drink my thoughts

      [02:13 am] тодороки:       Не спишь?       Рингтон заставляет Изуку подскочить. Не то, чтобы это было впервые — как только на телефоне всплывает оповещение, он тут же мчится к телевизору, чтобы посмотреть геройские новости в прямом эфире. Но это… необычно. Изуку щурится, глядя на экран, и трёт глаза руками, чтобы убедиться, что ему это не мерещится. Но имя отправителя всё ещё глядит на него c дисплея.       После спортивного фестиваля и, позднее, битвы с Пятном и спасения Бакуго, Изуку мог бы сказать, что они с Тодороки стали друзьями. У него мало друзей. Может, Яойорозу. Он мог признавать своим другом Ииду.       Дружить с Тодороки странно. Он силён; сильнее Изуку во многом, к тому же воспитанный, наблюдательный и спокойный. Он никогда не задерживается рядом с Изуку надолго и говорит очень мало, определённо выделяясь на фоне их яркого и шумного класса.       И, как бы Изуку не было больно это признавать, Тодороки не уверен в себе. Бесспорно, это вина Старателя, что он не может находиться среди людей. Редко что-то говорит. Даже находясь в компании Изуку, он держится позади, словно не зная, как долго можно быть рядом. Изуку еле сдерживается, чтобы не схватить его за запястье и не притянуть к себе, когда тот снова начнёт отдаляться, и сказать, что всё нормально.       Возможно, этим сообщением Тодороки переступил через себя.       [02:16 am] деку:       конечно нет! что-то случилось?       [02:16 am] тодороки:       Я собираюсь прогуляться. Не хочешь присоединиться?       Изуку садится на кровати и ерошит волосы. Сжав кулаки, он снова трёт глаза и пару раз ведёт плечами, слыша характерный хруст суставов. Почему-то, когда Изуку скидывает одеяло, ничто в нём не протестует. В любом случае, Тодороки не будет что-то делать просто так. (Хотя Изуку не стал бы возражать).       [02:17 am] деку:       встретимся в зале через пять минут?       [02:18 am] тодороки:       Я уже здесь. Спускайся, как будешь готов.       Оставив Тодороки без ответа, Изуку кое-как натягивает штаны и красное худи. Бросив телефон в карман толстовки, он скользит в ботинки и бросает беглый взгляд в зеркало. Оценив свой вид, Изуку выходит из комнаты и направляется в зал.       Возможно, потом им сделают выговор за столь поздние прогулки, но он отбрасывает эту мысль, спускаясь по лестнице. (Как будто будет что-то хуже равнодушного «Не делайте так снова» от учителя Айзавы или «Вы должны быть осторожнее, мои мальчики!» от Всемогущего.)       Как Тодороки и написал, он стоит в зале, прислонившись к спинке одного из диванов. Изуку поднимает руку в приветственном жесте.       — Привет, Тодороки-кун, — здоровается он, и Тодороки поворачивает голову, встречаясь с его взглядом.       — Привет.       Как ни странно, атмосфера была точь-в-точь как в тот раз, когда Тодороки впервые позвал Изуку на разговор перед их битвой на спортивном фестивале. Хотя в воздухе не висит напряжение — лишь холод. Так спокойнее.       Тодороки кивает в сторону двери и отходит от дивана. Изуку следует за ним, чуть ускоряя шаг, чтобы идти в ногу.       Он не будет спрашивать, зачем его позвали, вместо этого лишь поинтересуется:       — Так куда мы идём?       — Я думал насчёт реки, — отвечает Тодороки, и пока они идут, их руки соприкасаются. Как бы невзначай, он делает несколько шагов в сторону. — Ты не против?       — Звучит неплохо, — Изуку привык к ночным прогулкам, к тому же, река была всего в паре кварталов. Тодороки лишь кивает.       Тихо. Лишь вдали слышны движение машин, тихий рёв и редкие гудки. Изуку, выдыхая, видит перед собой облачко пара и засовывает руки в карманы толстовки ещё глубже.       Он наблюдает, — недолго, лишь пара взглядов — но что-то определенно случилось. Что-то… не так. Несмотря на очевидно странную ситуацию, Тодороки ведёт себя необычно. Сутулится, и ноги еле волочатся по тротуару. Руки свободно висят по бокам, пока он не сводит их вместе перед собой, нервно перебирая пальцами.       Нехорошо. Изуку не знает, чего ожидать, когда они дойдут до реки. У него есть подозрение… что Тодороки хочет поговорить. Но о чём? Об отце?       Тодороки резко сворачивает перед мостом, сходя с тротуара, и направляется к берегу реки. Изуку колеблется долю секунды, прежде чем ступить в слегка покрытую инеем траву. Луна на воде отдаёт серебром; вода мчится бешеным потоком, не обращая внимания на выступающие над поверхностью камни.       