Царапины

      Город наполняется вечерними тенями и расчерчивается яркими огнями, тихой поступью шагов и запахом крови, которая остаётся тёмными мазками на коже.       Ночь дышит и готова стать убежищем для всех одиноких и обездоленных душ, неважно, бьётся ли ещё их сердце или навсегда замерло и застыло в тёмной вечности.              Сегодня Ланс приезжает в клуб, когда вечер только начинается. Расплачивается за такси и окидывает взглядом пока короткую змейку очереди на вход. Чёрные куртки, кожа и сетка, разноцветные ирокезы и цепочки. Самое то место для Ланса.       На часах нет полуночи, а внутри уже тесно и людно. Пол ещё не липкий от разлитого алкоголя, за барной стойкой — свободные места, а электронная музыка играет не так громко, как зазвучит через пару часов.       На самом деле, однажды Ланс здесь был, но так давно, что теперь оглядывается по сторонам, то ли изучая, то ли вспоминая. Незаметно проводит руками по дереву барной стойки, по обивке стульев и стеклу стакана с первым случайным коктейлем из меню. Собирает следы клуба, пульсирующего ночью, удовольствиями, музыкой и свободой.       Ланс предпочитает длинные чёрные шарфы, обрезные кожаные перчатки и куртки на голое тело — какая разница, если не чувствуешь ни тепла, ни холода? Когда даже прикосновения к коже — только тени того, как было раньше.       Он сам — только тающий след жизни.       Такая мысль противна и чем-то даже отталкивает. Ланс невзначай касается пальцами груди слева, надавливает, будто хочет проткнуть заостренными ногтями грудную клетку, дотянуться до собственного сердца, сжать со всей силой и заставить его снова биться. Хотя бы один раз.       Боли нет. И биения тоже. Мертвец навсегда.       Ланс допивает второй коктейль и соскальзывает в жар клуба, сплетенный из запаха пота, кожи, белил на лицах и такой горячей манящей крови. Его движения — неуловимые мазки в ночи, его кожа — тонкая и бледная, пленка с линиями вен и росчерками резких татуировок.       Охота началась.       Его прикосновения — аккуратны, но холодны, и в духоте тесного маленького клуба заставляют вздрогнуть, обернуться, захотеть найти его — сейчас или позже. Возможно, кто-то забудет через короткий миг, другие — к утру, а есть и те, кто с лёгким разочарованием будет искать и не находить.       Ланс чувствует себя хищником, и это почти приятно. Отдаленно, но близко к тому, что он помнит, когда всё только началось несколько десятков лет назад. Сейчас у него куда больше опыта и умений.       Вернувшись к стойке, Ланс примечает хрупкого юношу, который вряд ли подходит по возрасту для такого клуба, но в кармане наверняка поддельные документы. Он весь состоит из углов, на одной руке — кожаный наруч, волосы выкрашены в ярко-зелёный, одежда исколота булавками.       — Ну и духота! — выдыхает парень.       — Так выйди на свежий воздух, — небрежно предлагает Ланс, присматриваясь к нему.       — А, лучше пива взять.       — Могу угостить.       Тот явно колеблется, бросает подозрительный взгляд на Ланса, который и бровью не ведёт. Обманчиво расслабленный, ненамного старше, такой похожий на этого мальчишку. Весь его вид говорит: «я такой же, как ты. Я понимаю тебя. Я тоже через это прошёл».       Ланс не запоминает имени — это неважно. Почти случайно прикасается к его плечу, голос тихий и шуршащий сквозь электронную музыку. От парня пахнет дешевым табаком, чужими поцелуями и алкоголем. В нём смешано одиночество и показная взрослость, и желания, и упоение этой ночью, которая сейчас ещё кажется бесконечной и долгой.       Дальше почти просто. Ланс делал так тысячу раз. Разные города, разные времена, но все любят тех, кто слушает и ставит бесплатное пиво.       И когда Ланс выходит покурить на свежий воздух, парень тянется за ним, пожав плечами на вопрос:       — Разве ты пришёл сюда один?       — Да никто больше не захотел. Все остались тухнуть на квартире у Джона, у него опять предки свалили, наверняка кто-нибудь притащил травку. Каждый раз одно и то же. Надоело! Уеду отсюда.       — Конечно, — спокойно поддерживает Ланс.       