого всерьез тошнит. Хочется исчезнуть, пропасть, уехать как можно дальше. Пусть про него забудут окончательно. Ему это не нужно, правда, он уже понял. Совсем не нужно. Хочется просто… успокоиться. Сделать глубокий вдох когда-нибудь. Он выходит из машины где-то далеко, на непонятной пустой дороге посреди небытия. Достает из кармана сигареты и делает такой затяг, что аж голова начинает побаливать. Его телефон звонит, на нем знакомый номер. Уже чересчур знакомый. Райан сбрасывает, кладет обратно, но телефон звонит снова. Сбрасывает, кладет обратно, снова звонок, снова сбросил. В итоге берет трубку на N-нный раз, слушает бархатисто-сладкое «Райан?». Бросает снова, чисто ради интереса. И опять же берет. — Райан, ты в порядке? Я видел тебя на шоу, пожалуйста, скажи мне, что ты- Отдаляясь от уха вслед за телефоном, голос становится все тише и тише, и выше немного, будто из мультика. Это забавно. Райан стоит некоторое время, задумчиво смотря вперед с расфокусированным зрением, вдыхает никотин и затем хрипит в трубку: — Брендон. Секундное молчание. — Да? — Ты мне зачем звонишь? Гудки. Противно звенящие. Ну и ладно.руки-петли, руки прямо как узлы, руки на замок
Часы с давящим кожаным ремешком показывают 03:08, забор чуть ли не прорывает дыру в штанах, и тело само уже дотаскивает себя до входной двери, падая на нее с громким стуком. Райан жмет на звонок, ему хуево, он жмет еще и еще, будто проходит целая вечность перед тем, как хозяин откроет. И когда это происходит, дальше существует только размазанная картинка.руки в пепле, губы об твои губы, глаза в потолок
Брендон на вкус слишком мягок и нежен, от него приторно пахнет и сам он весь такой чистый, гладкий, по нему хочется водить ладонями и сжимать извращенно. Под Райаном он какой-то плюшевый, что ли, только прогибается в спине и стонет, и, кажется, плачет? Искусанные губы искривляются в болезненном оскале, по щекам текут соленые слезы, Райан их слизывает, и внезапно что-то внутри него просыпается, похожее на совесть. Ему совестно. Он утыкается лицом Брендону в шею, стискивает в объятиях, вдыхает запах, будто это его личное обезболивающее, а Брендон надрывисто рыдает, пытаясь остановить себя, пряча лицо в ладонях. Когда часом спустя Брендон кончает, у него все еще слипшиеся ресницы и красные щеки, но Райан думает, что это красиво. Ему только не нравится, что он начинает трезветь, соображать. Такой мир пугающе реален, в нем нет фонового шума и каждое движение отточено ясно, вызывая приступ мигрени. Райан думает, у него не получилось. Ничего, ни с кем. Он прикрывает Брендона одеялом, сбегает, на рассвете едет по городу, ходит по пляжу, втаптывая ноги в белоснежный песок, и думает, когда уже это закончится. Друзья набирают его поочередно, орут в трубку, что он срочно должен приехать к ним. Он заваливается в огромный дом с истоптанными клумбами, где очень много света, все пляшут, все пьют, одно окно почему-то разбито, и грохот стоит невыносимый. Его заталкивают в спальню этажом выше, и он падает перед столиком, на котором высыпаны неаккуратные белые полоски. Его бьет по плечу Алекс, пытается сквозь непрекращающийся смех сказать, что ему стоит попробовать, но Райан на пальцах пытается ответить, что ему максимум косяк. Среди всей этой несуразицы он успевает заметить, что его фотографируют, только не уделяет этому должного внимания в тот момент. С косяком в зубах и девушкой, повисшей на его руке, он, чуть не выломав дверь перед этим, падает в ванну и случайно включает холодную воду. Миниатюрное создание пищит, куда-то убегает (или ползет), а Райан расслабленно хихикает, выключая воду и облегченно выдыхая. Рубашка неприятно липнет к торсу, но это ничего. Ему хорошо. Затем, не совсем понимая, как он оказался в гостиной, Райан принимает участие в споре, что он не сможет сейчас выпить остатки водки водоворотом. Райан, конечно, может. Капли стекают по его шее, тошнота становится практически нестерпимой, и затем он впадает в состояние такого чистейшего транса, что, ему кажется, его душа сейчас выйдет из его тела и отправится в рай, наблюдая за тем, как остальные дергают безжизненное тело. Вокруг давящая на глаза темнота, тело будто набито ватой. — Возьмите его телефон, позвоните- Он видит вибрации голоса перед собой. Резкие, то стихающие, то усиляющиеся, идущие кислотно-желтыми линиями, формируя собой странные рисунки. — Да, да, это он- Абсолютная пустота, практически вакуум в голове, и ощущение полной свободы и безмятежности. Будто выныривая из-под воды, Райан приходит в себя, если это можно так называть. Его голова кружится, словно карусель, он делает рваные глотки воздуха, пытается начать управлять конечностями, но валится на кого-то в безрезультатных попытках. Слышит глухое: — Блять, блять, блять! Что-то очень знакомое.я снова в дверях, руки врозь, прости, что валюсь с ног
я снова пообещал все, что смог, ведь это лю-бовь