Тодороки садится на наполовину выступающий над водой камень, подтянув колени к груди; Изуку, скрестив ноги, садится на соседний. Опускает руку в воду, и по коже пробегает холодок.       Он поворачивается и видит, что Тодороки сидит, прижав подбородок к груди и закрыв глаза.       — Мидория, — внезапно зовёт он, и Изуку вздрагивает.       — Да?       — Ты когда-нибудь думал о том, что… людям вокруг было бы лучше, если бы… если бы ты никогда не рождался?       Изуку моргает, но Тодороки не открывает глаза, не смотрит на него.       — Тодороки…       — Я просто хочу знать. Думал ли ты об этом? — теперь он поднимает глаза, встречаясь взглядом с Изуку; на его лице смесь эмоций.       Он молчит, собираясь с мыслями.       — Больше нет, — наконец отвечает Изуку, и этот ответ, несмотря на то, что был сказан тихо, звучит оглушающе громко. — А ты? Ты так думаешь?       Тодороки не отвечает, касаясь кончиками пальцев правой руки водной глади. Корка льда покрывает рябь на воде, запечатлев это словно фотографию. Изуку наблюдает, как лёд создаёт спирали и узоры, похожие на офорты на дорогой мебели.       — Ты когда-нибудь думал об этом? — осторожно повторяет Изуку.       — Мидория, — снова говорит Тодороки, и лёд трескается. Он плывёт вниз по реке словно маленький айсберг. — Ты боишься меня?       — Больше нет, — Изуку выдыхает.       — Правда?       — Правда.       — Даже несмотря на…       — Даже несмотря на всё, — прерывает он. — Даже несмотря на что-либо.       Тодороки поднимает взгляд; его разные глаза, разные волосы, словно двух разных людей разрезали и сшили вместе. Вот только это абсолютно не так. Тодороки — яркий пример того, что целое больше, чем сумма.       — Ты боишься меня? — Изуку задаёт ответный вопрос.       Тодороки прикусывает нижнюю губу. — Я должен бояться тебя, — наконец отвечает он. — Хоть мы и не хотим признавать этого, мы знаем, что в будущем ты станешь гораздо сильнее; и об этом можно только мечтать.       — Это…       — Я должен бояться тебя, — повторяет он, и пульс Изуку стучит в ушах, почти заглушая шум реки. — Но я не боюсь. Не могу.       Изуку не двигается. В груди тяжело, и слова Тодороки давят ещё сильнее. Он переводит взгляд на воду, наблюдая, как та захлёстывает камни и тянется вверх, вверх, к небу.       — Я не боюсь тебя, потому что это… это именно то, чего хочет мой отец. Он хочет, чтобы я ненавидел тебя, боялся тебя, смотрел на тебя так, как он смотрит на Всемогущего, — Тодороки замолкает, но что-то подсказывает Изуку, что он не закончил. И глубокий вдох тому подтверждение. — Хотя это не единственная причина.       Изуку смотрит на Тодороки расширенными от удивления глазами.       — Я не могу бояться тебя, потому что знаю, что ты никогда не причинишь мне боль. Но даже если это не так, Мидория… если ты причинишь мне боль, думаю, я тут же прощу тебя.       — Ты не должен так говорить, — возражает Изуку, и даже если это правда повисает в воздухе.       — Знаю.       Возможно, почувствовав прилив уверенности, Изуку перебирается на камень, где сидит Тодороки. Он садится рядом, и их бёдра соприкасаются. Выдыхает, наблюдая, как перед ним образуется облачко пара.       — Благодаря тебе столько людей стали гораздо, гораздо счастливее, — тихо и неуверенно, — только потому что ты родился.       Тодороки не сопротивляется, когда Изуку убирает руку, где та цеплялась за камень, и переплетает их пальцы. Он опускает взгляд вниз, рассматривая шрамы, что покрывают его ладонь и руку.       — Верь мне, хорошо?       Ответом служит отведённый взгляд.       Изуку продолжает говорить, надеясь, что это возымеет хоть какой-то положительный эффект.       — Я рад, что ты позвал меня сюда, — он сжимает чужую руку.       Тодороки сжимает её в ответ, совсем легко, будто боясь, что, сожми он сильнее, Изуку сломается. Нет, не так. Словно это причинит боль. Словно это обожжёт.       Но он лишь улыбается, потому что всё так, как и сказал Тодороки — он никогда не причинит Изуку боль. И даже если это не так, Изуку тут же простит его.       И в этом есть что-то опасное. Это не слепое доверие, но определённо что-то граничащее с этим, потому что они молоды и страстны, в них столько любви и ненависти, что можно переполнить океан.       Сейчас Изуку снова сжимает его руку. Сжимает и говорит ты знаешь, что плакать нормально, и когда Тодороки не сдерживается, он сидит рядом, вырисовывая большим пальцем на его руке круги, и наблюдает, как вода бьётся о камни.