When it will be right, I don’t know What it will be like, I don’t know We live in hope of deliverance from darkness, that surrounds us
Азирафаэль кинул взгляд на эссе, но оно всё так же оставалось красным от пометок профессора Шедвелла. Заголовок «Древневаллийский язык на примере стихотворений из Книги Анейрина*» был полностью перечеркнут на несколько раз, под ним значилось шедвелловское знаменитое «не годится». Но даже забраковав тему подчистую, он решил проверить и педантично выделить каждую ошибку и некорректную сноску. Азирафаэль прикрывает глаза и резко открывает снова. Нет, все остается по-прежнему. И это ужасно расстраивает. Азирафаэль сидит в библиотеке уже четвёртый час, и его единственным успехом является то, что он все же смог прорваться через унизительные дебри собственного эссе и нашел подсказку Шедвелла для выбора новой темы. Он намекает на то, что будет более убедительно выбрать что-нибудь из «Книги Талиесина»* и заняться средневаллийским, ведь компетенция студента-бакалавра совсем не позволяет говорить о древневаллийском. Он вздыхает. Нет, так не пойдет. Ему точно не следует заниматься самобичеванием и грустить, все что ему действительно необходимо — это чашка кофе из кафетерия при библиотеке, сфотографировать необходимые страницы и уйти отсюда. Но в голове будто на репите возвращается мысль о собственной никчемности. Спустя минут десять Азирафаэль все же завершает фотографировать избранные статьи, находит даже статью Шедвелла об этимологии средневаллийских личных местоимений. Он отдает книги и сборники библиотекарю, которая улыбается ему и пробивает его пропуск: — У Вас еще шесть книг на руках. — Ах, простите! Их нельзя продлить? — Я уже продлила, — отвечает она. — Не забудьте принести их до рождественских каникул. — Да, конечно. До свидания, — говорит он, библиотекарь прощается в ответ, и, еле передвигая ноги, Азирафаэль уходит в сторону кафетерия. Тот оказывается закрытым на ремонт. Действительно, сегодня в библиотеке не чувствовался кислый запах еды, который был его спутником в написании многих работ. Азирафаэль зевает. Все же кофе необходим, если он хочет выдавить из себя хотя бы пару толковых абзацев. Недалеко от библиотеки находится кофейня, куда Азирафаэль никогда не ходил, но слышал, что она весьма популярна среди студентов. На улице уже по-зимнему промозгло, хотя пару дней назад начался ноябрь. На асфальте в лужах лениво гниют дубовые листья. Природа и учеба определенно бунтуют против веселого настроя Азирафаэля. Кофейня манит теплым светом, словно мотылька, и он поддается этому. Несмотря на популярность кофейни, в ней есть пара свободных столиков, Азирафаэль примечает для себя один в углу у окна, рядом с кондиционером, от которого веет теплом. Он оставляет свою сумку на стуле, кладет тетради на стол, берет кошелек и становится в очередь. Кофейня была не то чтобы особенно модной, уж точно не новой — некоторые столики были изрядно потерты, серые диваны не скрывали пятен. Кое-где оставались украшения с Хэллоуина, пауки и тыквы, но в то же время, в витринах стояли рождественские сезонные сладости, Мирай Кэрри пела о своем вишлисте на Рождество, а в меню особым напитком значился «пряничный латте». Азирафаэль находил атмосферу вдохновляющей. Когда очередь доходит до него, он поддается соблазну и говорит бариста: — Большой пряничный латте здесь, пожалуйста! — Имя? — Азирафаэль. — Как? — Ладно, давайте Джон. Бариста пожимает плечами и быстро пишет на стакане «Джон». — 4 фунта. — Да, хорошо, — говорит Азирафаэль, открывая кошелек. Денег там не оказывается. — Ох, извините, секундочку! Он начинает рыться, просматривая каждый из отделов, денег нигде не обнаруживается, а мелочи не хватает на чертов фунт. — Прошу прощения, наверное, я где-то обронил и... — Посчитайте еще эспрессо доппио, все на один чек, — ему не дает закончить оправдываться незнакомец, стоящий за ним. Бариста вздыхает и пробивает новый напиток, парень расплачивается за него. Выглядит он невероятно во всех смыслах этого слова — длинные огненно-рыжие волосы, загар, солнечные очки (почему?), черное приталенное пальто. — Спасибо большое, — говорит Азирафаэль. — Вы меня спасли. — Я обычно