Millenium

– И что ты мне хотел показать? – спросила девочка лет двенадцати, огибая росшие то тут, то там пышные, зелёные кусты и стараясь поспевать за своим спутником, – Эйтан, подожди! – Таира, я здесь! – из густых зелёных листьев вынырнула голова мальчишки, едва ли старше девочки, после чего улыбнулась от уха до уха и моментально исчезла меж ветвей куста, – Пойдём, мы почти пришли! – Пока что я вижу перед собой лишь лес, – проворчала Таира, но тут же вновь улыбнулась и припустила вслед за Эйтаном с ещё большей прытью. Небо сегодня было почти безоблачным и тёплое, бесконечно мягкое солнце орошало своим светом равнины, поросшие высокой зелёной травой, густые леса и тенистые рощи, под сенью которых несли свои прохладные воды родники и речки. Золотистые лучи бриллиантовой россыпью играли в волнах Средиземного моря, накатывавших на белый, горячий песок, искрились в сверкающих брызгах, вздымавшихся в воздух, стоило тяжёлому валу морской волны обрушиться на прибрежные скалы отвесных, поросших мхом утёсов. Лившийся с небес свет проникал сквозь колышущуюся от лёгкого западного ветра листву, рассеиваясь над землёю мерцающей золотом дымкой. В лесу сегодня было особенно тихо – лишь где-то в вышине шумела листва, да радостно пели птицы; в общем, настроение у Таиры совершенно точно не располагало к каким-то приключениям. Девочке сейчас больше всего хотелось снять с ног сандалии и зарыться пальцами в мягкую, зелёную траву, побродить под сенью могучих ветвей каштанов и кипарисов, вдыхая подхваченный ветром тягучий аромат ярко-розовых соцветий олеандра. Но Эйтан не был бы Эйтаном, если бы, как она, умел наслаждаться простым ничегонеделаньем – этот мальчишка был настоящим непоседой, которому постоянно нужно было куда-то бежать, что-то смотреть, даже если это было что-то совершенно обычное; к примеру, однажды он поднял Таиру ни свет, ни заря и, взволнованно прошептав, что в очередной раз нашёл «нечто невероятное, что ты обязательно должна увидеть», тут же схватил за руку и потащил в лес, не дав ни выспаться, ни даже хоть что-нибудь возразить. Оказалось, что он хотел показать ей вид на море с одного из дальних высоких утёсов – мелочь, что Таира сразу же прекратила обижаться, как только смогла увидеть невероятную красоту встающего над волнами солнца. Они с Эйтаном были не разлей вода с самого детства – впрочем, во многом потому, что других детей поблизости не было. Они и их родители жили в небольшом местечке под названием Мевасерет, которое с большим натягом можно было бы назвать даже деревней, поскольку населённый пункт включал в себя всего лишь три дома – в одном жила она со своими родителями, в другом – семья Эйтана, а в третьем – молодая супружеская пара, только ожидавшая ребёнка. Так что, если помощь детей на полях не требовалась, они почти всегда убегали в лес, играя в прятки, ища новые, красивые виды или просто валяясь на траве, лениво считая облака и жуя росшие неподалёку ягоды винограда – в общем, проводили время, как и большая часть детей Тысячелетия. Это, однако, не значило, что круг их общения ограничивался лишь соседями – энтузиазм и непоседливость Эйтана были поистине неостановимыми, поэтому они каждую неделю выбирались к своим многочисленным друзьям и знакомым, жившим во множестве земель по всему миру – в конце-концов, что такое «расстояние», если можно назвать пункт назначения светокамню и моментально оказываешься там, куда хотел попасть. А если путь неблизкий, можно было просто запрыгнуть на спину гепарду или антилопе и попросить отвезти туда, куда нужно – хотя при этом и был велик шанс, что животное придётся задабривать чем-нибудь съестным. Больше всего Таире нравились воскресенья – Мевасерет находился совсем недалеко от Иерусалима – святого града и Престола Господнего, – и каждое воскресенье паломники со