Веленские истории

Отравленные невидимым злом чащи да тысячелетние болота терзали души проезжих путников; трава колосилась на полях, привлекая духов-полуденниц, а по ночам здесь выли не волки - омерзительные трупоеды насыщались телами полёгших от голода. Это был Велен, в котором каждый шаг высвобождает древнее наследие земли, влажной матери, чтобы привести по пряничной тропинке прямо в руки здешних Хозяек. Каждый божий день Велен гудел ульями, звенел чащами: то там, то тут - непонятное, необъяснимое. Древнее - древнее самого человечества - и ужасающее. Оно жило в каждом стебле цветка, в каждом метре леса, в каждом шаге и в каждом облаке. Геральт лежал, закинув руки за седую голову, и глядел в небеса, без надежды надеясь хоть там найти ответ: где же его названная дочь, где Цирилла - девочка, когда-то мечтавшая стать ведьмачкой, а нынче пустившаяся в бега? Цирилла проезжала здесь. Совсем недавно - Геральт ужаснулся, когда узнал, в какую передрягу попала она - в руках ведьм с Кривоуховых Топей чуть не оказалась в кипящем котле. Возможно, в их доме было тепло. Возможно, из котла даже приятно пахло, но внешность никогда не обманывает, и благо, что Цири удалось сбежать. Когда уже и ведьмак узрел ведьм, чудовищных Хозяек Леса, ни один мускул в его теле не дрогнул от страха, хотя зрелище было не из приятных. Огромные гниющие телеса, кластерные отверстия вместо глаз, насекомые, в тех отверстиях свившие гнёзда. Торчащая из-под юбки лишняя пара ног, крючковатый нос и неописуемый ужас, источающийся из каждой щели в необъятной плоти - Геральт поглощал этот ужас своей бесчувственностью и в жизни не видел ничего хуже. Даже игоша, недавний сгнивший плод, не вызывал подобного омерзения. Впрочем, омерзения он не вызывал вовсе - так, лишь какую-то смутную жалость. Кривоуховы Топи пахли смертью. Тела в болотах консервировались и оставались жить бездушными оболочками - монстры ли это были, люди - разницы никакой. Резня с утопцами в главных ролях надоедала, и Геральт гнал Плотву подальше от этих мест. Но по ночам болотные огни то выплывали из туманов, то вновь прятались во мгле, зачаровывая и призывая остаться здесь навсегда, слившись со влагой болота, погрузившись в него с головой. Ядовитые газы затмевали сознание; Геральт бежал отсюда со скоростью молнии, дабы не отравиться окончательно.

***

Анна умерла. Барон повесился. Этот чёртов Стенгер успел стать Геральту ближе, чем просто незнакомец, предлагающий сделку - этот чёртов Стенгер оказался не так прост. Впрочем, оплакивать было нечего - Геральт верил, что барон заслужил своё, загубив жизни самых любимых женщин. Проезжая по полуразрушенному мосту на верной Плотве, ведьмак вновь смотрел на небо - и казалось ему, что вот-вот привидятся всадники, эта необузданная Дикая Охота, которой что-то от Цириллы надо. Но что да зачем?

***

"Мы за жизнь свою в ответе. Краткий миг на этом свете. Что за нею наступает, Каждый сам из нас решает". Уже знакомый Ворожей вновь нуждался в помощи Геральта. Умел ведьмак видеть людей почти насквозь - и Ворожей представлялся ему одним из тех самых мудрецов, что носят трагедии прошлого за пазухой и спутанные паутины мыслей в головах. Близкий, близкий по духу - такой же иной в мире нормальных людей, кичащихся своей нормальностью - Ворожей не встретил отказа. Тем более, дело касалось не сбежавшей козы, а глубокого таинства здешнего народа - праздника Дядов, проводящегося лишь раз в году. Духи прародителей покидали свои миры, чтобы наставить, предупредить, помочь. "Предки явятся пред вами… Что им в тягость – скажут сами. Нам явите ваши лица, Приходите, мы вам рады! Нынче мы справляем Дяды!". Ах, этот терпкий Велен с его самобытными ритуалами, традициями, с невиданными существами - жемчужина для учёного, монета для ведьмака. Геральт с убийственной точностью рубил утопцев и прочих тварей, норовящих напасть на участников действа. Луна светила так ярко, что все звёзды переливались в восхищении перед своей богиней. Помешали извечные враги любой тайны. Охотники за колдуньями кричали что-то про запрет на некромантию, про кару. Геральт, бесчувственный Геральт - а ненавидел. Ненавидел Радовидовых идейных псов, готовых топтать и жечь всё, что не вписывалось в их небесно-чистую систему координат. Ему, впрочем, не хотелось об этом думать. Расправился, как расправлялся со всеми врагами того, что ему было дорого. Железобетонная уверенность. Хладнокровие и физическое превосходство. Только так в этом мире мог выжить иной.

***

"Глушь повсюду, тьма ложится. Что-то будет. Что случится?". "Что-то будет", - и в этой фразе вязко шептал Велен, утопая в своём болоте. Шелестел листьями на ветвях, ревел утопцами возле рек, трупоедами в опустевших деревнях чавкал полусгнившими органами. Тайна проступала здесь повсюду едкой слизью. И там, в подвале приюта, перед портретом Хозяек были развешаны травы да человеческие уши. А с портрета глядели три обнажённые девы, а под Шепчущим Холмом укрылось страшное, а ветер всё выл, и выл, и выл...