не покупаю кофе незнакомцам, — говорит парень. — Но ты невероятно обаятелен. Я Кроули. — Ээ, спасибо. Азирафаэль. Кроули садится рядом, а Азирафаэль оказывается не против. Он давно не заводил новых знакомств, пора было выходить из зоны комфорта. — На кого учишься? — спрашивает Кроули. — Я лингвист. — О, и чем занимаешься? — Кельтские языки, специализируюсь на древневалийском, — Азирафаэль вздыхает. — Хотелось бы надеяться. А ты? — Инженер. Что значит надеешься? И Азирафаэль выкладывает все: начиная от проблем с владельцем дома, который грозится вышвырнуть Азирафаэля с его чердачной комнаты, до эссе Шедвилла «Проблемы восприятия бесталанными студентами древневалийского» на полях. В общем, «Краткая история общего состояния подавленности Азирафаэля от А до Я». Кроули внимательно его слушает, изредка кивая. Он наклоняется вперед, складывая подбородок на скрещенные руки. Когда Азирафаэль заканчивает рассказ, он тихонько ойкает и извиняется: — Мне не хотелось грузить тебя, извини. — Да ладно, я понимаю, — он фыркает, резко откланяясь на спинку стула. — Профессор Вельзевул устраивает просто ад на микропроцессорных системах. А другие ребята с курса просто полнейшие говнюки, но я продолжаю общаться с ними. Родные говнюки, чтоб их. — Один большой пряничный латте и эспрессо доппио для Джона! — выкрикивает бариста, и Азирафаэль идет за заказом. — Джон? — усмехается он. — Ты не представляешь сколько раз мне приходилось повторять имя в Старбаксе, чтобы потом бариста позвал Осириса. Кроули смеется, Азирафаэль смотрит на него и улыбается. Он давно ни с кем не говорил — не считая звонков матери, с которой они общались раз в месяц. Говорить с Кроули о проблемах оказалось... Крайне освежающе и раскрепощающе. — Да уж, — посмеивается Кроули. — Уж лучше Джон. Азирафаэль отпивает приторный латте и отмечает, что наконец-то кофе достаточно сладкий на его вкус. Кроули делает большой глоток своего жутко крепкого кофе. — Знаешь, я представлял взросление совсем по-другому, — говорит Кроули. — Ты просто пытаешься делать вид, что все в порядке, но все не в порядке. — И никому ведь не скажешь. — Я и никому не говорил. Кроме тебя, — Кроули замолкает на секунду. — Знаешь что? — Да? — Ты ведь свободен в это время по средам? Азирафаэль кивает. — Как смотришь на то, чтобы встретиться через недельку? Боюсь, что мне надо срочно смыться отсюда. — Что? Почему? — Там в очереди один мой одногруппник, жутко меня бесит. И он не должен меня видеть, так что... — Кроули? — было начинает Азирафаэль, но тот уже вскакивает с места. — В среду, в пять, не забудь! Он выбегает из кофейни, оставляя Азирафаэля с десятком вопросов, которым суждено остаться без ответа. Тем не менее, сейчас только без десяти шесть и у него достаточно времени до последнего автобуса, настроение улучшилось, в голове появились тезисы для эссе. Азирафаэль включает свой разбитый телефончик, выбирает нужную страницу и начинает писать.***
Азирафаэль не особо долго думает стоит ли приходить ему в кофейню — кафетерий при библиотеке все еще закрыт. Мадам Трейси из библиотеки говорит, что ремонт закончится не раньше февраля следующего года. Тем более, что в последнее время в библиотеке он с трудом выдавливал из себя абзац, а в прошлую среду спокойно написал две страницы. Когда Азирафаэль заходит в кофейню, то с трудом узнает место, которое он посещал неделю назад. Приближающееся Рождество преображает все вокруг: на барной стойке стоит свеча в еловых ветках, баристы с уставшими лицами носят рождественские колпаки, по балкам у потолка развешаны остролисты, омела и снежинки. Сложно поверить, что Рождество приближается — на улице мешанина из холодного дождя и смога навевает полную апатию и желание уйти в спячку. Столик, который понравился ему в прошлый раз все также остается свободным, и Азирафаэль снова занимает его. Ровно в этот момент дверь раздается звоном, и к нему подходит Кроули, который несмотря на такую погоду все так же носит очки с затемненными стеклами. — Азирафаэль, ты пришел! Снова пряничный латте? — А, да, я… — Окей, понял, — Кроули отмахивается и идет заказывать кофе. Он что-то втолковывает бариста, расплачивается и возвращается к