Жанна д'Арк в русскоязычной любительской литературе

      Литературное творчество имеет обыкновение развиваться на разных уровнях, охватывая разнообразные слои и страты работающих со словом людей, немалое число которых их профессиональные коллеги имеют обыкновение называть «графоманами». Ценность их писательских усилий считается их более удачливыми коллегами чуть хуже нулевой, тем более, что их произведения полны весьма изощрённых ошибок — исторических, стилистических и даже орфографических, не говоря порой о явном недостатке здравого смысла. Иными словами о подобном творчестве нередко говорится, что для профессионального исследователя знакомство с его продукцией не имеет смысла.       Тем не менее, работы самодеятельных писателей могут представлять собой ценный источник, приоткрывающий окно на внутренний мир современного человека, на его представления о добром и злом, о достижениях, к которым следует стремиться, и о неприятностях, который следовало бы избегать. Подобным образом историки из французской «Школы Анналов» использовали эпические песни, куртуазную лирику и рыцарские романы для исследования того, что получило название «l’imaginaire medieval». Тем более, что практика многих авторов любительской литературы, скрывающих своё имя, возраст, место жительства и гражданство под сетевыми псевдонимами, в чём-то роднит их со знаменитым «великим немым» эпохи средневековья, несмотря на ключевое отличие — грамотность и доступ к публикации своих сочинений urbi et orbi, чего ни в коем случае нельзя забывать. Единственный существенный критерий — язык, на котором написано творение. Язык может иногда указывать на часть земного шара, откуда происходит автор. Но даже использование языка не гарантирует от того, что самодеятельный писатель может жить в иноязычном и инокультурном окружении, а также от того, что язык может оказаться для него не родным, но выученным. Именно по этой причине приходится настаивать на употреблении прилагательного «русскоязычная литература» в заглавии статьи. Невозможно быть уверенным ни в том, что все авторы цитируемых работ каким-то образом связаны с Россией, кроме использования русского языка, имеющего хождение не только в государствах бывшего СССР, но и в многомиллионной русскоязычной диаспоре на всех континентах.       Во втором десятилетии XXI в. для обозначения самодеятельной литературы стало использоваться слово «fanfiction», (дословно «фанатская выдумка») произносимое в русском языке на английский манер. Появилось оно и в издании Petit Larousse 2017, вышедшем из печати 26 мая 2016 г. в числе 150 неологизмов. Словарь определяет его, как «литературный опус, опубликованный в сети Интернет поклонником уже существующего произведения — романа, манги, сериала, фильма, видеоигры (или знаменитости) — и представляющий собой либо продолжение, либо вариации)». Для самодеятельной литературы этого рода, справедливо отмечает французская «Википедия» характерны «лёгкость публикации, возможная анонимность, коллективное и несистематическое творчество, лишенное денежного интереса», что позволяет «работать с темами, не соответствующими настроениям определённых коммерческих сетей, массовому потребителю или молодёжной аудитории». Таким образом, самодеятельную литературу сегодня можно вполне назвать «заповедником чистого искусства» и проявлением «живого творчества масс», хотя и не в том смысле, в котором употреблял последнее словосочетание В.И.Ленин.       Поскольку Орлеанская Дева не только является бесспорной знаменитостью, но и встречается в качестве персонажа довольно многочисленных романов, фильмов, сериалов, театральных пьес, оперных постановок, ораторий, а также комиксов, японских мультфильмов в жанре аниме и видеоигр, поскольку её эпопея превратилась в повод для столкновения политических и религиозных группировок, поскольку её крестьянское происхождение и факт смерти 30 мая 1431 г. на костре в Руане давно вызывают соблазн переписать её историю, породив целую традицию «батардизанов» и «сюрвивистов», то она оказывается, фактически, приговорена к тому, чтобы превратиться в персонажа «фанатских выдумок», следуя по одному из вышеозначенных путей.       