всего мира стекались сюда, чтобы узреть красоту сердца человеческой цивилизации и ощутить любовь Того, Кто правит ею вот уже многие сотни лет. Таира до сих пор вспоминала, как впервые увидела этот город, прекрасный в своем великолепии и славе. Некогда сотрясаемый войнами и потрясениями, бывший домом отчаяния, горя, слез и смерти, Иерусалим стал местом, где близость Небес к человечеству была сильнее, чем где либо еще. Чего Таира никогда не забудет – первого ангела, увиденного ей в жизни; настоящего, с огромными, белоснежными крыльями и пламенеющим мечом в руках. Не на картинках из древних хроник Бедствия, а вживую (где они, к слову, оказались гораздо прекраснее и гораздо страшнее, чем могла бы передать сколь угодно хорошая картинка). Но и без Божьих посланников в Иерусалиме было, на что посмотреть – по бокам чистых, прямых улиц, ведших к Храмовой горе, высились высокие белоснежные дома и даже целые небоскребы. По дорогам разъезжали сверкающие повозки, двигавшиеся на непонятной тяге, а небо рассекали странные летательные аппараты, больше напоминавшие невероятной красоты райских птиц. А в самом центре города, в окружении зелёного моря кедровых и кипарисовых деревьев, на самой вершине Храмовой горы находилось место, имевшее и для Таиры, и для Эйтана, и для всех людей большее значение, чем все мирские красоты и чудеса Земли вместе взятые – Иерусалимский Храм, дом Господа на Земле и престол Сына Его Иисуса Христа, вечного правителя человеческой цивилизации. И хотя Таира знала, что Храм был построен людьми – более того, нечестивыми, – ещё в самом начале Бедствия, а после служил тронным залом Сыну Погибели, сейчас, когда девочка впервые в жизни увидела его, ей показалось, что его вовсе никто не строил, что Храм сошёл на гору прямо с Небес. Высеченное из белого камня сооружение имело форму идеального квадрата и занимало собой всю вершину Храмовой горы. Большую его часть занимал просторный двор, окружённый высокой стеной с позолоченными зубцами. Четверо ворот, указывавших на каждую из сторон света, вели в, собственно, Храм, в самом сердце которого, в окружении славы и двух херувимов на троне Давида восседал Иисус, Сын Божий. Его лицо надолго запало Таире в память, когда она впервые увидела его, и она была уверена – такого лица не может быть ни у одного другого человека. Ни один из бесчисленного множества богов, придуманных человечеством за всю его историю, не мог вызывать столько благоговения; ни один из бесчисленных земных царей и властителей не мог быть более возлюбленным. – Таира, ну где ты там? – вновь показалась из-за кустов радостная мордашка Эйтана, заставив Таиру ускорить темп. На самом деле, она понятия не имела, где они сейчас находилась; обычно Эйтан, желавший ей что-то показать, никогда не уводил ее слишком далеко от дома, но сегодня он превзошел самого себя. Стоило только матери отпустить Таиру гулять по завершении работы в поле, как вездесущий и радостно улыбающийся Эйтан моментально схватил ее за руку, прошептал светокамню название какого-то места, которое она не разобрала, и вот теперь они очутились в совершенно незнакомом ей лесу, после чего мальчишка мигом куда-то убежал, крикнув через плечо, чтобы Таира шла за ним. – Ты можешь сказать, хотя бы, где мы сейчас? – тяжело вздохнула девочка, чувствуя, что начинает уставать. Она ожидала обычного «не порть сюрприза!», которое Эйтан всегда говорил, стоило только ей задать этот вопрос, но мальчишка сильно удивил ее, пристроившись рядом с ней и возбужденно зашептав: – Я вчера навещал своего друга, Давида, он живет в маленьком городке недалеко отсюда. Меня сразу же удивило, что никто из тамошних не собирает ни ягод, ни плодов в этом лесу. Во всех собирают, а в этом – нет. Я даже, – тут он мистически понизил голос, как делал всегда, когда хотел рассказать