Азирафаэлю. — Никогда не понимал этой рождественской чуши, — фыркает Кроули. — А я люблю Рождество, — говорит Азирафаэль. — Конечно, ты любишь Рождество! — Кроули театрально вскидывает руки, а Азирафаэль вопросительно смотрит на него. — Ты идеально вписываешься. Прямо вижу тебя в бумажной короне за большим столом с семьей, цитирующего на память Диккенса. Да Рождество создано для тебя! — Спасибо, наверное? — Это комплимент, — улыбается Кроули. — Лично я всегда ассоциировал себя с ночью костров*. Азирафаэль представляет Кроули во всем его черном и с огненными волосами, поджигающего фейерверки или чучело Гая Фокса. Да, это определенно подходит ему. — Думаю, ночь костров замечательно тебе подходит. Эм, — Азирафаэль задумывается. — Как твоя неделя? — Хастур чуть не угробил мою тачку, — хмурится Кроули. — А проф Вельзевул пообещала самолично позаботиться о том, чтобы меня вышвырнули из университета, если я не принесу ей достаточно хороший проект. — Приятного мало. Чуть не угробил? — Ага, шутка затянулась. Не знаю, почему еще продолжаю с ним общаться. Что у тебя? — Решил проблему с квартирой, но с эссе полный провал. Зато в моем любимом книжном были скидки! — О, и что же ты купил? — Я боюсь, что ты будешь смеяться над этим. — О, я бы даже и не подумал. Азирафаэль тихо бормочет что-то под нос, за шумом блендера абсолютно ничего не слышно. — Извини, что? — По учебе и хм... «Ешь, молись, люби», — под нос говорит Азирафаэль. — Ты же не серьёзно? — смеется Кроули. — Ты обещал не смеяться! Она стоила мне полфунта, это был подарок. — Конечно, это был подарок. — Я купил почти полное собрание Теннисона, и они посчитали, что мне необходима эта книга. Анафема, девушка из магазина, сказала, что моя жизнь после прочтения изменится и... — Ладно-ладно, понял, — усмехается Кроули. — Я не осмеиваю твои предпочтения. — А что любишь ты? Керуак*? — Почему? — О, ну знаешь, все твои очки навевают, — Азирафаэль крутит кистью. — Мысли о битниках. — А, очки, — Кроули морщится. — Сжег свои глаза недавно, долгая история. Теперь ношу их в напоминание о собственной тупости. Никакого битнечества. Я вообще не люблю читать. — Я не осуждаю, — очень быстро говорит Азирафэль. — Ну знаешь, эти читающие снобы, я не из них. Чтение — это только один из способов восприятия информации. — Приятно знать, — Кроули мягко улыбается. — Я люблю кино. — О, правда? Что именно? — Сложно сказать. Все, в принципе. Начиная от «Золотых девочек», заканчивая Бондианой. Любишь кино? — Я люблю «Трассу 60». — Да? — Кроули приспускает очки. Его глаза, думается Азирафаэлю, такие теплые и успокаивающие, несмотря на полопавшиеся сосуды. Карие, с желтыми вкраплениями, будто золотые. Проходит мгновение, но Азирафаэлю кажется, что он пялится на Кроули целую вечность. — Никогда бы не подумал. Знаешь, экранизации романов типа «Унесенные ветром», но не «Трасса 60». — Сентиментальная история, первый поход в кино, — он прикусывает язык, но решает продолжить. Их общение с Кроули располагало к разговорам о чём-то личном. — Моя мама — очень занятой человек. Знаешь, иногда мне кажется, что я говорю больше с её секретарем, чем с ней. Она относилась ко мне не то, чтобы холодно, но у нее часто не хватало времени. Я рано научился читать, поэтому книги заменяли мне общение, скрашивали одиночество. Но как-то она взяла отгул, и мы пошли в кино. Странно потом было осознавать насколько много там было неподходящих для ребенка сцен, но тем не менее. — Понимаю о чем ты. У меня есть такой фильм. Помнишь времена, когда еще можно было брать кассеты на прокат? — Азирафаэль кивает. — Помню, как отец взял «Людей в черном» и мороженое. Сейчас мы с ним в дерьмовых отношениях. После того как я признался им в том, что я квир, они вышвырнули меня из дома. Но некоторые хорошие воспоминания, тем не менее остались. — Это смело, Кроули. Признаться, я имею ввиду. Не знаю, догадывается ли мама о том, что я гей, — он вздыхает. — Я просто надеюсь, что этот разговор никогда не состоится. — Знаешь, мне повезло, что они только обрубили связь, но мама отправляет мне деньги, хотя и не говорит со мной. — Ты смелый, Кроули. — Не думай, что ты не смелый, если не признаешься. Я