Обзор пожалуй самого популярного из русскоязычных ресурсов неформальной литературы — www.ficbook.net, действующего с 2012 года, показывает, что за прошедшие 7 лет на нём были опубликованы 61 произведение посвящённое Жанне, среди которых 28 относятся к прозе (в т.ч. 4 незаконченных), а 33 — к поэзии. Они принадлежат 47 авторам, из числа которых 40 являются анонимами, не считающими нужным указывать читателю какую бы то ни было личную информацию. Подавляющее большинство — 36 авторов посвятили Деве по одному своему произведению. Притом, что общий объём их писательского творчества может быть как весьма скромен (минимум 6 названий), так и довольно значителен (404 названия — абсолютный максимум среди всех, кто посвящал свои работы девушке из Домреми). Из числа прочих пятеро посвятили Жанне по два произведения, двое — по три, и ещё по одному, соответственно, четыре и пять. Таким образом, можно констатировать, что история Жанны, в отличие от книг Дж.Мартина, Дж.К.Роулинг или персонажей «Звёздных войн» редко выступает в роли постоянного источника творческого вдохновения, не образуя свой собственный «fandom», т.е. более-менее устойчивую группу авторов и читателей, требующих новых произведений на данный сюжет и оставляющих комментарии, способные мотивировать поклонников и, напротив, отпугнуть тех, чьё творчество, по мнению комментаторов, не достигает должной высоты. С другой стороны, эпопея Орлеанской Девы за счёт своей необычности и трагических поворотов судьбы, сначала превративших дочь сельского нотабля в символ победы над англичанами, а потом отправивших её в оковы и на костёр, способна привлечь внимание круга авторов, не имеющих особого интереса к французской истории, средневековью или католических представлений о святости, но находящихся в поиске сюжетов для своих произведений.       Говоря о содержательной стороне анализируемых произведений, необходимо прежде всего отметить соответствие подавляющего большинства из них вполне традиционному для массового исторического сознания образу Жанны, который впору назвать каноническим. Так только четверо из 46 авторов позволяют себе прибегнуть к откровенной модернизации. В первую очередь, это некто «Darina Black», кто в одном случае делает из Жанны и придворных дофина Карла Валуа персонажей глянцевого журнала «Paris-Match», отправляя их всей компанией загорать на пляже, а в другом пытается пересказать историю Орлеанской Девы в режиме твиттер-трансляции: «Joanne опубликовала твит «Приветики-приветики. Я была у дофи́на. Ну он и урод. А придворные-то его, придворные. Вообще, блин…» Orlean_Bastard опубликовал твит «Во дворце была девка. Назвалась избранной. Я ей не верю. Да и вообще… Какая-то она рыжая. А я рыжий ненавижу» Marshal опубликовал твит «К нам приходила девчонка. Сказала, что спасёт Францию. Она милашка. Я бы мог с ней мутить» Lily опубликовала твит «Во дворец пробралась простолюдинка. Заявила, что избранная. Хочет повлиять на сына. Я ей этого не дам» Charlez_Valua опубликовал твит «Пришла девушка, лет девятнадцати на вид. Говорит, что спасёт страну, а ещё корону. Говорит про голоса. Я верю. Маменька думает, что девушка на меня хочет повлиять. Но это ложь и клевета. Отправлю Жанну, она назвалась так, на Орлеан»       Ещё дальше идут «Rose of Orleans» и «Alex Crowly». В первом случае, появился маленький рассказ «Перерождение», принадлежащий к часто встречающемуся в самодеятельной литературе жанру «попаданческой