Такое не прощается

Писатель был брошен на полу в полупустой комнате. Полностью нагой. Его руки, равно как и ноги, согнутые в коленях, были туго перевязаны, а рот заткнут кляпом. У автора было затуманено в глазах, он не понимал и половины происходящего. Паника охватила все его тело, руки дрожали, а сердце пропускало частые удары. Из-за угла послышались шаги. Неторопливые, спокойные. Пленник поднял взор на появившуюся подле фигуру. Над ним стоял его персонаж — Хлестаков. В одном халате. Уверенно скрестив руки на груди. Он лыбился по своему обыкновению, глядя на растрепанные волосы своего создателя. — Ах, Николай Васильевич, вы мне очень польстили, выдав меня аж за ревизора. Это мне нравится. Я определенно рад такому исходу событий, — Хлестаков коснулся пальцами подбородка своего пленника и, приподняв его голову, шепнул, — я даже постараюсь быть с вами чуточку нежным. Чичиков, по правде говоря, до сих пор на вас гневается. Так что будьте рады, что с вами нахожусь именно я, а никто иной, — герой прошелся, подобрал что-то с пола и вернулся на прежнее место, уставившись на создателя. — Знаете, от какого слова образована моя фамилия? Хотя, право, кому, как не вам, это знать, мой дорогой сочинитель. От слова "хлестать". "Ревизор" обхватил кнут, демонстративно похлопав им об ладонь, и аккуратно ударил по спине писателя. Тот вздрогнул, выдавив из себя тихий стон. Последовал второй удар. Более мощный. Хлестаков, войдя во вкус, с наслаждением покрывал бледную кожу создателя алыми пятнами. Автор был не в силах сдерживать выступающие слезы. Его кожа пылала от резкой боли, а ощущения становились невыносимыми. Пленник зажал в зубах веревку, сковывающую его руки, прогрызая сплетенные волокна и пытаясь освободиться от бондажа. Действия были слабыми и тщетными. Мучитель сделал последний удар и, отложив кнут в сторону, присел рядом. — Что же вы такой ранимый, Николенька? — Хлестаков поцеловал писателя в шею, тот вздрогнул и отстранился. — Прошу извинить меня, мой хороший, я не смог сдержаться, глядя на ваше прекрасное тело. Герой оставил еще один поцелуй. После прижался к уху и, прикусив мочку, неприятно облизнул ее. Создателю стало так паршиво от противных ласк не менее противного Хлестакова. Но это была всего лишь прелюдия. Герой освободил автора от кляпа и улегся подле, обнажив свой пах. — Милый мой, вы не хотите проявить ко мне нежность? Писатель замер, не откликаясь на слова. Нет, по собственной воли он не сдвинулся бы ни с места. "Ревизор", не решая медлить, потянул за поводок, крепившийся к шее создателя, подведя его голову к своему уже возбудившемуся члену. — Али желаете, чтоб я чертиков позвал? Это можно. Вероятно вы и кошечек черных хотите погладить? На лице автора проявился явный страх, а после упоминания кошек, и чувство ненависти. Но эта эмоция быстро спала, притупившись все тем же страхом. Хлестаков знал, как надавить на создателя. Знал его фобии и пользовался этим. — Смелее, автор, — произнес герой с издевкой. — Я уверен, вам будет легче отдаться мне, нежели попасть в руки к панночке или мавке. Писатель приоткрыл рот. Ему представлялись различные мистические образы, страшные для слабого сердца автора, и навеянные мысли о последствиях, если он не исполнит пожеланий своего героя. Кажется, создатель был готов к своей участи, но от чего-то не мог пошевельнуться. "Ревизор" не заставил себя долго ждать, он протянул ладонь к голове писателя и, вцепившись пальцами в длинные темные волосы, поднес его губы к своему члену. Автор не мог сопротивляться, поэтому следовал в такт за рукой, языком лаская орган своего героя и противясь происходящего. Хлестаков, в свою очередь, не хотел утруждать пленника глубоким минетом. Ему куда большее удовольствие приносило наблюдать, как испуганный автор справляется со своей задачей самостоятельно. Хлестаков кончил, издав надрывистый звук. Несколько белых капель попало на усики писателя. Героя забавляло видеть, как на бледном лице автора начал выступать багряный румянец. — Ах, мой