понимаю, что семья — это сложно. — Спасибо, — говорит Азирафаэль, его голос чуть-чуть дрожит. Они еще немного говорят, но потом решают взяться за учебу. Кроули что-то мерно выстукивает в калькуляторе, на фоне играют рождественские песни. Азирафаэлю было сложно сблизиться с людьми, но с Кроули было так, будто они подходили друг другу, как пазл. Обычно он строил какие-то ожидания и образы людей в голове, но Кроули врывался в его сознание, не оставляя возможности фантазировать. Может быть еще и поэтому все казалось правильным. Когда они расходятся, Азирафаэль не может перестать смотреть вслед Кроули, которого мягко обволакивал сумрак. Это была их вторая встреча, но Азирафаэль слишком запаниковал, чтобы спросить встретятся ли они в следующий раз. Кроули был красив, платил за его кофе и делал комплименты. Было ли это свиданием? Он решил оставить этот вопрос без ответа.***
В третий раз они встречаются в университете. Странно, что у них проходят занятия в одном корпусе, обычно пары лингвистов никогда не совпадают с парами инженеров, но тем не менее Кроули ловит Азирафаэля, который уткнулся в книжку, за локоть. — Эй, привет! — Кроули? — А кто еще? — Кроули ухмыляется. На нем черная шелковая рубашка, пиджак с красно-белыми змеями, его ногти выкрашены в чёрный. И последнее очень нравится Азирафаэлю. — Я не сказал, но мы же встречаемся в кофейне, да? — Да? — Ты не против? — Нет, конечно, я не против. Значит завтра? — Значит завтра, — он отходит к каким-то ребятам: один был афроамериканцем, а другой похож на помятого Энди Уорхолла. Азирафаэль снова утыкается в книгу.***
На этот раз Азирафаэль предлагает заплатить за кофе, но Кроули только отмахивается. — Поверь, для меня деньги не проблема. Он заказывает для себя лунго и раф с эггногом для Азирафаэля. — Знаешь, на этих выходных была свадьба Лигура, может видел его вчера? — Энди Уорхол? - предполагает Азирафаэль, а Кроули хохочет. — Нет, это Хастур. Другой, но они вечно ходят вместе. Не знаю как его женушка будет привыкать к тому, что к ее мужу идет плюс один, тем более такой сумасшедший как Хастур. — Как прошло? — Свадьба-то? Отвратительно. Знаешь, когда твои друзья женятся, ты сразу начинаешь думать о своем возрасте, о том, что ты, черт возьми, уже взрослый. Помню, Лигур вливал в себя литров десять пива на посвящении в братство, а сейчас в шесть бежит домой к беременной жене. А сама свадьба? Это фарс. Все пляшут, пьют шампанское, а ты как-то задумываешься, что это только начало. Летом еще пара-тройка ребят обручатся. У них будут семьи и скучный секс, а у меня похмелье и сомнительные танцы под Бейонсе с подружками невесты. — Знаешь, я был у кузена на свадьбе, и все бы ничего, но это было как раз в период экзаменов, и я вырубился прямо на церемонии обручения. Слава богу, храпеть еще не начал, — Азирафаэль звонко смеется. — Ты бы согласился быть моим плюс один на следующей свадьбе? — спрашивает Кроули. Он наклонился чуть ближе, поставив подбородок на руки, мягко улыбаясь. — Чтобы мне хотя бы было смешно. — Да, — Азирафаэль чувствует, как румянец разливается с каждым предательски быстрым ударом сердца. — Я запомню, если что.***
Они встречаются уже седьмую неделю, с каждым разом свитера Азирафаэля становятся все более рождественскими, а комплименты-издевки Кроули все более откровенными. На самом деле он использует просто отвратительные пикап-фразочки, но Азирафаэлю это кажется просто уморительным. — Разве тебе не следует быть на верхушке елки, Ангел? — Попробуешь еще? — хохочет Азирафаэль. — Я думал и это неплохо, — фыркает Кроули. — Знаешь, может это Рождество, но я определенно хочу поиграть с твоими бубенцами. — Ну это вообще неуместно! — Тебе вообще можно угодить? Хотя постой, — Кроули задумывается. — Можно тебя сфотографировать? Потому что Санта должен знать, что я именно хочу. Азирафаэль смущенно улыбается, а Кроули победно вскидывает кулак. — Знал, что это сработает! — Знаешь, я получил свое эссе сегодня, и Шедвилл его принял, даже написал, что все вполне сносно. — Поздравляю! Не хочешь это отметить? — А ты предлагаешь? — Не хочешь посмотреть что-нибудь у меня? — Когда? — Сейчас. Азирафаэль приходит в себя уже в машине Кроули, Queen