очередной «страшно-важный секрет», – со старейшиной беседовал, который Блаженный... – Не греши, – нахмурилась Таира, – Знаешь же, что лгать нехорошо! – Я не вру, – уже серьезно ответил Эйтан, – Господь мне судья. Таира охнула. – Как тебе духу-то хватило – к Блаженному, да самому, да еще по такой дурацкой просьбе... – И нечего их бояться, – махнул рукой мальчишка, вновь улыбнувшись, – Они любят нас не меньше Господа, поэтому и учат нас, чтобы когда настанет Суд, Он сделал бы нас такими же, как они. Не понимаю, откуда у тебя такое предубеждение?.. Таира и сама не понимала, почему так боится Блаженных. На самом деле не то чтобы девочка и вправду их боялась – за все те несколько раз, что она пересекалась с ними, все они проявили к ней необыкновенную доброту и радушие, однако Таира, находясь подле них, все равно чувствовала себя крайне неловко. «Блаженными» они называли Восхищенных – людей, чья вера в Господа была крепка не только в тяжкие дни Бедствия, но и до него; настолько, что Господь забрал их с тонущей в хаосе Земли, даровав вечную жизнь и место у своего Престола. Она же, как и Эйтан, и еще многие, была обычным человеком, чьей судьбою было родиться, прожить свою жизнь и, наконец, умереть. Вера в Господа пришла к ее предкам уже во время Бедствия, в дни, хуже которых еще не знало человечество. Достойные спасения, предки нынешнего человечества обрели свое Царство, обещанное им Богом – но вечная жизнь была для них недоступна, и останется недоступной, пока не грянет последний Суд, и все сущее не будет сотворено заново. – Так вот, – продолжил Эйтан так, словно его и не прерывали, – я беседовал с Блаженным, и знаешь кто? Местным никто не запрещает сюда ходить, они, как будто, сами не хотят, а почему – молчат. Я решил проверить, и... ох... нашел такое... в общем, сейчас сама увидишь... И мальчик, не в силах удержать себя от волнения, вновь припустил вперед. Поверхность, между тем, становилась все более крутой, а идти – тяжелее; очевидно, они поднимались на вершину холма. Собственно, так оно в итоге и оказалось – Эйтан уже стоял на самом высоком месте и призывно махал ей рукой, чуть не подпрыгивая от нетерпения. И, подойдя, наконец, к мальчику, Таира поняла, что же его так поразило. То, что казалось ей холмом, на деле являлось утесом – крутой склон, достигавший пологой вершины, затем обрывался в океан почти вертикальной, отвесной стеной. Но дело было даже не в этом, а в том, на что с этого самого утеса открывался вид. Перед детьми расстилался город, размерами едва ли уступавший Иерусалиму. И точно так же ребятам мгновенно стало очевидно, что в нём сейчас не было ни одного человека – город был заброшен и, судя по всему, уже достаточно давно. Очевидно, когда он еще не утратил своего великолепия, кромка океана находилась куда ниже – теперь уровень воды поднялся, и как минимум половина города была полностью или частично затоплена. Вершины некогда устремленных ввысь небоскребов давно обрушились, а оставшиеся «скелеты» бурно заросли плющом и диким виноградом. Дома высотой поменьше полностью потонули в зеленом море, и лишь грязно-серые остовы, выныривавшие из сочной зелени то тут, то там, позволяли оценить истинные размеры города. С какой-то совершенно непонятной ей скорбью Таира скользила взглядом по потемневшему, потрескавшемуся железобетону с въевшимся в него мхом, по пустым, мертвым глазницам окон, в черноту которых лился свет летнего солнца, по корням и ветвям многочисленных растений, проросших прямо сквозь стены, потолки и полы. – Что здесь произошло? – прошептала девочка, в ужасе прижав ладони ко рту. За все то время, что она жила, ей не разу не выпадало случая видеть запустение, разрушение, падение... В этом не было ничего удивительного, ведь в Тысячелетнем Царстве этого всего попросту не было! Осыпающиеся остовы