дорогой сочинитель, — герой приподнялся, потрепав создателя по волосам, — вы невероятно нежны ко мне. Но, мне кажется, меня хватит на нечто большее. На мгновение "ревизор" расплылся в ухмылке. Писатель замер в напряжении, представляя, что его может ожидать. — Ваш взгляд, полный страха, выводит меня из себя, — Хлестаков присел напротив своего молчаливого собеседника. — Милый мой, я не Чичиков и не нечисть какая. Мне незачем вас наказывать. Поверьте, все мои действия исходят лишь из любви к вам. Герой подошел со спины, приобняв создателя. Тот по-прежнему сидел неподвижно. От прикосновений по его телу пробежала дрожь. — Позвольте. Хлестаков, не дожидаясь ответа, прежде взялся за бедра автора, плавно спустился до ягодиц, еще больше смущая писателя, а после сомкнул два пальца и мгновенно вошел в него. От неожиданной боли создатель дернулся, резко стиснул зубы, прокусив губу до крови; терпел, но продолжал хранить гордое молчание. — Извините, Никоша, вероятно, для вас это новые ощущения. Но не беспокойтесь так, мой дорогой, я дам вам привыкнуть. Герой проталкивал два пальца вперед, причиняя создателю дискомфорт. Автор тихо проскулил, умоляя прекратить. "Ревизор" же не намеревался останавливаться на начатом. К двум пальцам подключился третий. Хлестаков был увлечен процессом вопреки жалобным всхлипываниям писателя. Наконец герой вынул пальцы. Автор выдохнул. Без облегчения, ибо понимал, что самые жесткие ощущения последуют далее. Хлестаков посмотрел в глаза своего "родителя", чье лицо сейчас было опущено, а взор устремлен вниз. — Мой милый, я не хочу делать приятное только себе. Я желал бы разделить это чувство с вами, — герой дотронулся до нежной кожи создателя. — Не противьтесь так моих действий, Николя. "Ревизор" избавился от халата. Откинув в сторону последнюю вещь, что прикрывала его торс, персонаж бросил взгляд на спину автора. Его возбуждало обнаженное тело своего пленника и красные следы, оставленные на спине после ударов плетью. — Иначе чертики, Коленька, чертики, — припугнул герой, не тая наглой улыбки. Писателя уже терзали представления о дальнейших действиях Хлестакова, а запугивания нечистой силой не давали покоя, заставляя забиться в судорогах. Вновь участилось дыхание. Сердце колотилось в бешеном ритме, не желая успокаиваться. Создатель проклинал свое творение и все, что с ним связано. Он был зол на героя. И эта злость мешалась со страхом. Страхом, вызванным беспомощностью. Хлестаков крепко ухватил писателя за бедра, поставив раком и уткнув его лицо в пол. Герою хотелось как быть нежным по отношению к автору, так и, не щадя, поиметь его полностью. Он понимал, что уже достаточно навредил создателю, нарушив обещание обращаться с ним ласково. Пленник, измученный ожиданием наихудшего, продолжал свои никчемные попытки освободиться. Сил не хватало на продолжение тщетного действия, которое в итоге было окончательно остановлено мощной хваткой "ревизора". Писатель стих. Ровно до тех пор, пока не почувствовал в себе инородное тело. Его покоритель, сам того не ожидая, вошел достаточно резко, чтоб выдавить из пленника некий стон. Того бросило в жар, заставив часто задышать. Создатель не хотел чувствовать себя покоренным. Все, чего желал он в ту минуту — покинуть злосчастную комнату. Исчезнуть без следа. Раствориться от осознания того, что автор больше не владеет героем. Герой владеет автором. Хлестаков, приняв более удобное для себя положение, продолжил двигаться в уверенном темпе. Он буквально восхищался процессом. Герой не хотел чувствовать себя доминирующим, ибо долго не мог определиться со своей ролью. Сменял темп на мягкий, лаская своего "родителя", а после, забывшись, переходил на более жесткий, чередуя ритм каждые две минуты. Член по-прежнему с трудом продвигался вперед, принося жгучую неприятную боль. Сознание помутнело. Писатель словно был лишен всех чувств. Его разум больше не заполняли мысли о страхе, о ненависти, о беспомощности. Лишь казалось, что этот жуткий момент продлится вечность.