на несколько голосов поют «Are you gonna take me home tonight»*, и право, Азирафаэль не хочет прислушиваться, но ухо улавливает похабный текст, а одно маленькое слово рождает семена сомнения в душе Азирафаэля. Они добираются до квартиры Кроули очень быстро, песня не успевает доиграть. Кроули живет на первом этаже небольшого дома. Его квартиру сложно назвать роскошной, но она определенно соответствует стилю, который Кроули создает во всем. — Хочешь посмотреть что-нибудь определенное? — Все, что угодно, кроме ужастиков. — Хорошо, понял, — говорит Кроули, открывая ноутбук, присоединённый к домашнему проектору. Он что-то быстро печатает. — Я принесу попкорн, хорошо? Можешь присаживаться на пол, проектору надо нагреться. — Да, хорошо. На полу у Кроули очень мягкий ворсистый ковер, Азирафаэль садится, зарываясь руками в мягкий ворс, откидывается на стоящий сзади диван. Из кухни слышится запах попкорна, вскоре приходит Кроули, щелкает выключатель света, запускает фильм и падает рядом, едва не опрокинув на них ведерко с попкорном. Пока идет загрузка фильма, вокруг царит абсолютная темнота, разбавляемая светом фар автомобиля, проезжающего рядом с домом. Кроули касается его руки, сначала легко, а затем мягко сплетает их руки. Фильм загружается, идут заставки кинокомпаний. Азирафаэль еле дышит, боясь спугнуть момент. Идут кадры обнимающихся людей, и закадровый голос Хью Гранта вещает: — Когда положение в мире приводит меня в грусть, я вспоминаю о зале прилета в аэропорту Хитроу. — Реальная любовь? — спрашивает Азирафаэль, его глаза светятся. — Тебе не нравится? — Нет-нет, это хороший рождественский фильм просто... Ты же не особый фанат Рождества? — Да, но я хотел увидеть твое лицо, когда ты поймешь, что именно за фильм я включил. Азирафаэль смотрит на него внимательно, а потом решает, что Бог с ним, пускай будет, что будет. Он отпускает руку Кроули, чтобы взять его лицо двумя руками. Тот уже где-то снял очки, поэтому сейчас Азирафаэль мог видеть его глаза — действительно их состояние лучше, они уже не были похожи на те разодранные и кровавые глаза, в которых он потерялся месяц назад. Азирафаэль выдыхает в его губы и подается вперёд. Пускай ему не хватает практики, но он берет энтузиазмом. Азирафаэль постепенно понимает, что стоит отпустить себя и дать вести Кроули, который делает языком невероятные вещи. Этого слишком много, Азирафаэль мягко постанывает в губы Кроули, который слегка рычит и отстраняется. — Ты не представляешь, как давно я хотел сделать это, — говорит Кроули и снова целует, с таким напором и страстью, что у Азирафаэля поджимаются пальцы на ногах. Кроули отрывается от его губ, продолжает выцеловывать его подбородок, идет ниже от челюсти до шеи. Экран вспыхивает резким белым, Азирафаэль вздрагивает. Ему не следовало этого делать, ведь если сейчас Кроули снимет с него свитер, черт, он все увидит. Все. Кроули продолжает целовать его шею, поднимаясь поцелуями чуть выше, к уху, берет в рот его мочку и нежно посасывает. Азирафаэль охает и вдруг начинает плакать, Кроули резко останавливается. — Эй, все в порядке? — Да-да, просто, ох, нет, я этого хочу, Кроули, просто... — Что-то не так? — Мы можем сделать это в темноте? — Что? Почему? — Кроули, я понимаю, как я выгляжу. Я просто... Мягкий? — Ты прекрасен, Азирафаэль. На этом все. Ты мне нравишься от кончиков твоих замечательных кудрей до кончиков твоих пальцев, которые, надеюсь, ты позволишь мне увидеть. Я не фут-фетишист. Черт, я какой-то бред несу. Но ты мне действительно нравишься. Позволишь мне? И Азирафаэль позволяет. Когда губы Кроули смыкаются на члене Азирафаэля, он забывает почти обо всем. Кроули действительно вытворяет своим языком невероятные вещи, и он кончает с протяжным стоном. Кроули предлагает остаться на ночь, Азирафаэль соглашается с тем, что это вполне рациональная идея, у них обоих завтра нет пар, а уходить от Кроули он не в состоянии — тот буквально превратил его в растекшееся желе. Они засыпают вместе, Кроули обвивает его всеми конечностями, ему становится так тепло, что вскоре совсем того не замечая, он забывается сном.***
