По расчёту

– Тебе не кажется. Иван вздрогнул, подняв взгляд от своей тарелки. Еда на ней давно остыла. Он вновь провёл полуторачасовой перерыв в ресторане ООН, отупело перекатывая овощи с одного края на другой, вслушиваясь в разговоры вокруг, но не запоминая ничего. Страны ругались, страны мирились, а Иван плыл по течению, уходя всё глубже на дно, и слушал журчание их голосов сквозь толщу воды, и уже давно не пытался встревать. Не дождавшись ответа, Яо вздохнул и сел напротив, деловито развернув принесённый откуда-то пакет китайских сладостей. Иван проследил за ним взглядом, но ничего не сказал. – Тебе не кажется, – уверенно повторил Яо, откусив пирожного. – Альфред… да и все они, на самом деле, действительно нечестно к тебе относятся. – Правда? – прежде чем остановить себя, спросил Иван, мысленно скривившись от того, как хрипло звучал его голос. Столько часов тишины – он почти забыл, когда последний раз разговаривал на заседаниях, не считая редких докладов. Яо посмотрел на него с жалостью. После изнуряющего митинга, где все, казалось, были против него, Иван готов был принять даже жалость. – Правда, – подтвердил китаец. – Ты и сам знаешь, моё правительство не демократичней твоего, но ко мне они почему-то не прикапываются. Иван подцепил концом вилки кусочек брокколи, вяло попытавшись растерзать его на части, но быстро бросил это занятие, отодвинув так и не съеденный обед в сторону. Яо молча подтолкнул к нему раскрытый пакет со сладостями, но Иван лишь отрицательно покачал головой. Китаец чуть недовольно вздохнул и отпил зелёного чая из своего стаканчика, задумчиво разглядывая знакомый интерьер. Молчание у них с Яо получилось странным, меланхоличным. Иван буравил взглядом скатерть, отдалённо чувствуя, как где-то глубоко внутри лениво всколыхнулся привычный негатив эмоций. Кто-то словно капнул ещё чуть-чуть синей краски в и без того сине-серую палитру мира. С одной стороны, он был рад, что ему не казалось, что он не начал медленно сходить с ума, окунаясь в паранойю, где все вокруг были врагами. С другой стороны, яд, который Альфред вылил на него, действительно был ядом, и это действительно было нечестно, но никто не поддержал Ивана ни словом, ни хотя бы взглядом. И хоть Иван никогда не сдавался, но даже он уставал вечно держать оборону. Один в поле не воин, а последние месяцы Иван чувствовал себя одиноким, как никогда. – Спасибо, – запоздало поблагодарил он. – Ты не один, – Яо накрыл его ладонь своей, слегка сжав. Ещё пару лет назад Иван бы усмехнулся и игриво обвинил Яо в чтении мыслей, но его подколки и чёрный юмор обычно воспринимали всерьёз, и Иван всё чаще не смел даже открывать рот, чтобы озвучить их. Наверное, поэтому он так много молчал последнее время. – Иван… – не дождавшись реакции, китаец слегка нахмурился, окинув ресторан беглым взглядом, остановившись у входа. – Почему ты здесь, Яо? – спросил Иван устало, не ожидая от этой встречи ничего. Последние месяцы ему хотелось забыться и заснуть. Он просил дать ему отпуск, хотя бы неделю, но сначала были выборы, а потом хаос весенних скандалов. "После Чемпионата", – пообещал президент, но Иван боялся, что не дотянет эти два месяца, задохнувшись в чужой желчи где-то на полпути. У него была депрессия, и если бы человеческие антидепрессанты могли помогать странам, Иван бы выпил целую пачку за раз. – Я просто подумал, что сейчас самое время перевести наши личные отношения в немного другую плоскость, – вздохнув, прямо ответил Яо, только сейчас оторвав взгляд от входа в ресторан, чтобы посмотреть русскому в глаза. – Наши правительства уже начали движение в этом направлении. – Раньше ты не хотел улучшать наши отношения, – без злобы заметил