Перчатка

Здоровый трёхчасовой сон на пятьдесят часов этого дня. Я выброшу телефон - никто не сможет найти меня. (Элджей «Madrid»)

С приезда в Японию Хавьер с Юдзуру почти не разговаривал. Но, если подумать, когда Юдзуру втолкнул его обратно в кабинку и вжал в стенку, они всё ещё не разговаривать собирались. Хавьер хватал его за плечи, потом за шею, в попытке приостановить. Выдрался наконец из поцелуя, заговорил, не раскрывая глаз, задирая подбородок и не давая губы, но оставляя полную свободу целовать шею. - Юзу, да кто так…?!! Нужно идти... - Остановился, почувствовав прихватывающие кожу зубы. - Мне нужно идти… ТЕБЕ нужно идти. Юдзуру сжал пальцы у него на подбородке. Хавьер открыл глаза. По всему облику было ясно, что в действительности нужно Юдзуру. Скулы обтянуло, глаза горели своеволием. Хавьер уже видел, как он его сейчас развернёт спиной к себе, и сегодня шоу не будет. Не от него точно. Юдзуру коротко и крепко поцеловал его: в губы, в щёку. Отпрянул, провёл обеими руками по своим уже уложенным волосам, оглядывая Хавьера так, словно мог насытиться одним взглядом. Улыбнулся ему, вспомнив, что так пугающе смотреть не обязательно, и пошёл прочь. Сердце Хави сжалось. «Задержи его», - панически забилась первая мысль. «Пусть идёт», - требовала спасительная вторая. «Он же тебя выебет», - сошлись они обе. И он не стал звать его. Потому что время сейчас было не для разговоров и уж тем более не для секса. «Весь секс уйдёт зрителям. От него - в самой изысканной и презентабельной форме». *** В показательных выступлениях народ раздевался без зазрения стыда и совести, и Ше-Линн не видела причины, почему бы Юдзуру не. Но у того были свои аргументы против. - Я бы рад, но мне нельзя. - Почему? Ах, да. Понятно. Положение не позволяет. – Посмотрела ласково. - Две медали грузят. Корона жмёт, шлейф мешается... - Так, спасибо, конечно, но если… - Всё. Прости. Я абсолютно серьёзна. (Юзу где-то там в другой части света выдохнул, и, видимо, преждевременно.) Всё будет так, как ты захочешь. Если ты чувствуешь, что не стоит раздеваться, значит не надо. В любом случае, эмоциональный стриптиз мы тебе обеспечим. Он уставился на монитор с большим сомнением. - Всё, как ты любишь, - пугающе знающим тоном пообещала она. – Кстати, хорошо бы, чтоб к костюму шли перчатки. - Имей в виду, что снимать их зубами я никому не дам. Ше-Линн сначала не поняла. А когда поняла, счастью в её голосе не было предела. - А что так? Там же даже будет твой… - Кто «мой»? - Твой красивый испанский друг. - Мой красивый испанский друг будет занят продвижением своей испанской культуры в Японии. - Фламенко? - Фламенко. Платки, каблуки, все дела. - Можно вывезти Фернандеса из Испании, но Испанию из Фернандеса – никогда. Хорошо, обойдёмся без… ассистента. Тебя и одного всем хватит. Для… «Оргазма», - подумали они одновременно. - …счастья, - договорила она. – Я тебе видео пришлю, надеюсь, успею до двадцать третьего. *** У Хавьера в номере было очень хорошо. И сразу человек десять битком на кроватях, кресле и на полу. Звонкий смех, быстрая речь, пение, испанская гитара и любящая сестра, знавшая о нём всё, кроме самого тайного, но явно догадывающаяся и об этом тайном. Лаура отошла с ним, обогнув всех сидящих и лежащих на полу, ближе к окну. - Пойдёшь к нему? - Нет. И точно не сегодня. - А что так? Сожрёт? Хави махнул рукой – сама же всё видишь. - Тем более, как я сейчас это объясню? Свидетелей тьма. Все варианты отмазок будут звучать подозрительно. И все предположения, к кому я пошёл – ещё хуже. - Кстати, да. – Лаура призадумалась. – Собралась толпа фигуристов и как обычно – каждый чей-то бывший или нынешний. Невозможно же. - Вы с Мики хорошо ладите. - Вы тоже ничего, - мягко хохотнула она. – Нам-то с ней что бы не ладить? И тебе бы не помешало. Это я уже о парне о твоём. - Я пойду, - неожиданно покладисто согласился Хавьер. Подумав, добавил ворчливо: – Вот придётся вам потом без меня выступать, поймёшь, до чего доводят такие хорошие советы… Хавьер встретил Юдзуру по пути к нему в номер. Вместе с его мамой, видно день сегодня был такой особенный. Юми-сан выслушала его приветствия и немного обеспокоенно смотрела на его залитое краской лицо. И на спокойное, сонное лицо своего