Когда Азирафаэль просыпается, первым делом он понимает, что ему холодно. Холодно, потому что рядом нет Кроули. Он слышит его приглушенный голос, стало быть тот говорит с кем-то по телефону. Кроули закрыл дверь в спальню, видно не желая ненароком разбудить Азирафаэля, что было по-своему мило. Когда Азирафаэль выходит из спальни, то Кроули что-то быстро и гневно тараторит на незнакомом языке (скорее всего итальянский), ходит из стороны в сторону и сбрасывает звонок. — Пить будешь? — он отбрасывает телефон на диван и идет на маленькую кухню. — Чай? — Можно и чай, — хмурится Кроули. — Я буду скотч. Он бросает на мраморную столешницу две фарфоровые чашки, которые чудом не разбиваются вдребезги, щелкает чайник и начинает копаться в выдвижном ящике. — Кроули, дорогой мой, все в порядке? — Мне звонила мать, — Кроули находит бутылку, резко отвинчивает крышечку и делает два больших глотка. — Мол они хотят увидеть меня на Рождество, отец готов типа принять меня. Я сказал, что мне это прощение нахер не сдалось. — Ты уверен? — Нет, — говорит Кроули, взъерошивая волосы. Его голос дрожит, Азирафэль понимает, что еще чуть-чуть, и это рискует превратиться в истерику. — Я не уверен вообще ни в чем, блять, в жизни. Я ненавижу, как она его выгораживает, предложила бы встретиться только со мной в кафе, нет! Я не могу приехать к ним, просто, черт возьми, не могу! Но я согласился, я вообще, блять, не понял, как это произошло. Он роняет голову на столешницу, чашки со звоном слегка подпрыгивают. Азирафаэль подходит и легонько кладет руку Кроули на плечо, гладит его. Кроули потихоньку расслабляется от прикосновений. — Хочешь, я поеду с тобой? — Да, — слишком нетерпеливо соглашается Кроули. — Да, пожалуйста, поехали вместе. — Хорошо, — улыбается Азирафаэль, когда Кроули ловит его руку и оставляет невесомый поцелуй на костяшках пальцев. — Все в порядке, дорогой. Иди сюда. Азирафаэль мягко обнимает Кроули. Остаток дня они проводят в попытках все же досмотреть «Реальную любовь», обнимаясь и целуясь.***
Кроули заезжает за ним, когда стрелка часов едва доходит до шести утра. Азирафаэль зевает, в последний раз пробегается глазами по квартирке: газ выключен, утюг тоже, воду он перекрыл. Все в порядке. В его сумке с собой щетка, свитер на замену, книжка, зарядка для телефона, вино в подарок родителям Кроули и подарок ему самому. Кроули стоит, облокотившись на капот своей Бентли, и улыбается ему. Вокруг жутко темно, в свете фонаря его лицо кажется нездорово желтым. — Поехали? — Поехали. На этот раз в машине Кроули играет радио, по всей видимости ВВС решили проиграть избранные рождественские песни. Азирафаэль, сам того не замечая, начинает подпевать, Кроули делает музыку погромче. Двумя песнями позднее, они начинают петь дуэтом «Baby, it’s cold outside». Дорога до родного дома Кроули занимает всего два часа, они выехали достаточно рано, чтобы не попасть в пробки. Когда Кроули подъезжает к дому, его губы сжимаются в одну тонкую линию. Азирафаэль кладет руку ему на плечо. — Все будет в порядке, я с тобой. Дом Кроули выглядит как будто он сошел с буклета «Идеальный уголок для вашей идеальной семьи». Щедро украшенный рождественскими декорациями он напоминал пряничный домик. Кроули паркуется, и к ним подбегает женщина — его мать. Азирафаэль видит семейное сходство: волнистые рыжие волосы, сухое жилистое телосложение. Они вообще похожи как две капли воды. — Энтони, — она подбегает к сыну, обнимая его. Азирафаэль чувствует себя неуютно, семейное воссоединение, а он тут просто неуместен. — О, ты привез друга? — Мам, это мой парень. — Ты не говорил, что приедешь с парнем, — видно что миссис Кроули начинает нервничать. — Боюсь, что твой отец не был готов к этому. — Перебьется, — гневно фыркает Кроули. — Ладно-ладно, проходите домой! — миссис Кроули старается выглядеть радушно, но Азирафаэль замечает, как у нее дергается глаз. — У меня предчувствие, что все обернётся катастрофой, — шепчет Кроули на ухо Азирафаэлю. — Не волнуйся, — улыбается Азирафаэль. — Я с тобой.***