прозы», классическими прообразами которой могут служить «Янки при дворе короля Артура» Марка Твена или же, из более современного, персонажи французской кинокомедии «Les visiteurs». Автор помещает душу Жанны в тело современной российской школьницы Варвары Дарковой. Её имя отсылает и собственно к Жанне, и к серии романов британской писательницы Дианы Гэблдон «Outlander». Второй автор проделывает нечто похожее, когда отправляет Орлеанского Бастарда — Жана Дюнуа — в маленькое путешествие по современной Москве. «Дождь лил, как из ведра. Холодные косые струи хлестали торопящихся на работу прохожих, заливали стекла громко сигналящих машин и переполненных людьми автобусов, ручьями текли по неровно заасфальтированному тротуару, собираясь то тут, то там в крупные лужи. Проезжающие мимо автомобили разбрызгивали во все стороны крупные мутные капли, часть из которых немедленно оседала на узких темных джинсах торопливо идущей по улице девицы. Походка у нее была стремительной и по-мужски размашистой… — Mademoiselle, — прервал ее размышления приятный мужской голос, и капать на голову резко прекратило. Девица остановилась, растерянная и ошеломленная одновременно. Рядом с ней стоял рыцарь. Самый настоящий, в кольчуге и высоких кожаных сапогах, с зачесанными назад русыми волосами и мечом на левом бедре. Девица, в холодном оружии понимавшая больше, чем в рецепте оливье, тип клинка определила сходу. Полуторный, он же бастард. А в руке рыцарь держал раскрытый зонт, резко диссонировавший с его внешним видом…»       Наконец, некая «Isanami Yamamoto» сочиняет повесть в японском стиле, где один из персонажей, по словам самого автора, имеет черты внешности и характера Орлеанской Девы, как они представляются. Ей же надо сказать, принадлежит и вполне традиционное стихотворение, написанное от лица Жанны, умирающей на костре: «Я жить хочу! Хочу помочь вам, Но вы не слышите меня, Разбили жизни мои стекла, И не спастись мне от огня»       Ещё реже в действие вводятся персонажи, не имеющие исторических прототипов. Среди 61 произведения обнаружено только два случая. В первом из них автор «Dante89» изобретает младшую сестру дофина Карла с довольно странным для средневековой Франции именем Эльвира, которое он не стесняется сокращать на современный манер до «Эльви». Повесть, как это часто бывает в неформальной литературе, осталась незаконченной, что не позволило Орлеанской Деве показаться среди действующих персонажей. В другой работе из того же ряда некто «Lotanarie» не только придумывает для «Буржского короля» фаворитку Маргариту де Сент-Илэр (Мarguerite de Sainte-Hilaire), но и отдаёт должное теме гомосексуальных отношений среди королевских придворных. Впрочем, несмотря на то, что данная тема обыкновенно считается популярной в неформальной литературе, в произведениях о Жанне д’Арк она почти не встречается. За исключением уже упомянутого случая её можно найти только в работе «Shinigami Yui», где питательной средой для однополой любви становится мужской коллектив оруженосцев и слуг Орлеанской Девы. При этом надо отметить, она сама ни одного раза не появляется в качестве персонажа работ, написанных в жанре «femslash». Хотя вышеупомянутая повесть «Lotanarie» обещает своему читателю развитие сюжета в данную сторону, обещание оказывается невыполненным ввиду того, что публикация была прервана по неназванной автором причине.       