того, что некогда было прекрасным перед тем, как исчезнуть навсегда, встречались лишь в исторических хрониках, рассказывавших о Бедствии. – Давид думает, что это один из городов язычников, – тихо проговорил Эйтан, наблюдая за радостно щебечущими птицами, свившими гнезда в мертвых провалах окон заброшенных зданий, – Из тех, что пали во время Бедствия. Местные не ходят сюда – видимо, не хотят прошлое вспоминать. А мне это показалось интересным... – О, нет... – Таира слишком хорошо знала, что означает этот предвкушающий тон, – Нет, Эйтан! Даже не думай! Мы туда не пойдем! – Ну Таира! – в глазах мальчишки читалась самая настоящая мольба, – Ну просто подумай, сколько там всего интересного! А мы просто так возьмём и упустим это! Неизвестно, что собиралась ответить девочка на умоляющий взгляд Эйтана, но в этот момент неподалёку от них раздался мягкий голос: – Я бы, на вашем месте, этого не делал. Дети моментально обернулись – всего в семи шагах от них, прислонившись плечом к массивному и раскидистому дубу, стоял юноша и внимательно смотрел на него. Его волосы были каштанового цвета и слегка растрёпаны, а пряди чёлки небрежно спадали на лоб. Одет незнакомец был в белые одежды, да и само его тело источало слабое, поистине мистическое свечение – даже в карих глазах словно пылал какой-то крошечный огонёк. Лишь один взгляд, брошенный на этого человека, дал детям понять, что перед ними не обычный странник, но Восхищённый, а спустя некоторое время они поняли и то, что этот самый Восхищённый был им хорошо знаком. – Блаженный Кристофер! – хором воскликнули дети и одновременно преклонили перед ним колени, коря себя за то, что не узнали Восхищённого сразу. С Кристофером они были хорошо знакомы – он был весьма дружен с родителями Таиры (правда, она понятия не имела, по какой причине) и очень часто общался и с ней самой, и с Эйтаном. Девочка, разумеется, очень уважала его – в тайне ей хотелось, чтобы и её предки уверовали не во время Бедствия, когда всё стало уж слишком очевидным, а до него. Так что, находясь рядом с Кристофером, она нет-нет, да ощущала некоторую неловкость. – Вы знаете меня столько лет, а кланяетесь каждый раз, как мы встречаемся, – мягко улыбнулся Кристофер, отталкиваясь плечом от древесного ствола и направляясь к детям. Свечение, исходившее от него, мягко подрагивало при каждом движении молодого человека. – Кристофер! – в мольбе обратился к Восхищённому Эйтан, тут же вскочив на ноги, – Что плохого в том, чтобы идти туда? Я когда с Блаженной беседовал, она тоже… – Джой просто слишком сильно вас любит, – улыбнулся Кристофер, опускаясь на корточки так, чтобы быть вровень с детьми, – Хоть всякая любовь от Бога, но мера есть благо не меньшее, в том числе и в любви. Любите так, чтобы не приносила ваша любовь худого духу и телу того, кого любите. – Но что может быть худого в развалинах? – нахмурил брови мальчик, насупившись от обиды, – Бедствие прошло, в мире нет больше зла! – Зла нет, но кто сохранит тебя от случайностей? – Кристофер потрепал надувшегося Эйтана по волосам, – Этот город был брошен людьми многие сотни лет назад. Скоро жизнь поглотит его, растворит в себе. Сейчас там опасно находиться. А если здание вдруг начнёт рушиться? Или просто с него упадёт что-нибудь? Твой ангел, конечно, убережёт тебя, но не лучше ли не рисковать понапрасну? – Но… Но там столько всего… – с грустью мальчик бросил взгляд вдаль. – Что может быть интересного в развалинах, которым многие сотни лет? – подала голос Таира, до того момента молча наблюдавшая за разговором, – Если там что-то и было, то за такое время давно уже сгнило или рассохлось. – Не расстраивайся, Эйтан, – Кристофер поднялся на ноги и положил руки детям на плечи, – Думаю, кое что я вам могу показать… Мир вокруг Таиры вдруг словно бы расплылся в мутном, светлом