Все идет действительно кошмарно. Отец Кроули, высокий властный человек, сидит во главе стола, гневно смотря то на своего сына, то на Азирафаэля, который чувствует себя усиленно не в своей тарелке. — Чем ты занимаешься, Азирафаэль? — с улыбкой спрашивает миссис Кроули, передавая ему клюквенный соус для картофельного пюре с индейкой. Азирафаэль благодарит её и отвечает: — Лингвистика. Отец Кроули фыркает. — О, интересно! И что же ты учишь? — Кельтские языки, специализируюсь на древне и средневаллийском. — И что же ты будешь делать с мертвыми языками? — спрашивает мистер Кроули, в его голосе слышится нескрываемый яд. — Я думал, что я получу учёную степень и устроюсь в университет, — спокойно отвечает Азирафаэль и отпивает вина, чувствуя, что Кроули, который сидит напротив в двух секундах от состояния полной ярости. — Дорогая, видит Бог, я старался, — говорит мистер Кроули, — Но это полный нонсенс. Я может и готов принять тебя, Кроули, несмотря на то, что ты одеваешься во все женское и красишь ногти, но найди себе кого-то получше. — Алистер! — возмущенно кричит миссис Кроули. — Что ты имеешь в виду? — шипит Кроули. Азирафаэль чувствует, что он просто хочет провалиться под землю, чтобы сбежать отсюда. — Ты уж стоишь побольше, чем толстый южный гомик, который занимается не пойми чем! — Да, пошел ты! — Кроули срывается на крик. — Он лучшее, что со мной, блять, случалось после того, как ты вышвырнул меня на улицу. Мне не нужно твоё ссаное прощение, мы уезжаем! — Энтони! — Sparisci dalla mia vita, padre!* Кроули выносится из дома, ошарашенный Азирафаэль, ойкая и извиняясь, бежит за ним. Он уже заводит машину, и едва Азирафаэль падает на сидение, Кроули резко выдавливает газ. Он разгоняется до 90 километров, несмотря на то, что они едут по городу. Азирафаэль не знает, что сказать и как поддержать Кроули, который просто гложет себя изнутри. — Сука! — орет он, выжимая максимум скорости, мимо проносятся тополи автострады. И обжигающий гнев сменяется истерикой. Кроули трясёт, он содрогается от рыданий. — Милый, остановись, — тихо говорит Азирафаэль, но Кроули его не слышит. — Милый, пожалуйста, остановись! Кроули резко тормозит, машину едва не заносит в кювет на мокрой дороге. Он рыдает, Азирафаэль решает дать ему время, выпустить пар. В его рюкзаке находится платок и бутылка воды, и когда Кроули приходит в себя, Азирафаэль подает ему сначала платок, затем бутылку. — Кроули, все нормально. Мы уехали, все в порядке, — Азирафаэль мягко гладит его по голове. — Послушаешь меня, хорошо? Кроули кивает. — Тебе не надо решать все проблемы сейчас. У меня с собой в сумке есть свитер, который помог мне пройти через очень много плохих дней. Он мягкий! Ты можешь надеть его, и прилечь на заднее сидение. Я могу повести. — У тебя есть права? — Да, положил на всякий случай, — легко улыбается Азирафаэль. — Я если что разбужу тебя, когда мы приедем на заправку. Хорошо? — Да, — шмыгая носом, говорит Кроули, — Хорошо. Они меняются местами, Азирафаэль достает свой пушистый белый свитер для Кроули, тот просто тонет в нем. Кроули укладывается на заднее сидение, чуть согнув ноги. Азирафаэль смотрит на него через зеркало дальнего вида и улыбается. — Мы купим рождественские хлопушки?* — Мы купим рождественские хлопушки, пряности для глинтвейна, что-нибудь на ужин. А потом мы можем посмотреть все, что ты захочешь. — Правда? — Конечно. Кроули утыкается носом в свитер, он пахнет Азирафаэлем, этот запах обещает ему защиту и спокойствие. Эмоциональный выброс сменяется опустошением, и минут через десять Кроули засыпает. Он мерно дышит во сне, Азирафаэль ведет медленно, объезжая какие-то неровности дороги. Он доезжает до заправки где-то за час. Кроули посапывает во сне, изредка подпинывая переднее сиденье, Азирафаэль смотрит на него, и его сердце сжимается. Он очень сильный, если он смог признаться семье. Азирафаэль выдыхает, заглушает двигатель. На улице холодно, сегодня обещали снег, возможно их с Кроули первое Рождество будет белым. Он набирает номер матери. Идут гудки, каждый из которых будто говорит «Сбрось, сбрось, сбрось». Его мама снимает трубку. — Азирафаэль? — Мам, привет, — он вздыхает и трет переносицу. — С Рождеством. — И тебя с Рождеством, милый. Или как говорят во Франции, Joyeux Noël! — Ты сейчас во Франции? — Да, совещание в Париже. Все в порядке? — Да, все хорошо, просто... Мам, мне надо кое-что