***

Писатель пришел в сознание, находясь на том же месте. Его руки по-прежнему были перевязаны. Тело ломило еще сильней, боль после всего перенесенного не утихала. Счет времени давно был потерян. Автор не знал, сколько прошло часов с тех пор, как он оказался здесь. "Господи, — выдохнул создатель, все еще находясь вне себя. — Что это было? Чертов Хлестаков. Сказал, что любит, пугал зачем-то. Болван. Идиот. Так и не понял, что я смеюсь над ним". Писатель огляделся, в комнате никого не было. Стены давили на несчастного автора, он больше не желал находиться в этом помещении. Писатель ринулся к двери, но замок был заперт. "На что он меня здесь оставил? — промелькнуло в мыслях пленника. — Неужели продолжит издеваться? Боже…" С разочарованным видом он повалился на пол, скатившись по стене. Проклиная ситуацию, в которую он попал, создатель вцепился зубами в узел веревки, прочно перетягивающей руки. В это время у двери внезапно раздался отчетливый звук поворота ключа. Писатель встрепенулся и перевел все свое внимание на замочную скважину. Дверь отворилась, и в комнату осторожно, почти без звука, вошел до боли знакомый создателю персонаж. Нет, этим господином не был Хлестаков. Мужчина лет сорока во фраке брусничного цвета огляделся по сторонам и так же аккуратно направился в сторону автора. В чертах лица господина он признал своего героя — Чичикова. Павел Иванович, подойдя к создателю, поспешил протянуть руку, намереваясь что-то сделать, однако тот, не дав себя задеть, отстранился, прижавшись к стене как можно плотней. Герой не осмелился противостоять намерениям автора. — Николай Васильевич, что же вы так пугаетесь? — Чичиков выдержал паузу, будто бы его голову посетила одна мысль. — Ой нет, неужели этот умник вам что-то наплел про меня? Вздор! Я безусловно был рассержен на вас за то, как вы поступили с моей судьбой, но не до такой крайней степени, чтобы запирать вас в комнате и воплощать все самые грязные фантазии. Это низко. Да что там, я бы и додуматься до подобного не смог, — герой опешил, — Николай Васильевич, позвольте мне вас освободить. Писатель не стал сопротивляться. На душе полегчало, но некое недоверие оставалось в его сознании. Персонаж освободил создателя от веревок и вывел из злосчастной комнаты. Через несколько минут автор приходил в себя. "Наглец. Глупый, безжалостный наглец. Неужели я его таким создал? Э нет… — возразил сам себе писатель, отпивая глоток чая. — Таким я его создать не мог, в голову бы не пришло". В соседней комнате послышался звук, будто бы кто-то направлялся сюда. Дверь медленно отворилась, с такой слабой силой, словно этот кто-то долго не мог решиться войти. У входа показался Хлестаков. Он издал жалобный звук и сделал неуверенный шаг вперед. Настолько неуверенный, что сложилось ощущение, будто герой остался стоять на месте. Еще пара нерешительных шагов, и Хлестаков уже бежал в сторону писателя. После резко затормозил, остановился на несколько секунд и продолжил свои неловкие шаги. Наконец герой оказался рядом с диваном, на котором сидел автор. С лицом, совмещавшим в себе чувство тревоги, стыда и неловкости, Хлестаков не мог заставить себя произнести хоть слово. Создатель смотрел на него исподлобья, как отец смотрит на провинившегося ребенка. Отчасти оно так и было. — Н-н-николай Ва… — произнес дрожащим голосом персонаж. — Я… я был не в себе… Писатель подорвался с дивана и схватил героя за плечи: — А я был обесчестен! Своим же героем! Хлестаков дрожал всем телом. Он повалился на колени, схватив родителя за ноги, и жалобным голосом, переходящим в плач, стал умолять прощения: – Делайте со мной, что хотите, автор, только простите! – Такое не прощается. Писатель оттолкнул от себя персонажа и поспешил удалиться из комнаты. Хлестаков, не вставая, смотрел вслед своему создателю и понимал, что тот его никогда не простит. И больше никогда не примет.