Самодеятельные литераторы не склонны ставить под сомнение школьную биографию Жанны д’Арк и отдать должное её критикам. Они в своей массе предпочитают, чтобы она закончила свою жизнь на костре в Руане 30 мая 1431 года, приняв смерть от рук англичан, оккупировавших столицу Нормандии. Спасшаяся от смерти Жанна появляется только в паре из шести десятков произведений — в стихотворении автора и довольно крупной повести «Солдаты судьбы», которую опубликовала «Liza Heifez», начинающая рассказ со дня отречения Жанны 24 мая 1431 г. и погружающая читателя в перипетии заговора двух французских агентов, пробравшихся в Руан с целью спасения героини из Буврёйского замка. Что касается, «Bang-Bang», его стихотворение создаёт настроение иллюзорной пасторали в духе альтернативной истории, в перспективах которой читателю остаётся лишь питать иллюзии. «Не сожженная Жанна качает в руках малыша. Не свихнувшийся Жиль на коленях катает сынишку постарше. Боевой першерон бродит по полю, шумно дыша. В шлеме голуби свили гнездо — их не трогает маршал… … «Бога нет. А спастись мне помог Сатана. Мертв епископ Кошон, англичане с позором разбиты». Улыбается Жанна — барона вторая жена. Жиль, конечно, успел, и все беды навеки забыты. .»       Более того, необходимо отметить, что в галерее образов Орлеанской Девы в русскоязычной неофициальной литературе 2010-х гг. самым популярным является образ «Жанны на костре», представленный в 28 произведениях, что составляет без малого половину всего посвящённого ей в это время творчества. Последние дни, часы и минуты её жизни, казалось бы, хорошо известные благодаря материалам обвинительного и кассационного процессов, дают авторам довольно много возможностей для полёта фантазии, направляемого во внутренний мир девушки из Домреми. Где-то, как у автора «Astra Silver», ни о чём не жалея, и не особо задумываясь о скорой смерти, она рвётся обратно на поля сражений, где в этот момент остаются все её мысли: «Позволь бежать на поле боя. Позволь поднять мой верный меч. Во имя Франции свободы Не страшно в поле мёртвой лечь.»       Иногда, напротив, её мучают тени убитых ею врагов, и свою смерть она воспринимает как справедливое наказание и избавление от кошмаров. Пожалуй, ярче всего эта тема удалась автору, скрывающемуся под псевдонимом «Луна Манакури». «Ваши трон и почёт — в зените, Мне не надо знамён и славы. Ваша Жанна не та, простите, — На руках моих — кровь да гравий… Крест из веток священной вербы Ваш палач тайно бросил в ноги. И сгорая в огне, успеть бы Мне за Вас помолиться Богу…»       Помогает ли молитва? Автор «adelfa» в этом сомневается, потому что Господь перестал говорить со своей бывшей избранницей, и Его молчание становится для девушки самой страшной пыткой, более мучительной, чем позорная гибель в огне и дыму: «Мои мечты под сетью шрамов, моя душа уже горит. Везде темно — в темнице, в храме… Я слышу тех, кто был убит, Кто шел за мной… Я ныне лишней живу одной надеждой лишь. Не слышу, Господи, не слышу! Ведь даже Ты теперь молчишь…»       Впрочем, казнь на костре стихотворная Жанна может воспринимать и как свою победу над врагом, как почти триумфальное мгновение, за которым открываются врата вечности. «Дева смело идёт, поднимаясь на грязный помост, — она с вызовом смотрит, как будто не ей умирать». Точно также в изображении автора «Kathelin Shatowillar» идущая на смерть девушка спокойна и уверена, она ни о чём не жалеет, ни в чём не раскаивается, а на гневные и оскорбительные возгласы толпы и приговор церковного суда откликается едва ли не с ледяным равнодушием. «Из окошка виднеется и помост, Что по мерке мне в аккурат. Мне стоять на нем скоро во весь мой рост, Перед встречей с тобой у Врат. Жанну к битве ты звал средь осенних страд, Деву вел ты в последний бой. Без имен и знамен, без иных преград Я предстану перед тобой… Нет, Господь, не жалею, ничуть. Ничуть. И коль скоро повержен враг, Мне уже все равно, где закончить путь. Почему бы тогда не так? Об одном лишь хочу я просить в ответ, В час, пока мы с тобой одни. Отрази лишь на миг мой угасший свет В орифламме над Сен-Дени…»       Более того, в победной интонации Жанны могут появиться издевательские нотки, подчёркивающие её полное моральное превосходство и над