сына. - Мама, ты разве не зайдёшь? - Нет. Не засиживайтесь слишком долго. - У нас даже при желании не получится. Хавьер погасил порыв поклониться на прощание, и ещё больший порыв извиниться. Извиниться сразу за всё: за свои мысли, за свои намерения, безотчётные и не очень, и за все последние семь лет. В номер к Юдзуру зашёл не без робости, следуя за ним, тихо посматривая на эту выпрямленную спину. - Садись, - махнул рукой Юзу на кровать. От зрелища, как он ходит из комнаты в комнату, в ванную, обратно и попутно скидывает с себя вещи, в животе медленно скручивало. Говорить о пустяках не хотелось, о чувствах – было лишним. Не существовало нескольких трактовок того, почему он сейчас к нему пришёл. – Если хочешь – оставайся со мной. Хавьера всего передёрнуло. - Но – спать. Просто спать. А то я помру сейчас. И вот тут Хави напрягся. - Что? - Я прошлой ночью спал три часа. - А что ты тогда?.. Юдзуру улыбнулся, как на обложку, наклонив голову набок. - Учил хорео «Маскарада». До четырёх утра. Хавьер смотрел на него страшными глазами. - И ЧТО ЕЩЁ я ожидал услышать?! Лучше б ты… А, пофиг! Почему не раньше? Ты же рассчитываешь всё! - Всё рассчитано. Я же успел. В одиннадцать пришла запись. - Ты имеешь в виду одиннадцать вечера? - Да. Хавьер закатил глаза. - Боже! Твои силы питает только твой перфекционизм. - Какой ты милый. Даже не сказал «твоё задротство и мания величия». - В принципе, это и есть перфекционизм. Юдзуру упал наконец на кровать, лицом в подушку, пробурчал что-то про «располагайся» и «выключи свет, пожалуйста» и уснул за считанные секунды. Как если бы Хавьер его по всей койке истаскал. День не благоприятствовал любви, ночь, видно, тоже. *** - Волнуешься? - Немного. Больше всего из-за языкового барьера. - Не волнуйся, будет переводчик. И Нанами-сан хорошо говорит по-английски. - О, а теперь мы переходим ко второй причине, почему я волнуюсь. - Правильно делаешь! - Юдзуру засмеялся. - Шучу, конечно. Она строгая, это так… Но работать с ней легко. Я думаю, ей интересно на тебя поглядеть. Хавьер заметно оживился. - Если осознать всё это: я в твоём городе, рядом с твоим прежним тренером пытаюсь чему-то научить ребятишек… Это ж нифига себе круг замкнулся! Как вообще сложилось, что я оказался там, откуда ты к нам приехал?! - К «вам»? К тебе же. - Давай по-честному: к нам – это к Брайану, четверному сальхову и уже потом ко мне. - Ты говоришь, будто лучше меня знаешь, как всё было. - Неужели? Тогда расскажи свою версию. Почему ты выбрал Брайана? - Эмм… Вы оба гоняли в красно-жёлтом. Ну, думаю, выглядят надёжно. Вместо комментария Фернандес заржал, а потом взял его шею, нежно поцеловал в щёку. - Было бы хорошо, если бы мы провели этот мастер-класс вместе. - А мы бы не стали спорить между собой из-за всего? Хавьер потёр подбородок. - Думаю, когда-нибудь у нас появится возможность проверить. - Когда мы будем старыми и толстыми, и люди перестанут кричать, когда мы берёмся за руки? - Это случится на пятнадцать лет раньше и на десять килограмм меньше, чем ты представляешь, душа моя. Юдзуру поискал по карманам скинутой одежды, нашёл свои рабочие перчатки, протянул их испанцу. - Возьми на тренировку. Чтобы было что-то от меня, раз я не могу быть там с вами. Хави задержал его руки в своих. - Мы с тобой как влюблённая пара в средневековье. Мне, наверное, тоже нужно отдать тебе свою перчатку какую-нибудь? Юзу опустил глаза. - Я готов принять. Подумай об этом. *** В полутёмном помещении у самого выхода на арену стоял, дожидаясь, Хавьер, чтобы первым увидеть, как в тень тяжёлого занавеса прошествовал Юдзуру, собранный, со строгим до ожесточённости лицом, всё ещё в образе, потный и разгорячённый, прямо со льда. Остановился перекинуться парой слов с кем-то из организаторов. Словно совершенно не замечая его, поглощённый тем, что ему говорили, начал стягивать оставшуюся на руке красную перчатку. Не спеша, короткими скатывающими движениями, опуская глаза – кожа век тускло поблёскивала влагой, с бледного виска стекало, капало с подбородка. Стало жарче, как будто Фернандес стоял вплотную и до него доходил этот жар. Юдзуру поднял на него глаза, губы чуть дёрнулись в улыбке. Он будто бы передумал, раскатал ткань перчатки обратно, плотно обтянул ладонь, продолжая