***
В доме темно. До тех пор, пока яркие вспышки молнии, сопровождаемые громким и тяжелым грохотом, не блеснут за окном. Маленькая девчушка, обняв коленки и опираясь спиной о прохладную стену с шершавыми обоями, сидела на полу и наблюдала за тем, как в небе расцветали и угасали неровные полосы, озарявшие помещение. Окно было плотно закрыто, провода вытянуты из розеток, а все металлические вещицы, в том числе и небольшой крестик, принадлежавший маленькой наблюдательнице, спрятаны в шкаф — так просила обеспокоенная мама, позвонившая минут десять назад. Саму же девочку гроза нисколько не пугала, напротив, темноволосой озорнице нравилось представлять вместо длинных полос золотых драконов, издающих свой рык перед тем, как блеснуть чешуей в небе. Фантазии, яркие сказочные сюжеты, кружившиеся в ее голове, скрывали девочку от действительности, забирали в свой сладкий и липкий, словно сахарная вата, мирок, погружали в зыбкую дремоту. Очнувшись от некрепкого сна, малышка ощутила беспокойство. Вечер, сокрытый темными тучами, превратился в глубокую ночь, но входная дверь по-прежнему оставалась закрытой. Небольшая квартира вдруг начала казаться слишком просторной, слишком холодной и пустой. Девочку охватил страх, непонятный, по-детски беспричинный. Все дети волнуются за близких людей, которые долго не возвращаются домой, переживают, плачут, а позже с облегчением выдыхают, когда дверь, наконец открытая ключом, распахивается, и на пороге появляются знакомые теплые улыбки. И все страшные истории, которые успели поселиться в детской голове, мгновенно растворяются в этих самых родных и нежных улыбках. Ребенок рассказывает родителям о своих страхах, беспокойствах, и после добрых утешающих слов и объятий понимает, что все это было нелепым детским воображением… Но не сейчас. Не в этой истории. В этой истории маленькая девочка с глазами цвета ясного летнего неба, которые начинали наполняться слезами, оставалась сидеть на полу и ждать. Она ждала и чувствовала, что не дождется. Соленые капли соскальзывали вниз по полноватым щекам, и, не удержавшись, падали на сыреющую одежду. Очередной раскат грома смешался с тихими всхлипываниями…и трелью дверного звонка. — Это мамочка и папочка! — малышка вскочила на ноги, отчего немного липкие от слез курчавые волосы ее еще сильнее растрепались. Надежда улыбкой осветила ее маленькое личико. Она побежала вперед, из темной комнаты туда, где начинал скрипеть ключ в замке, на пути сталкивая вазу с уже засохшими полевыми цветами, но не замечая этого, не обращая внимание на лязг стекла и шелест увядших листьев на полу. Один поворот ключа, тихое шуршание трущихся в нетерпении друг о друга маленьких ножек, с промедлением последовавший за ним другой — и дверь открыта. Улыбка испарилась с лица ребенка. На пороге стояли не ее родители, улыбающиеся дочери, как обычно, веселые, добрые, счастливые. Их место заняла светловолосая, промокшая, казалось, до нитки женщина, с холодным и тоскливым взглядом голубых глаз, точно таких же, как у девочки, стоящей напротив нее. Это была ее тетя. — Собирайся, мы уезжаем. — пусть лицо женщины оставалось нетронутым эмоциями, но голос ее дрожал, как и ее плечи. Говорила она тихо, неуверенно, явно выдавливая из себя слова. Говорить с девочкой сейчас ей было крайне тяжело. — Возьми только самое необходимое, за остальным я заеду позже. Оденься, на улице гроза… — Где мама и папа? — девочка шагнула назад, чудом минуя осколки от вазы и рассыпающиеся, пожелтевший цветы, тонущие в небольшой луже холодной воды. Малышка сдерживала себя из последних сил, чтобы не заплакать. Но первой не выдержала ее тетя. Женщина, не в силах ответить на вопрос ребенка, на вопрос, который она так не хотела, боялась услышать, закрыла лицо руками и громко разрыдалась, пошатываясь и опираясь плечом о стену. Лицо девочки приняло выражение, похожее на ужас. Ее тетя, всегда такая холодная, надменная и сильная, не позволяющая себе показа чувств и слабостей, сейчас беспомощно рыдала, закрывая влажное и покрасневшее лицо дрожащими ладонями. Слезы снова брызнули из глаз, и девочка, бросившись назад, в свою пустую комнату, опустилась на кровать и громко, безудержно