судьями, и над англичанами, и над оставившим её без помощи дофином, к которому она обращается с откровенным презрением с величественного пьедестала, на который её вознёс автор «snat» в своём произведении «Последний вздох Орлеанской Девы». «Эй, ярче гори, мой костёр погребальный, А ты, инквизитор, добавь-ка углей. Сегодня в огне, как во сне, в крае дальнем Я с ветром развеюсь над сенью полей… О жизни своей не жалею, отнюдь, я Лишь грустно, что я не увижу того, Как милые братья, с мечом торжествуя Изгонят поганых английских врагов… И плоть прогорает, и имя забыла, Жжёт сердце, как будто морозом зимы, Но верьте, все люди, которых любила, Вновь встретимся с вами когда-нибудь мы!..» *** Погас уж костёр, саксы пляшут, ликуя, Когда, вдруг промолвил английский солдат: «Конец. Мы пропали. Сожгли мы святую И нет нам прощенья, пути нет назад»…       Однако, в тех редких случаях, когда авторы пытаются изобразить «райские кущи», уготованные мученицы, они совсем не походят на Небесный Иерусалим, наполненный хорами ангелов и святых. Авторы «Shinigami Yui» и «Telops» изображают смерть Жанны как слияние с огнём. «Ты, Огонь, — мой друг. Ты горел во мне всю эту войну, всю эту жизнь от начала и до конца. Иногда ты засыпал, но потом снова рвался вперед, навстречу солнцу, навстречу свободе… После пожара так легко дышать! Так легко, как никогда при жизни. Все перегорело — обида, злость… Сгорело ненужное тело, сгорели вместе с ним все мысли; осталась только любовь — любовь к этой стране, к этим людям. И, знаешь, Огонь, эта любовь такая рыже-алая, желтоватая, иногда даже белая…» И если звучащая здесь тема любви, уцелевшей при всесожжении ещё каким-то образом напоминает мистику апостола Павла из 1 послания Коринфянам, то отношение к сожжению Жанны в работе «Telops» «Благословенная смерть» и вовсе выдержано в духе зороастрийского огнепоклонничества: «Дрожащая тишина, переливаясь, окутала всю площадь. По толпе пошёл шёпот, растерянные слова. И не увидят, охваченные пороками люди, как улыбнутся изрезанные губы, как горящее тело наполнится золотистым светом и разлетится на миллионы маленьких сияющих огоньков, как она с такой же нежностью смотрела на людей, даря прощение всем и каждому, молчаливо благословляя заплутавшие серые души». Наконец, автор «_persona_non_grata» отправляет душу казнённой Жанны в Домреми, где ей, прошедшей через огонь в другое измерение, предстоит стать одной из фей леса Буа-Шеню, что охраняет мир и покой своих односельчан под пение народной лотарингской песни «Trimazo».       Намного меньше, чем про руанскую казнь, написано работ на тему «Жиль и Жанна», находящуюся, тем не менее с 10 работами на бесспорном втором месте. Взаимоотношения Девы и Жиля де Рэ, в которых отчётливо прослеживается платонически любовная линия, очевидным образом выступают здесь в роли т.н. «альтернативного канона», который в пространстве fanfiction предоставляет почти безграничные возможности для полёта творческой фантазии. В результате, Жиль то появляется в Руане 30 мая 1431 года во главе армии, но совсем немного опаздывает, чтобы успеть спасти от костра объект своего поклонения, то оказывается в Компьене накануне пленения Жанны бургундцами. Ещё в одном случае де Рэ проникает в Буврёйский замок, где англичане держат девушку в ожидании костра, чтобы с ней попрощаться и дать ей яд, который поможет перенести казнь почти безболезненно. Выглядит так, что именно эта линия компенсирует довольно жёсткие ограничения, которые налагают на себя авторы при работе с образом Жанны, эксперименты с которым относятся скорее к разряду исключений, чем к правилу.       