мареве, а когда вновь обрёл чёткие очертания, девочка ахнула – они стояли прямо посередине широкой, просторной улицы, впрочем, по большей части превратившейся в небольшую рощу. Сквозь серый, потрескавшийся камень пробивались пучки зелёной травы и даже стволы кустов и небольших деревьев, меж которыми то тут, то там проглядывали какие-то неправильной формы нагромождения из насквозь проржавевшего рыже-коричневого металла, уже, впрочем, начавшие покрываться тёмно-зелёными пятнами мха и лишайников. Вдоль дороги, на равных расстояниях друг от друга, высились остатки чего-то, в чём Таира с большим трудом смогла узнать уличные фонари, но какие-то куцые, словно бы обрезанные, и также совершенно ржавые. Где-то на горизонте виднелись залитые солнечным светом остовы небоскрёбов, почти полностью заросших растительностью, но здесь дома были по большей части двухэтажные, весьма напоминая такой, в котором жила сама Таира. Звенящую тишину совершенно покинутого людьми места нарушило лишь резкое, внезапное хлопанье крыльев – это стайка каких-то птиц пролетела над головами путников и растворилась где-то в голубом небе. – Ух ты! – восхищению Эйтана не было предела, – Мне кажется этот город почти такой же большой, как Иерусалим! До Бедствия все города были такими? – Конечно нет, – улыбнулся Кристофер, идя рядом с детьми по опустевшей улице, – Но их было очень много. Многие народы состязались меж собой в строительстве высоких домов и радовались, если таких городов, как Иерусалим, у них было много. – Но зачем так делать? – удивилась Таира, – Ведь это всё, – она обвела рукой заросшие растительностью дома, – Не вечно. Ведь земная жизнь преходяща. – А зачем люди строили Вавилонскую башню? – вопросом на вопрос ответил Кристофер и, увидев, как девочка задумалась, вновь улыбнулся, – Тогда люди были другими. – А какими? – полюбопытствовал Эйтан, вертя в руках какое-то непонятный ржавый металлический предмет неправильной формы. – Я толком уже и не помню, – улыбка пропала с лица Кристофера и он отрешённо глянул вдаль, – Это было так давно… Да и вы, думаю, и так знаете, из-за чего началось Бедствие. – Но Блаженный Кристофер, – Эйтан не сводил с молодого человека глаз, – Ведь Господь забрал вас на Небеса ещё до Бедствия… Вы же видели тех людей, ту жизнь, что была тогда, потому что вы сами тогда жили! – Жил, – кивнул Кристофер, внезапно останавливаясь, – Вот здесь. Дети посмотрели вперёд – перед ними высилось весьма обширных размеров трёхэтажное здание; впрочем, понять, что в нём действительно было три этажа, получилось у Таиры далеко не сразу, поскольку большая его часть отсутствовала. Внешний вид дома тоже был весьма своеобразный, и девочка даже затруднялась сказать, какую форму он имел – скорее это здание чем-то напоминало обычное нагромождение из различных кубиков, полусфер, пирамидок и других фигур, которыми Таира часто любила играть в далёком детстве. На самом верху, где, очевидно, когда-то была крыша, громоздились огромные ржавые конструкции непонятного назначения. В стенах зияли огромные провалы – кажется, окна этого дома были просто невероятно огромными! Да и на дом это место как-то совершенно не походило. Дом – это что-то маленькое и уютное. Там крыльцо с резными деревянными перилами, высокие окна, меж которыми по каменным стенам вверх поднимаются стебли дикого винограда – отвори створку, протяни руку к грозди, сорви, да и ешь! В доме вечерами уютно горят свечи и потрескивает огонь в камине – а как приятно протянуть руку к языкам пламени и взять их в ладонь, наслаждаясь приятным покалыванием и пробирающим до костей теплом; их огонь не наносил ран ни живому, ни мёртвому, как злое пламя, бывшее до Бедствия. Блаженный Кристофер мог называть это место домом, но Таира чувствовала, что не видит в нём ничего, что должно было бы быть в том