тебе сказать. — Да? — Мам, — он задерживает дыхание. — Я гей. На обратной линии молчат, а потом слышится смех. — Хорошо, да. Молодец, что признался. — Мам? — Я давно это подозревала, но знаешь, как-то заставлять тебя все рассказать насильно было неправильно. Боюсь, милый, что мы с Метатроном поспорили, и я выиграла. — Ты спорила на меня? — Что было, то было, — она устало выдыхает. — Ты с кем-то встречаешься? — Да, встречаюсь. — Могу я с ним познакомиться? Может приедешь с ним на Новый год? Обещаю, что возьму отпуск. — Да, мам. Хорошо, конечно. — Я люблю тебя, милый. — Я тоже люблю тебя, мам. Его немного трясёт, подушечки пальцев отдают вибрацией, сброшенного звонка. Азирафаэль идет в магазинчик при заправке. — Счастливого рождества! — говорит парень на кассе. — И Вас с счастливым рождеством. Извините, у Вас не осталось рождественских хлопушек? — Боюсь, что их все разобрали. — Ох, ясно. Азирафаэль покупает замороженные равиоли, приправу для глинтвейна и берет два кофе на вынос. — 45 фунтов. Рождественские расценки, — пожимает плечами молодой человек. — Понимаю, — говорит Азирафаэль, протягивая пятьдесят фунтов. — Сдачи не надо. — Может тогда возьмете шоколадное драже? — Да, спасибо. Он прощается с продавцом и идет к машине. Кроули все так же мирно посапывает, на его щеках видны соленые разводы от слез. — Кроули, эй, — Азирафаэль мягко трясет его за плечо. — Азирафаэль? Мы уже на заправке? — Да, но боюсь, что у них не оказалось рождественских хлопушек. Но я могу смастерить нам короны, хочешь? — Да, — улыбается Кроули. — Хочу. Он перебирается на первое сидение, Азирафаэль настаивает на том, чтобы вести. Когда они доезжают до Лондона начинает идти снег. — Я признался маме, — тихо говорит Азирафаэль. — Ты что? — Просто я видел, как смело ты отстаивал нас сегодня, и я просто... я просто не мог не сделать этого. Все прошло хорошо. — Да? — Да. Она пригласила нас на Новый год в Манчестер. — Я хочу поехать. Там, наверное, снега по колено. Сможем сделать снежных ангелов! — Ты действительно хочешь поехать? — Да. Уверен, что это будет лучше, чем обед с моими предками. Ужин с Гитлером будет лучше. А я сомневаюсь, что твоя мать — Гитлер. Азирафаэль звонко смеется.***
Они готовят вместе ужин, дурачась с приправами и равиоли, Азирафаэль мастерит им короны из бумаги и скрепок. Корона Кроули чересчур большая и вечно съезжает на глаза, а корона Азирафаэля настолько смешно сминает его кудри, что Кроули не может остановиться смеяться пять минут. Они едят равиоли, потягивая пряный глинтвейн, привыкают к коронам. Кроули выводит на проекторе «Крепкого орешка», и обнявшись на диване, они честно пытаются смотреть фильм, но в итоге все заканчивается поцелуями. За окном идет снег. — Я чуть не забыл! — Азирафаэль хлопает себя по лбу. — Подарок. — Подарок? Азирафаэль вылезает из-под Кроули и идет к сумке. Подарок лежит на самом верху. — С Рождеством, Кроули, — улыбается он, протягивает сверток. Тот быстро раскрывает его, доставая свернутый черный шарф. — Это шарф? — Чистый кашемир! Просто ты вечно жутко холодный в своем тонком пальто, хоть что-то будет тебя согревать. — Спасибо, — улыбается Кроули. — Но я бы предпочел, чтобы ты согревал меня. — Само собой разумеется, мой дорогой. — Я не приготовил тебе никакого подарка, — тянет Кроули. — Как же так. — Я не ожидал никакого подарка, все в порядке, милый. — Да ладно, ты даже не расстроился, стопроцентный святой. Конечно у меня есть подарок. Видишь коробочка на полке? — Азирафаэль кивает. — Возьмешь ее, мне лень вставать. Азирафаэль беззлобно фыркает и идет к коробочке. Внутри обнаруживаются билеты, сердце Азирафаэля пропускает удар, когда он видит куда. — Как ты достал их? — Пришлось подергать за верёвочки. Ты рад? — Да я... Я не представлял, что когда-либо схожу на постановку Глобуса*! Спасибо! — Я заслуживаю рождественский поцелуй? — Ты заслуживаешь миллион рождественских поцелуев, мой дорогой. Кроули смеется, Азирафаэль забирается на него сверху и целует все до чего может достать — руки, бровь, челюсть, губы. В квартире ярко горит свет и огоньки гирлянды, а в Лондоне первый раз за последние двадцать лет наступает настоящее белое рождество.