Наконец, ещё пять произведений написаны на тему «Жанна и король», тогда как все остальные, пожалуй, не поддаются какой бы то ни было тематической формализации. Здесь, в отличие от сюжета «Жанна на костре», дофин Карл Валуа не выглядит объектом критики. Дева не склонна обвинять его ни в равнодушии, ни тем более в предательстве, поскольку у государя могут быть какие-то более важные резоны действовать так, как он действовал в сложившихся обстоятельствах. Родине требуется жертва, и та Жанна, что появляется в одноимённом стихотворении автора «Ivar Ragnarsson», такую жертву, несмотря на сомнения и душевную боль, приносит: «А ты, мой принц — теперь уже король! — Мной венчанный. То верный, то лукавый Мой брат и мною созданный герой, Ко мне ревнуешь — Францию ли, славу… Никто не в силах жребий изменить. И незачем — так лучше, так вернее. Все восемнадцать лет взывают: жить! Да. Но родной земле гореть больнее. А меч мой — кто-нибудь поднять сумеет, Как ни старайтесь — не прервется нить.»       Пожалуй, ещё сильнее это принятие своего предназначения — возвести Карла Валуа на престол, не требуя при этом ни почестей, ни признательности, но полностью покорившись высшей воле, продемонстрировано в поэтической зарисовке автора «adelfa», который, как многие другие, не находит для своего творения оригинального названия. Девушка предана и продана, как Христос. И может быть в этом мотиве Imitatio Christi и находится та моральная компенсация, которой заслуживает её подвиг. «Голоса не звучат… Тихо в каменной башне, Ветер после грозы стих, почувствовав боль. Как Христос предана — продана, но нестрашно! Его воля свершилась — на троне король…»       Наиболее часто встречающиеся в текстах несуразности вызваны явным недостатком знания о повседневности европейского средневековья. Удивительным выглядит появление квартала букинистов в Париже 1430-х гг. или обращение «милорд», адресованное дофину Карлу его фавориткой Агнессой Сорель, появление которой среди персонажей, окружающих Жанну, хотя и вписывается в литературную традицию Шиллера и Ануя, но полностью противоречит исторической действительности. Один из авторов явно преувеличивает роль артиллерии в описании батальных сцен, словно дело происходит не в первой половине XV в., а пару столетий спустя, а у другого Жиль де Рэ видит в придорожном трактире «стаканы». Кто-то, чьи представления об инквизиционном судопроизводстве ограничивается популярными фильмами, уверен, что Жанну ожидает процедура поиска на теле «дьявольской отметины». Кто-то другой не чувствует никакого анахронизма, объявляя о том, что «казнь назначена на десять утра». Наконец, у двоих авторов на голове у осуждённой на смерть Жанны оказывается коса, которую она в первом случае расплетает, а во втором, наоборот, укладывает почти не дрожащей рукой…       Иногда, хотя и довольно редко, авторы демонстрируют своё детальное знакомство с обстоятельствами эпопеи Орлеанской Девы. Таков автор «airheart», которому известна красноречивая пометка responsio mortifera, оставленная писцом на полях протокола.       Образ Жанны д’Арк в современной русскоязычной любительской литературе, в отличие от литературы профессиональной или от исторической науки, совершенно свободен от актуальных политических коннотаций российского, французского или мирового спектра, в нём нельзя найти проявления партийных, религиозных или идеологических пристрастий. Разве что она может выглядеть символом свободы, притом в каком-то аллегорическом, духовном смысле. Так что наиболее значимым для авторов элементом её эпопеи является мученичество, вызванное состраданием к беде, постигшей ближнего. Умирая за других, она приносит им скорее внутренний душевный покой, нежели тот мир, что наступает в результате военной победы. Ради этого она оставляет свой меч и восходит на эшафот, становясь, в первую очередь, олицетворением жертвенного самоотречения и подвижничества, что вполне вписывается в русскую литературную традицию, рамки которой не пытается нарушить fanfiction.