улыбаться ему. Хавьер отвернулся, жадно вдохнул воздух: всё, понятно, дошло, достаточно однозначно. Этот посыл был столь интенсивен, что ясен был, казалось, каждому человеку тут, и собеседнику Ханю в том числе. «Спасибо, хоть зрителей ты избавил от такого рода символизма… Нужно наврать, почему сегодня я не ночую в номере. Типа нам с Юзу не хватает общения. Таа-а-ак не хватает...» Хавьеру было довольно тяжело не улыбаться той самой характерной нервной улыбочкой, она сама собой возвращалась на высохшие губы, когда он оглядывался через плечо, пробуя на себе непривычно жёсткую хватку. Хотелось нервно смеяться от поцелуев-укусов, а потом стонать, и ничего из этого было нельзя. Юдзуру начал целовать его ещё в коридоре – воплощение неосмотрительности. Хавьер вырывался – не от нежелания, нет. Он знал, что надо довести, закрыться, спрятаться от людей. Но Юзу словно было плевать на всех, на весь этот вечный громадный риск, въевшийся в его жизнь и ставший его частью. Хавьер останавливал его, Юзу, смеясь, тянулся к нему, будто хотел схватить за лицо, удержать в ладонях. Вероятно, засосать, впиваясь губами, рискуя тем, что они будут застигнуты так просто, так глупо. Только за захлопнувшейся дверью Хавьер выдохнул, и тут же едва не встретился с этой дверью лицом – своим красивым, гладким, загорелым и сверх всякой меры соблазнительным для Юдзуру лицом. Юзу вжался бёдрами, удерживал руки и говорил ему по-японски, выдыхая, на ухо – хуй пойми что. Хавьер плыл и ему хотелось бы донести: «Давай без прелюдии. Всё, что было с того момента, когда ты перчатку снял, была она». Он молча вытащил из кармана презерватив, не глядя передал Юзу – ещё раз расписался в том, что готовился, ждал этого. То, как Юзу стаскивал с него штаны, медлительно пробуя пальцами крепкие ягодицы, вёл по ним и по бёдрам вниз, возбуждало; стыд, как постоянный ровный огонь, опалял лицо. Хави двигал задницей навстречу его пальцам, Юдзуру придерживал другой рукой его за плечо, стараясь унять свой внутренний голод и сосредоточиться на чувстве чужого тела, не думать только о своём удовольствии. Если судить по тому, как выдыхал Хави через распахнутые мокрые губы - не ему одному сейчас было хорошо. Юдзуру, смелея, загонял пальцы глубже, касался ртом вспотевшей шеи, шептал, что хочет смотреть, как Хави будет двигаться на его члене. Хавьер только повторял, не вникая, "Да!", прикусывал губу. Юдзуру не торопился и Хавьеру стало не по себе от того, что он медлит, любуется, наслаждается каждым прикосновением. Хавьер упёрся лбом в поднятую перед собой руку, прикрыл глаза, без слов прося продолжать, нельзя же тянуть до бесконечности. Юзу понял, обнял его крепче, заставил прогнуться, толкнулся внутрь. Головка члена распирала сильно, до боли, напряжение прошлось по спине, плечам, мышцам ног; непроизвольно хотелось вытянуться, соскользнуть, Юзу не дал ему это сделать, удержал. Погладил, медля и пережидая, по рёбрам, ниже по горячей коже - вот у кого охуенная талия, а все заладили... Юдзуру двинул бёдрами, смакуя первый стон. Должно было быть больно и непривычно, Юзу несдержанно выругался, обжёг дыханием шею – слишком туго, но Хавьеру это только добавляло. Никаких разговоров, только Ханю, который решил выебать его с ходу – сплошная поэзия. Юзу прихватил ладонью его стонущие губы – мстил за прошлый год, не иначе. Тогда Хавьер так развлекался, пока ублажал его на полу костюмерной. Сейчас было по-другому: Юзу не жалел его, но и не мучил, не было никакого желания намеренно причинить боль. Только жадность, только голод его молодого сильного тела и ещё большая жадность вечно сдерживаемой страсти, которой не было выхода вне льда. Вне льда и замкнутого пространства спальни. Юдзуру зарычал, выкрикнул и прислонился к нему лбом, навалился всем весом. У Хави к чёрту отказывали ноги, напряжение откатывало волна за волной, и они сползли на пол, пережидая это длящееся опустошение. Было очень жарко и душно, Хави почувствовал, как Юдзуру удерживает его, прислонив его потяжелевшую голову к своему плечу. - Хави. – Он мягко целовал его короткими поцелуями, то в лоб, то в волосы, куда придётся. – У нас ещё кровать нетронутая. - Мне бы хотелось думать, что ты сейчас о сне говоришь. - А ты ляг – узнаешь, о чём.