месте, где ты хотел бы провести всю свою жизнь. Здание было слишком неправильным – его формы были искривлены, а окна – чересчур прямые и огромные. А эти высокие потолки? Когда Кристофер, отодвинув рукой свисавшие перед входом ветвь какого-то вьющегося куста и дети, наконец, оказались внутри, то Таира поразилась тому огромному пространству, которое занимала каждая комната. Разве для жизни предназначались они? Как может существовать уют в чём-то столь огромном, в чём-то, совершенно не подходящем людям? Здесь наверняка бы уместился весь Мевасерет, а то и несколько окрестных деревень. И чем больше Таира думала, тем больше понимала, на что указывают все эти особенности. Огромные окна… Высокие, словно тянущиеся к небу потолки… Большие помещения, словно созданные для того, чтобы вмещать в себя как можно большее количество людей… Всё совсем как в… – …храме! – воскликнула Таира, – Я поняла, Блаженный Кристофер! Мы в древнем доме Божьем, а ты был сыном служителя Его и помогал ему в приобщении людей к Господу! Таире её предположение казалось неопровержимым, но Кристофер лишь фыркнув, улыбнувшись, словно едва удерживался от того, чтобы рассмеяться. – Что? – удивлённо спросила Таира, ожидавшая как минимум одобрения за сообразительность, а не ощущения того, что она только что сморозила полную чушь, – Я ведь правду сказала, разве нет? – О, вовсе нет, – улыбнулся Кристофер, но улыбка его тут же померкла, – Место это уж точно не храм, и никогда им не было. Когда-то оно было моим домом. – Но… но… – девочка не могла подобрать слова, – Но он совсем не похож на дом! Он слишком большой и просторный, в нём нет уюта! Как же можно жить в таком доме? – До Бедствия люди были другими, – задумчиво сказал Кристофер, бросив взгляд куда-то наверх; сквозь зияющую дыру в обрушившемся потолке сияло голубое небо, – Многие жили в таких домах. – Как можно жить в чём-то, настолько лишённом гармонии? – Эйтан лениво пнул какой-то камушек и огляделся, – Мне кажется, я заблудился бы здесь ещё на первом этаже. – Ну, это, конечно, было непросто, – согласился Кристофер, подходя к детям – В те времена люди не всегда избирали своё пристанище гармонией и уютом. Много людей считало, что если у них будет очень большой дом, другие люди будут уважать их. Блаженный вновь положил руки детям на плечи – мир расплылся в бледном мареве, а когда белый туман исчез, Эйтан обнаружил, что они стоят, очевидно, там, где когда-то располагался третий этаж дома Кристофера, от которого, впрочем, мало что осталось. Мальчик нахмурился. – Какая разница, какой у тебя дом, если ты чёрств внутри? Как можно уважать кого-то за то, что его дом всего лишь больше, чем у других людей? – Люди хвалились этим, – пожал плечами Блаженный, проводя пальцем по потрескавшемуся краю оконного проёма, – Как в притче о Вавилонской башне. Гордились тем, что создали своими руками, считали, что человеку под силу едва ли не всё. Верили, что перекроют под себя всю планету и вырвутся ввысь, за облака, что прострут свои руки в самые дальние уголки Вселенной… Да… – ответил юноша после паузы, – Вот как тогда было… – Но… но… – Таира, кажется, была настолько шокирована, что не могла подобрать слов, – Это же гордыня! Ведь Господь сказал: «Не то, что создано руками человеческими, славит человека, но добрые дела славят его. Ибо тленны тела ваши, но дух ваш нетленен. Ибо исчезнет мир тварный, но дух ваш обретёт жизнь вечную». Это Он на позапрошлой проповеди сказал, я запомнила! Кристофер посмотрел на неё в лёгком удивлении, а после вновь улыбнулся и одобрительно кивнул. – Твоя внимательность достойна похвалы, Таира. Да, это была гордыня – но тогда были иные времена, – Восхищённый отвёл взгляд, посмотрев куда-то за горизонт, где сверкали в солнечном свету почти скрывшиеся под зелёным ковром остатки некогда высоких