В твоей спальне солнца всегда было чуточку больше

      Хороша была идея уехать в выходные на природу. Свежий воздух, птицы — идеально. А самое главное, под боком персональное солнце свернулось клубочком, жмётся так доверчиво. Пахнет костром и мятой.       Хосок проснулся от жажды: видимо вина было многовато вчера. Вспоминает эти счастливые глаза Чимина, танцующего в одном нижнем белье и рубашке, что была на пару размеров больше его собственного, и с этим венком из ромашек и одуванчиков на голове. Наверное, это и есть та самая любовь. Наверное это и есть то самое счастье — одно на двоих. Оно не поддаётся описанию, о таком не спеть песен, не написать стих. Сейчас личное солнце Чон Хосока спит. А ему самому встать бы, попить воды на залитой солнечным светом кухне, начать готовить завтрак из тостов и кофе. Чон кофеман до мозга костей. Он, конечно, знал о вреде этого напитка, но что можно поделать, если он такой вкусный?       Чимин любит его. Точнее, полюбил совсем недавно… А уговоров попробовать сколько было!       Вставать не хочется. Чимин такой сладкий. Его рука с маленькими аккуратными пальчиками покоится у Хосока на животе, именно там, где над пупком красивой росписью чернеет такое заветное Чимин, в то время как у самого Пака там же — Хосок. Прорезалось недавно, очень чувствительное, даже побаливает время от времени.       Блондин уснул в той же рубашке, и кажется в ней ещё меньше, чем есть. И это умиляет и никак иначе. А Хосок зависает с этой мыслью, любуясь своим малышом. Увы, нет, надо уже вставать и готовить завтрак. На природе шатена особенно пробивает на готовку, что не часто бывает в городе. Отдых вырван силами, уговорами, обещаниями закончить работу потом в кратчайшие сроки, и вот Чон аккуратно сдвигает руку любимого и встает с нагретого места. Чимин что-то мурлычет во сне и исчезает под одеялом, только волосы торчат. Смешно так.       Хосок до сих пор не может забыть их встречу. Вечеринка у друга, шампанское, крутой бассейн. Чимин довольно активный, смешливый такой, немного ниже остальных, плавает немного неуклюже. Хосок смеётся громко, пьёт бокал за бокалом, болтает с Сокджином, даже не замечая, что всё расспрашивает о «том парне, смешном таком, что ниже остальных», а в ответ: «Пойди и познакомься». Смелости у Чона хоть отбирай. Он не в усмерть пьян, но больше не прикасается к шампанскому. Рядом с объектов тайного внимания оказывается быстро. — Мы так и не познакомились, — чужой взгляд опускается на загорелый живот, а пухлые губы растягиваются в улыбке, от чего шатен краснеет. — Ты чего? — Я Чимин, — так непринуждённо, протягивает для пожатия руку. Хосок замирает и проводит пальцами по давно прорезавшейся метке, шершавой, как татуировка. — Ну здравствуй, солнце. Я ждал тебя.       Будь счастлив, Ким Сокджин, со своим приглашением «потусить пару дней с отличными ребятами». Хосок усмехается, готовя тосты. За спиной слышатся медленные шаги. Чон улыбается шире, но не оборачивается, замирает, когда ладони закрывают глаза, а затылка касаются мягкие губы. — Доброе утро, — такое хриплое ото сна, посылающее по телу дрожь.       Что ж, утро действительно доброе. Хосок накрывает руки Чимина своими, убирает со своего лица и поворачивается, наталкиваясь на такую сонную улыбку своего солнца. Кажется, ничего нет теплее этой улыбки, этого взгляда, этого человека. Его имени, его запаха, тела. Ничто так не согревает, как любовь этого человека и мысли о нём. Вот оно, счастье. Да, именно счастье. — Как спалось? — Хосок дарит нежный поцелуй в висок, от чего Пак разражается смехом. — Пока ты был рядом, хорошо, — жалоба наигранная, губки надутые, грустный взгляд.       Хосок знает это выражение лица. Он принимает правила игры, когда ставит завтрак на второе место, подхватывает Чимина на руки и возвращается в спальню, где кладет блондина на кровать и нависает сверху. — Я могу искупить вину? — Постарайся, — нежные пальчики пробегаются по щеке Чона, по его губам и подбородку.       Хосок склоняется ниже, целует пухлые губы своего соулмэйта, наслаждает медленно. Торопить события не хочется. В его интересах не только собственное удовольствие, но и удовлетворенность Чимина, который обнимает, прижимает так крепко. Видимо, за ночь соскучился. Блондину нравится как целует Хосок, всегда нравилось.       