Иван. – Что поменялось? Торговая война? – Торговая война, – абсолютно честно ответил Яо, огладив его запястье большим пальцем, и снова посмотрел куда-то за его плечо. Глаза китайца сверкнули золотом. Иван мысленно хмыкнул, но даже в его сознании усмешка вышла горькой. – И как ты себе представляешь наш альянс… Дружба? Отношения? Свадьба? – слабо пошутил он вслух, стараясь скрыть в своём голосе надежду. – Скорее брак по расчёту, – спокойно осадил его Яо, не выпуская его ладонь из своей. Иван опустил голову, взглянув на их сомкнутые руки, и закусил губу. На душе было немного противно. Не так, как в тот день, когда он окончательно разругался с Ольгой, и не так, как когда президент Казахстана поехал предавать его в Вашингтон¹. За последние пару лет Иван привык к предательствам и смирился с тем, что большинство из них он, наверное, выдумал сам. Яо не был виноват в том, что Иван, словно жалкий мальчишка, до отчаяния хотел быть уверенным хоть в ком-то из своего окружения. Они не были союзниками, они были ситуативными партнёрами, извлекающими выгоду из временного полуофициального альянса. Яо был честен с ним с самого начала, не давал ему строить иллюзий, но Иван… Иван не умел любить по расчёту. Он хотел отказаться, оставить всё на уровне правительств. Так проще – меньше искушения, меньше несбыточных мечтаний. Не будет "Голоса Китая"² по ночам, не будет километровых очередей, чтобы попробовать Wahaha³, не будет сладко-приторной лжи про очередную Утопию. Он не пустит Яо в своё сердце, как пустил Альфреда, и навсегда завязнет в невнятном статус-кво, где есть только большая политика и такой же большой цинизм. Иван устал переступать через веками выработанные инстинкты, раскрывать душу, уверяя себя, что уж в этот-то раз, но вновь и вновь обжигаться. – Я… – Иван замялся, заметив движение уголком глаз, и мир словно замер на секунду. Ему не надо было поворачивать голову или ловить незваного гостя взглядом, чтобы понять, кто это. Светлые волосы, тёртые джинсы, полные ярости голубые глаза за отсветом очков. Последние годы Альфред смотрел на него с такой ненавистью, что в какой-то момент Иван перестал на неё реагировать, погрузившись в странное, почти что медитативное оцепенение. Он слушал обвинения в свой адрес как будто через толстую стену стекла, иногда словно в насмешку вспоминая Альфреда тридцать лет назад. Тот Альфред смотрел на него с осторожной, нерешительной нежностью, а его касания были полны уверенности и страсти. Тот Альфред ласково перебирал его волосы и шептал о демократии в конце туннеля, а Иван смотрел на него восторженными глазами, слизывая с губ вкус извечного Макдональдса, и верил. Тот Альфред нагло ему врал, и Ивану потребовалось заглянуть в глаза бездне, чтобы понять это и начать ползти от края пропасти, к которой его подвели. Прошли годы; лживые улыбки Альфреда и его фальшивая любовь сменились честными оскорблениями и искренней злобой. Восторг Ивана перешёл в боль, обиду и, наконец, абсолютное отупение. Америка разбил его сердце едва ли не хуже, чем Франция в XIX веке, и продолжал разбивать его каждый день, наслаждаясь доступностью масс-медия. А Иван… Иван не умел любить по расчёту. Но Иван умел быть мелочным как никто. – Устроим ему шоу? – прошептал он одними губами, накрыв их с Китаем сцеплённые руки свободной ладонью. Яо посмотрел ему в глаза и едва заметно усмехнулся уголком губ. – Иди сюда, – томно промурчал китаец, очертив кончиками пальцев его подбородок. Иван подался вперёд, перегнувшись через стол, и машинально закрыл глаза, чувствуя чужую руку в своих волосах. Губы Яо на вкус были, как рисовое пирожное, что он только что ел. Где-то позади них яростно захлопнулась дверь.