Струны гитары ощущаются практически дико под пальцами, отвыкшими от материала. Мозоли постепенно проявляются, болят, и Райан задумчиво слышит резонирующий звук, идущий от запылившегося усилителя. Он и забыл уже, каково расплываться в музыке, пока скользишь по грифу, выдумывая что-то на ходу. Он откидывает голову назад, смотрит на люстру. Сердце неприятно сжимается. Ему Келти недавно писала. Как оказалось, хотела забрать свои вещи какие-то бесполезные, но самое странное, что он ровным счетом ничего не почувствовал, слыша ее голос, видя ее перед собой, такую жизнерадостную, полную амбиций и мечт. Ему было все равно, впуская ее в свой заваленный хламом дом, стоя среди пустых бутылок, будто его покойный отец, передавая ей коробки. Конечно, она нехорошо отреагировала. Попыталась возмутиться. Райан ее выгнал — к нему она больше не имеет никакого отношения. Но он чувствует что-то, когда ему пишет Брендон, и он не понимает, почему. Потому что Брендон не был важен. Никогда не был важен. Крутился вокруг него, словно громкий такой песик. Они работали вместе, они общались, они делили одну комнату на двоих, когда того выгнали из дома, они проживали отрезок своей юности вместе, но Райан даже и не думал, что такой человек займет отдельное место в его воспоминаниях. Почему же тогда…? Вспоминает, как они громко выкрикивали в микрофон эти глупые тексты, как Брендон срывал голос, смеялся, трощил гитары об стены, прыгал и лип к Райану, обнимая его, пытаясь поцеловать в щеку. Вспоминает, как они с остальными ребятами хохотали ночью в автобусе, играли в настольные игры, пытались придумывать новую музыку спросонья, записывая на диктофон, и пили отвратительный кофе из автоматов на заправках. Была ли это жизнь? Видимо, да. Самая настоящая жизнь. И сейчас он, значит, не живет — выживает. Ходит по аллее, опуская голову пониже, чтобы не светить лицом, замечает парочки, веселящиеся компании. Мимо проезжают сотни дорогих машин, тревожа воздух. Над этим всем возвышаются размашистые пальмы в свете неоновых вывесок. Дома высокие, вычищенные, будто ненастоящие. Это странный город. Он покупает бутылку пива в маленьком магазинчике по дороге, выпивая ее буквально за пару минут от сильной жажды, дает автограф кассирше с выпрямленной-выжженной челкой набок, уныло идет дальше. Прямо вперед, куда глаза глядят. Вдалеке слышны полицейские сирены, лампы ослепляют; он переходит через широченную дорогу, сливаясь с толпой, волоча ноги, и видит его вдали. Брендон на него смотрит как-то испуганно, оленьими глазами. Его рот приоткрыт, темные волосы растрепаны так, что назойливо хочется поправить. Они идут навстречу друг другу, сталкиваясь с прохожими, пытаясь не прервать зрительный контакт, не потеряться. Райану кажется, что чем ближе он становится к нему, тем больше у него внутри заживают кровавые раны. Пересекаясь, Брендон робко хватает его за рукав пиджака, тащит куда-то напролом, вбок, и Райан молчаливо ступает за ним, скользя взглядом по бледной шее, одинокой маленькой родинке, выглядывающей из-под футболки, которую хочется поцеловать. Они залетают в темный проулок, где пахнет сыростью, и Брендон хватает его за воротник, притягивает к себе, впивается в губы. И это ощущается так по-родному, до глупого собственнически. Райан обхватывает его лицо ладонями, углубляет поцелуй, наклоняя голову, облизывает пухлую нижнюю губу, покусывая ее. Проводит рукой по коротким волосам на затылке Брендона, пока тот жмется к нему, обмякая. На его щеках очаровательный персиковый румянец. Он слишком сильно повзрослел снаружи, с этими его трудоголическими фиолетовыми синяками под глазами, впавшими щеками, подтянутым телом, но внутри он остается ребенком, которому лишь хочется заботы и нежности, который тянется к розе с острыми шипами из-за чистого любопытства, видя манящие бордовые лепестки. Райан разрывает поцелуй, обвивая руками талию Брендона, и тот обнимает его в ответ буквально до хруста костей, дрожаще выдыхает, водя носом по ключицам. Целуя его в макушку, Райан шепчет, скорее самому себе: — Какое же блядство.еще одной темной ночью, каждый твой вдох
Они идут на пирс, сцепив руки, слушая шум волн и думая каждый о своем.и каждый твой выдох кричит об одном
Райан чувствует себя неуютно без алкоголя, давящей на барабанные перепонки музыки и ощущения, что он может уйти от контроля происходящего. Брендон думает, что он идиот, но никогда не смог бы все бросить вот так.еще одним холодным утром, руки без слов
Они просыпаются в мягкой постели, среди белоснежных простыней. На улице впервые за долгое время идет ливень. Небо затягивают светло-серые облака, и город от них кажется уж очень светлым. Брендон кладет голову на грудь Райана, выводит пальцем узоры на болезненного цвета коже. Райан смотрит в окно. Ему хочется закурить. Он гладит Брендона по спине ответно, а затем неуверенно, сиплым ото сна голосом говорит: — Ты прости меня, ладно? Брендон грустно улыбается. — Может быть. Может быть, когда-нибудь я тебя прощу.кричат об одном — это
лю
бо
вь.