Длинные пальцы расстегивают пуговицу за пуговицей, поцелуи спускаются по шее вниз к оголенной груди и животу. Кончик языка проводит по метке. — Мхх… — Чимин заливается краской, в отместку проводит пальцами по метке старшего, заставляя того прижаться к чужому паху бедром и начать елозить, сильно надавливая.       Ощущения захватывают, закручивают в водоворот. — Не могу терпеть, хочу тебя в себе сейчас, — Пак бесстыже раздвигает ноги, прекрасно зная, что не сломает очарование момента.       Чон улыбается. Его солнце всегда было так чувствительно, и чем нежнее старший с ним себя вёл, тем быстрее блондин возбуждался. Никто из них двоих не понимал, как это работает. Но факт оставался фактом: Чимин сотрясался от возбуждения, закатывал глаза и умолял заполнить его.       Отказать любимому в этом удовольствии Хосок не мог. Он спустил с себя и с младшего трусы, оторвавшись от правого соска. — Блин, малыш, смазка. Она осталась в машине. — Используй слюну, — просит блондин.       Конечно, он не совсем любит, когда без смазки, но сейчас прерываться на поход за ней это ещё и бардачок перерыть — невыносимо. — Тогда может ты хочешь смочить мой член, как тебе хочется? — Чон пошло шепчет, крутит чувствительные соски младшего, заставляя того стонать и выгибаться от импульсов, словно от удара током по нервным окончаниям.       Чимин хочет, он встает и снова ложится, только на живот, пальцы обхватывают порядочно возбужденный орган Хосока, головки касается горячий влажный язык. О, как же Чон любит минет Чимина! Как любит вид пухлых губы и языка, скользящих по стволу!       Чимину требуется немного времени, чтобы тонкая струйка слюны начала стекать на простынь. Его собственная рука заведена за спину, а два пальца растягивают колечко мышц, чтобы Чон сразу смог войти. — Ложись на спинку, — просит Хосок, понимая, что если блондин продолжит, то он просто кончит тому в рот.       Пак последний раз заглатывает по самые яички и послушно отрывается от занятия, возвращаясь в изначальную позу. Его лицо красное, глаза горят страстью и похотью. Шатен направляет себя в Чимина, склоняя голову, и прикусывая губу, ведь как бы младший себя не растягивал, старшего всегда встречает приятная тугость горячего нутра.       Выдох. Одной рукой Хосок упирается в матрас рядом с подушкой, второй накрывает руку любимого, переплетая пальцы, когда сам Пак свободной рукой ухватывается за плечо соего соулмэйта.       Стоны тоненькие, мелодичные, словно отработанные годами специально для Хосока. От них у шатена крышу сносит, он позволяет себе двигаться немного быстрее, но все равно давая прочувствовать каждый сантиметр, всего себя. Чимин слегка сжимает Чона внутри, затрудняя толчки, но старшему так нравится. Он тяжело дышит, осыпая блондина поцелуями и комплиментами, говорит как сильно любит. Он действительно любит свое солнце. Толчки становятся ещё более интенсивными. Хосок разрывает замочек из пальцев и уделяет внимание соскам Чимина, а затем и члену. — Хён, я… Я сейчас, — стонет блондин, выгибая спину и разводя ноги шире, давая возможность партнеру входить ещё глубже. — Кончи для своего хёна, малыш. — Да-ааах! — Чимин прикусывает чужое плечо, изливаясь себе на живот и немного на грудь.       Хороша была идея уехать в выходные на природу. Свежий воздух, птицы… А самое главное, под боком персональное солнце свернулось клубочком, жмётся так доверчиво. Мокрый, взъерошенный, но довольный. — Нам бы в душ, — выдыхает Хосок и снова целует Чимина в висок. — Ты первый, я за тобой, — неровно дышит Пак, но в голосе так и слышится «отнеси меня туда, давай примем душ вместе». Чон улыбается: — Точно? — Да-да, — отмахивается Чимин.       Шатен пожимает плечами и встает, но внезапно поворачивается к любимому лицом и подхватывает его на руки. Шаг уверенный, правда Чимин чуть головой в дверной косяк не вписался.       Ванная комната светлее чем в квартире, а ещё есть окошко, пропускающее солнечный и лунный свет в помещение. Сняв с Чимина рубашку Чон включил воду. — Залезай, — Пак довольно запрыгнул под теплые струи, Хосок следом за ним.       Он тщательно моет своего малыша везде, запах ментола заполняет душевую, а на полу образовывается приличная лужа воды. — Хён, мы не закрыли дверцу, — хихикает Чимин, домывая Хосока.       Тот оглядывается и зависает на луже у поддона, расплывается в дурацкой улыбке. Что-то всегда остается неизменным.