небоскрёбов, – Было тогда много людей, которые считали, что Бога и вовсе не существует. Дети, выпучив глаза, уставились на Кристофера так, будто тот сказал какую-то несусветную чушь, а потом, переглянувшись, дружно захохотали. Восхищённый наблюдал за ними со снисходительной усмешкой, а Таира с Эйтаном и не думали прекращать хохотать, словно услышали от Блаженного нечто невероятно смешное. – Ахахах!.. Ик!.. Хахаха!.. – от смеха Таира даже начала икать, – Б-блаженный… Хахаха… С-сразу… бы… Хахахаха… Ик!.. Сказали… Хаха… Ч-что шутите… Ик!.. – Вот-вот! – поддакнул Эйтан, тоже покатывавшийся со смеху, – А мы то… Хахаха… Думали, что вы… хихи… серьёзно… – Но я говорил совершенно серьёзно, – улыбнулся Кристофер, дождавшись, пока дети, наконец, прекратят смеяться. – Невозможно, – безапелляционно ответила Таира, всё ещё пытаясь восстановить дыхание, – Я слышала, конечно, что до Бедствия многие люди отвергали Его, как отверг однажды враг и ангелы его, но отрицать само существование Господа… Ну это же глупо! – Отчего же глупо? – с любопытством поинтересовался Кристофер, усаживаясь на какой-то обгоревший деревянный остов. На его белоснежном одеянии, однако, не осталось и намёка на следы пепла или золы. – Ну… Ну это же… – встрял в разговор Эйтан, – Ну как можно отрицать существование Того, Кого видишь собственными глазами?! И вы, и мы с Таирой же были на празднике кущей, на прошлой неделе! И мы видели Господа, Он там, в храме, в самом Иерусалиме… – Да, но до Бедствия Бог не присутствовал на Земле, и люди не могли его видеть, – вновь возразил Кристофер. Улыбка его вновь померкла – казалось, ему было жаль тех, бок о бок с кем он когда-то жил сам; многие из них так и не сумели спастись – ни до Бедствия, ни во время него, – поэтому последовали за обманувшим их Зверем в место, о котором ни сам Восхищённый, ни никто из тех, кто населял Тысячелетнее Царство, старался лишний раз не задумываться. – Ну и что? – воскликнула Таира, – Я имею в виду… Они же не были слепыми, в конце-концов! Они видели мир, и горы, и леса, и реки, и звёзды, и всю Вселенную! Даже в Священном Писании сказано: «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь.»! Откуда, по их мнению, взялось всё это? – Они считали, что всё это возникло само по себе, по чистой случайности, – пожал плечами Кристофер, после чего вдруг поднялся на ноги и внимательно осмотрелся, словно бы заметил присутствие рядом с ними кого-то ещё. Таира бы не удивилась, если бы так оно и было – все Блаженные были столь тесно связаны с Господом, что могли чувствовать и его, и друг друга, где бы они не находились. – Что за глупость! – проворчал Эйтан, – Если я буду в случайном порядке бросать кубики в одну кучу, я точно не смогу построить дом. Хм, а люди до Бедствия были ещё более глупыми, чем я считал. – Вот здесь ты не прав, Эйтан, – вдруг раздался другой голос, женский и мелодичный. Обернувшись, дети увидел стоявшую у окна – или того, что когда-то было окном, – молодую и красивую женщину в свободном белом платье. Распущенные, длиной до плеч светло-каштановые волосы слабо колыхались на лёгком ветру, а от голубых глаз, равно как и от всего тела девушки, исходило то же самое слабое белоснежное сияние, что и от Кристофера. – Блаженная Джой! – хором закричали дети, однако на колени перед Восхищённой не встали, а сразу побежали обниматься. Кристофер никогда не понимал, почему одаривать объятиями его ни Таира, ни Эйтан никогда даже не порывались; впрочем, Джой как-то обмолвилась, что дело просто в его внешности, которая «внушает уважение». Сама Блаженная, несмотря на статус Восхищённой, вела себя максимально просто, и, несмотря на возрастную разницу в несколько сотен лет, позволила детям повиснуть у себя на шее, как если бы была их обыкновенной соседкой. – Они не были глупыми, Эйтан, – повторила