заплакала. Сейчас, сейчас, это всего лишь сон, всего лишь глупый сон, кошмар! Она ведь все еще спит, убаюканная мелодией проливного дождя и грозным ревом золотых драконов… После той ночи квартира осталась совсем пустой, а маленькая девочка вместе со своей тетей покинули большой город и переехали жить в одну тихую деревушку. Такая забота о ребенке, как, по крайней мере, считали сама девочка и те, кто знал их историю, была взращена не на любви, а на семейном долге. Позаботиться о сироте было некому, а ближайшим родственником оказалась сестра матери. Многие поговаривали, что, не чувствуй тетка ответственности за племянницу, давно спихнула бы ее в детский дом. И женщина не препятствовала этим слухам. Время не стояло на месте, девочка подросла. Подросла, но отнюдь не повзрослела. Несмотря ни на что она осталась все той же озорной, несносной девчушкой, и вела себя, как ребенок. Ни в деревне, ни в школе ей не удалось найти близких друзей. Многие считали ее чудной, что ей было совершенно непонятно. Что плохого и чудного в том, что бы давать имена птицам, прыгать по кочкам на высохшем болоте, жарить на костре червяков, оставаться до темноты в лесу и разыскивать светлячков?..***
На небольшой полянке, среди еще нескошенной высокой травы сидела девчонка, лет десяти, с неприбранными каштановыми волосами. Она сидела тихо, внимательно прислушиваясь, как стрекочут кузнечики и сверчки в желтеющей траве, склоняемой к земле ветром. В руках у нее были тоненькие палочки, куча маленьких листиков и травинок. Мелодия жителей поляны стала тише и обеспокоенней — приближался кто-то чужой. — Привет. — рядом с ней возник светловолосый мальчик, примерно того же возраста, который смотрел на нее сверху вниз и ухмылялся. Он был весьма симпатичен, насколько возможно судить о привлекательности мужчины в таком юном возрасте, и прославлен на всю деревню тем, что уже пил в компании совершеннолетних подростков, курил и был целован не одной девчонкой в деревне.Позади него, в шагах пяти, стояли другие мальчишки, наблюдавшие за происходящим с лицами, полными жестокой неприязни и даже какого-то непонятного отвращения.– Что ты тут делаешь? — Скрипки для кузнечиков. — искренне улыбаясь, ответила девочка и продолжила сооружать маленькие музыкальные инструменты. — Скрипки? Для кузнечиков? — голос говорившего был переполнен насмешкой. На мгновение мальчик повернулся к своим друзьям, покрутив пальцем у виска и изобразив на лице гримасу безумства. После чего послышались смешки остальных. Но девочка была слишком увлечена, чтобы заметить это. — Да, скрипки. Только представь, как они обрадуются! Я оставлю им свой подарок, и ночью их мелодия будет еще красивее…-на этот раз и светловолосый не смог удержаться, хватаясь за живот от оскорбительного смеха. — Не шумите, вы их спугнете! — Черт возьми, она и правда чокнутая! Поехавшая просто! — сквозь громкий смех произнес полноватый мальчик, показывая на темноволосую девочку пальцем. — Я слышал, что она еще сказки деревьям рассказывает! Ненормальная! Ее надо в дурку сдать! — сквозь противное гоготание добавил другой. Его смех подхватили другие. Кузнечики на поляне замолкли…***
Череда воспоминаний оставила меня, и я подошла к деревянной полке, где покоился увесистый том. «Самый верный друг — это книга.» -чьи это слова? Ну, кто бы так не говорил, он оказался совершенно прав. Взяв в руки своего «друга», я сдула невидимые пылинки с плотной обложки, где большими плавными буквами было название: «Дж. Р.Р. Толкин. Хоббит. Властелин Колец.» Этот том был одним из тех необходимых вещей, которые я взяла с собой, покидая дом в ту ночь. Открыла форзац — как тут сдержать улыбку? На белой бумаге простой синей пастой, тонким курсивом были выведены дорогие, греющие душу слова: «Доченька, нежный наш цветочек, с Днем рождения тебя! Расти большой, умненькой и счастливой! Всегда думай только о хорошем и не переставай мечтать. Мы тебя очень-очень любим, Сашуля! Твои мама и папа.» Не знаю, как долго я просидела с этой глупой улыбкой на лице, но, дабы отогнать подступающие грустные мысли, начала вновь перечитывать любимую книгу. Итак, в норе под землей жил да был… Черт, ну и что там снова за шум