Клуб остаётся за спиной. Они молча курят и бредут по ночным переулкам, а Ланс размышляет, был бы он таким же потерянным и одиноким, родись в этом времени. Хотел бы уйти с первым незнакомцем, который так похож на никогда не существовавшего старшего брата. Или проявил хоть толику осторожности.       Хотел прикоснуться к смерти?       Для него всё началось так ярко и сочно. Он был пьян одним новым миром вокруг, полным тьмы, ночей и новыми вкусами. Тогда чужая кровь казалась лучше любых ощущений, обостряла все чувства и едва не сводила с ума. Ему всегда хотелось ещё.       Он не понимал, что кровь глушила иные чувства. Что её терпкий вкус, который оставался на кончике языка и острых клыках, заменял дыхание и жизнь. Возобновлял чувства.       Ланс не знал, что умирать так больно, а возрождаться — словно вылезти из пепла и сырой земли, увидеть на короткий миг всё, что ждёт тебя за той гранью, ощутить кожей, как копошатся черви, как отрастают ногти, когда уже тело мертво. Как клетка смерти смыкается и утягивает в вечное ничто. Тогда он возродился с криком страха на губах и видениями, от которых хотелось сбежать.       А ещё он не знал, что со смертью стираются все эмоции. Их медленно слизывает смерть, забирая свою дань, оставляет только пустоту и бессонные ночи, острые клыки и жажду крови, которая насыщена эмоциями.       Сердце Ланса не бьётся.       Он не чувствует ничего.       И сейчас это почти болезненно — пусть слабым отголоском, и всё равно лучше, чем ничто.       Парень даже не успевает ничего понять, когда Ланс впечатывает его с силой в стену, прижимает руки к шершавому камню и шепчет «не шевелись».       Аккуратное движение, стон то ли боли, то ли наслаждения – его или жертвы. Клыки прокалывают нежную кожу шеи, и Ланс чувствует кровь этого мальчика. Чувствует, как он бьётся мотыльком, пытаясь вырваться, когда приятная истома сменяется болью и слабостью, когда у него отнимают не только жизнь, но и последние чувства.       «Я заберу твои страдания».       Насмешливый голос всегда звучит в голове. Ланс закрывает глаза, приникает к шее юноши и пьёт жадно.       «Вместо мучительной смерти — долгая жизнь. Позволь мне помочь тебе… никаких страданий или боли. Верь мне.»       Этот проклятый шёпот никогда не оставит. Ланс едва не рычит, изгоняя собственного демона, злое наваждение, напоминание, кто его привёл в мир, где вместо клетки смерти — клетка равнодушия. Ему даже не жаль этой отнятой жизни, когда в его крепких объятиях парень обмякает, уже не в силах сопротивляться.       Ланс едва не сплевывает последний глоток со вкусом смерти и отшатывается назад.       Тело сползает по стенке и неловко падает на землю — только пустая оболочка. Как когда-то Ланс, которому всё-таки дали выбор в последний миг. Он садится на корточки и обмокает пальцы в кровь, мажет ею по лицу, касается собственных губ.       Он тоже одинок — как этот мёртвый юноша. И сейчас, впитав в себя чужие эмоции, вспомнив этот чёртов голос, Ланс ненавидит своего покровителя. Ненависть даже сильнее других эмоций, сильнее всех желаний, от неё хочется крошить стены и расцарапать кожу на груди, вынуть собственное сердце и бросить к ногам того, кто его обратил.       Говорят, только покровитель может забрать дар вечной смерти.       Каждый раз Ланс мечтает об этом. Пока горькая ненависть растекается по телу, пока он помнит, каково это — чувствовать, но только ценой чужой крови. Достаточно нескольких глотков, но не всегда Ланс может сдержаться.       Ланс помнит, что за гранью смерти. Но сейчас кажется, что его постоянное существование с равнодушием внутри ко всему, с тенями ощущения всего — вкусов, прикосновений, мира — лишь пародия на настоящую жизнь.       Возможно, ему хватит смелости найти покровителя. И если тот не прервёт его вечность, что ж… Ланс ждал достаточно, чтобы теперь выступить с ним наравне.       Говорят, если уничтожить покровителя, то и те, кого он обратил, падут.       Эмоции тают, и Ланс, закатав рукав куртки, царапает кожу запястья до крови. Ранка почти сразу затягивается, но он запомнит её, и как каждую отметину до этого.       Уже сто две.       Ланс не смотрит на мёртвого юношу, когда исчезает в ночи.       Настоящая охота только началась.