Джой, когда дети, наконец, отпустили её, – Они были горды, как враг Господень, и эта гордость застилала им глаза. Они не замечали, что Господь направлял их – с самого начала и до самого конца. Не замечали – или не хотели замечать. Всё, чего они добились, люди приписывали лишь в свои собственные заслуги. Они восторгались своим умом, своим мастерством, теми возможностями, что позволяли им вырубать леса, вгрызаться в горы, покорять реки, моря и небо… – Как враг… – прошептала Таира, прижав ладони ко рту. – Многие действительно мыслили так же, как он, – кивнула Джой, с какой-то тоской посмотрев за горизонт, – Перед бедствием многие люди считали, что для них нет ничего невозможного, что один лишь ум откроет перед ними Небеса и даст власть над всей Вселенной. Были даже те, что в открытую называли врага Господнего своим богом, считали, что его учение верно… – Но он ведь ненавидит нас, – выдохнул Эйтан, – Его не заботит ничто, кроме себя самого. Всё, что ему нужно – это власть, это возможность стать превыше Бога, превыше всех Его творений. В нём же нет ни капли любви, ни капли сострадания, ни капли совести – как можно верить тому, чьей сутью и смыслом является грех? – Адам и Ева поверили, – ответила Джой, – Поверили и ангелы, пошедшие за ним. Помните, что Господь наш и Царь проповедовал в прошедшее воскресенье? – «Погибели предшествует гордость, и падению – надменность. Придёт гордость, придёт и посрамление; но со смиренными – мудрость», – хором процитировали Эйтан и Таира. – Правильно, – похвалила детей Джой, потрепав их по головам. Разговор, однако, вскоре прервался долгим, протяжным гулом трубы, издававшей до того сильное эхо, что, казалось, её услышала едва ли не вся Земля. Моментально подняв головы вверх, дети увидели, как в голубом небе летел ангел – сверкающее белоснежное пятно, словно бы созданное из чистого света, распростёршее над собою два таких же едва различимых на солнце крыла. Вслед за ним летели напоминавшие райских птиц флаеры, расцвеченные яркими красками, трубя ему вслед и крича в рупор. – Собирайтесь, собирайтесь во Святой Град и Город Возлюбленный! Ибо Господь Наш будет проповедовать Слово Своё всякому народу, колену и языку, и всякому человеку, и Прославленному, и Смертному! – Кажется, наш разговор придётся отложить, – пожал плечами Кристофер, словно кому-то требовалась столь очевидная констатация факта. Джой лишь покачала головой. – Пора вам в Иерусалим, – обратилась Восхищённая к детям, – Мы позже догоним вас. Нам, к счастью, не нужны светокамни для того, чтобы попасть туда, куда мы хотим, – подмигнула она. – Эх, мне бы так, – вздохнул Эйтан, вытаскивая из кармана камушек размером с кулак, мерцающий бирюзовым и розовым цветами. – Ходи в вере Господней, и как свершится Суд, одарит тебя Господь жизнью вечною, – дал своё последнее напутствие Кристофер, вставая рядом с Джой и обнимая её за талию. – Храмовая гора, Иерусалим, – прошептал Эйтан светокамню, и в эту же секунду детей окутало солнечное сияние, а когда оно рассеялось, и Эйтан, и Таира бесследно исчезли. – И когда ты собираешься сказать Таире, что ты её невероятно дальняя родственница? – поднял бровь Кристофер. – Тогда же, – хмыкнула девушка, бесстрашно выдержав насмешливый взгляд, – Когда ты скажешь кое о чём Эйтану. – Что у нас вообще может быть просто? – вздохнул Кристофер, признавая своё поражение. – Просто можно, наконец, отправиться в Иерусалим, – хихикнула девушка, беря Кристофера за руку. – Мне нравится этот вариант, – улыбнулся юноша, сжав хрупкую ладошку в ответ. А затем Восхищённых окутал белоснежный свет, и вскоре сон покинутого всеми города язычников вновь больше никто не тревожил. А в чистом, лазурном небе по-прежнему сияло бесконечно тёплое, мягкое, как сама любовь Христа ко всему человечеству, солнце Тысячелетнего Царства.