внизу? А, после. Решив не обращать внимания на доносившиеся с первого этажа вопли, по-другому я бы не назвала эти звуки, продолжила читать про себя текст, который знала почти наизусть. На какое-то время голос умолк, позволив мне пробежаться глазами по главе. Но когда он снова начал доноситься, да еще и приобретя бОльшую мощность, я решила не рисковать. Нехотя отложив книгу и поднявшись с кровати, я слегка приоткрыла дверь. И с трудом поборола желание закрыть ее обратно. Но деваться уже некуда. — О, Превеликий Илуватар, за что мне это? — прошептала я, спускаясь босиком по узкой деревянной лестнице. Внизу меня, как и ожидалось, ждала крайне рассерженная тетя. Сделав глубокий вдох, понимая, что мне сейчас прилетит, я спрыгнула с последних ступенек на пол: — Доброе утро! — как можно более радостно и доброжелательно произнесла я, улыбаясь во весь рот — вдруг поможет? — Не слишком-то оно доброе! По крайней мере, ты изо всех сил стараешься, что бы оно таким не было.- пробурчала женщина, с убранными в высокую прическу светлыми редкими волосами.- Ты опоздала, на два часа! На два часа! Ты так сильно занята? Не думаю. Или может, ты забыла, во сколько у нас завтрак? Ответь мне, насколько плохо у тебя с памятью, потому что я начинаю убеждаться в том, что тебе немедленно стоит обратиться к врачу! — Завтрак в семь, обед в двенадцать, ужин в пять. — растягивая слова и закатывая глаза, лениво произнесла я. Тетя начинала снова закипать, поэтому, дабы спасти свою шкуру и уши, я попыталась исправить положение. — Да брось, сейчас же лето! — Еще май. — тем самым тоном, которым подчеркивала мою «легкомысленность и безответственность», поправила она меня. — Но ведь у меня уже начались каникулы!.. — Саша! — предупреждающе прикрикнула она, складывая руки на груди и осуждающе смотря.- Каникулы не дают тебе права опаздывать, и тем более игнорировать мои слова. Или ты, бедняжка, не только память, но и слух потеряла? Я зову тебя уже битый час! Неужели так трудно вытащить свои наушники из ушей? Включаешь музыку так, что даже на первом этаже слышно! Как тут не оглохнуть! Ну сколько, сколько я, по-твоему, должна еще до тебя докрикиваться? Пока голос не сорву? — Я зачиталась, прости. — К сожалению, в твоем случае чтение не является полезным! Если бы ты читала не детские сказки, а что-нибудь соответствующее твоему возрасту, то, может, и ума набралась! Пора спуститься с небес на землю, ты уже не ребенок, а проблем от тебя ничуть не меньше! Да что там, у тебя и в малые годы не было никакого уважения ко мне, не то, что сейчас! — видимо, на этом она сдулась, потому что начала ходить возле плиты и бессмысленно повторять приблизительно одно и то же: «На два часа! Подумать только! Два часа! Что за поведение?» И то, что она стояла ко мне спиной, мешая что-то не очень аппетитное в кастрюле, позволяло мне корчить рожицы и незаметно жестикулировать, передразнивая тетю. Когда она отвернулась от плиты, я тут же приняла крайне задумчивый вид и уставилась на часы, висевшие на стене сбоку от меня, будто бы ничего и не было. — Ну вот, теперь еще раз приходится подогревать… Господи, ты хотя бы умывалась? Да еще и с голыми ногами! А твои волосы? Они вообще когда-нибудь расческу видели? Поглядывай хотя бы изредка на себя в зеркало. — вновь начала ворчать тетя, пристально на меня смотря. — Постыдилась бы, у тебя слюни засохшие на щеке! Не имея никакого желания слушать упреки на счет моего внешнего вида, я быстренько ускользнула в ванную, где кое-как вымыла лицо холодной водой и завязала волосы в небрежный хвост. Когда я вернулась в гостиную-кухню, на столе стояли две тарелки, в которых находилось содержимое кастрюли. И это была… — Ка-а-аша…– голосом, полным отвращения, безысходности и страдания, поприветствовала я это интригующее блюдо. Собственно, вся интрига его состояла в том, стошнит меня или нет. Тетя не умела готовить. Совершено. Никак. Совсем. Но невыносимее всего у нее получалась…ни за что не угадаете. — Снова каша? Почему? — Потому что каша — лучший завтрак. — «Ага, лучший завтрак для отравления и последующей смерти» — хотелось добавить мне, но я благоразумно промолчала. — Садись за стол. — М-м…нет, знаешь.- уклончиво начала я, придумывая в голове пути отступления.- Я не голодная.- тетушка выпрямилась, посмотрев на меня так, что в ее глазах я буквально увидела то бесчисленное множество аргументов, доказывающее обратное. — И мы каждое утро едим кашу, похоже, у меня появилась аллергия на крупу. — продолжая говорить что-то, что сама не совсем понимала, я открыла холодильник, который, слава богу, находился рядом со мной, и стала отыскивать припасенные на такой случай бутерброды.- Я действительно себя нехорошо чувствую. Тем более, ты недавно сама говорила, что у меня проблемы с памятью и…и с чем там? — наконец дотянувшись до тарелки с едой, я прикрыла холодильник. — Да, точно, со слухом. Мне просто не хватает мяса. Мне нужно немножко мяса. Совсем чуть-чуть. Мя-я-яс-о-о!.. Прихватив с собой кружку горячего какао и тарелку с бутербродами, я, сверкая пятками, быстро взобралась по лестнице в свою комнату, закрывая ее изнутри и оставляя офигевшую от моего поступка тетю с кашей в обнимку. Нет, я неисправима. Господи — боже, как же мне потом влетит… Ну да ладно, потом же. А сейчас только музыка, интернет, какао и бутерброды! С мясом! О, и хорошо бы было навестить родной Фикбук… Черт, никаких обновлений! Ай, Моргот с ним! Кстати, я так и не дочитала книгу. Ну что ж, возвратимся обратно в прекрасный мир Средиземья. И, включив одну из своих любимых песен, я, подпевая на ну ооооочень «хорошем» английском, стала одеваться, дабы свалить отсюда куда-нибудь прогуляться, а еще лучше — залезть на свое любимое дерево в небольшой рощице и там, в тишине и покое, углубиться в чтение. М-нет, не суждено. Сквозь музыку я услышала, гневные тирады тети. Открывать сейчас крайне не хотелось, но все же не стоит ее так выводить. Снова отложив уже готовую пойти со мной прогуляться книгу (да что же это за день такой?) и пихнув в рот остаток бутерброда, я подошла к двери. И как ей еще не надоело на меня кричать? Я открыла дверь, и чуть не подавилась бутербродом: такой раздраженной я тетю еще не видела. Она, кажется, сейчас захлебнется своим гневом. Хе-хе, лицо ее так и говорит: «Бойся меня! Я твой ночной комар! Беги, куда хочешь, но тебе не скрыться от меня!» Кажется, эти веселые мысли отразились у меня на лице, потому что тетя на меня теперь смотрела с таким презрением, будто я виновата во всех ее бедах. Хотя… может, так оно и есть. — Ну все! Все! Мое терпение лопнуло! Я слишком долгое время была к тебе снисходительна, и ты этим очень умело пользовалась! Больше такого отношения к себе я тебе не позволю! Теперь — хватит! Довольно с меня! Надоело! Ты под домашним арестом! Что б ноги твоей за пределами дома не было, пока ты хорошенько не подумаешь над своим поведением! Ты специально меня выводишь из себя, или это у тебя заложено в природе?!.. — и так далее, как заведенная, она продолжала жаловаться на жизнь, которую я ей испортила. Когда запас слов и мыслей моей тети иссяк, она, схватив предварительно мой телефон, удалилась, при этом громко хлопнув дверью. Ну вот и конец. Моя жизнь погрузилась отныне во мрак. Как же я без своего родимого, единственного телефончика? Отобрали, украли прелесть, супостаты! Ух, как же я не люблю свою тетю! Ну, она меня тоже не очень-то жалует. Это вечное взаимное недопонимание просто выводит из себя. Я растянулась в излюбленной позе «звездочки» и прикрыла глаза, думая о хорошем подогреве полов. На кровать залезать мне было откровенно лень. Да, и такое бывает. А ведь еще недавно я была готова забираться на высоченное дерево! Кстати… Я подошла к двери и, нажав на ручку, попыталась оттолкнуть ее. Мои догадки подтвердились. Что ж, дверь заперта… Но разве это меня остановит? Ха-ха-ха! Не смешите мои подковы, как говорила одна очень умная лошадь. Оглянулась вокруг: шкаф, стол, ноутбук, книги,куча хлама, кровать, окно… О, а может связать простыни и спуститься через окно? Нет, не получится. В детстве я уже проделывала такой трюк, и с этих пор там красуется железная решетка… — Все равно, я здесь больше находиться не могу! И как говорится, раз пошла такая пьянка — режь последний огурец! Раз нам так не ужиться, то я не собираюсь тут больше жить! А решетки меня уж точно не остановят!