Хижина

Когда солнце заливает своими лучами широкую поляну, Юнги проклинает каждую клетку своего мозга за принятое им решение согласиться прогуляться на свежем воздухе. Он бы мог остаться в своей тёмной комнате, занавешенной плотными шторами, с разбросанными повсюду вещами и сверху донизу пропахшей лавандой, но теперь он здесь. — Хосок, просто скажи мне, — Юнги медленно перешагивает через корягу и шумно выдыхает. — Каким ветром нас занесло сюда? Чон медленно оборачивается на недовольные возгласы старшего, одаряет его мягкой улыбкой и двигается дальше, не проронив ни единого слова. — Просто следуй за мной, хорошо? Доверься мне. Юнги недовольно хмурит брови, но продолжает идти за другом. Слишком предан. Воздух пахнет сыростью. Юнги совсем не заметил, как светлая, усыпанная ромашками поляна сменилась густым ельником. Земля плывёт под белоснежными кедами, когда Юнги пытается спуститься в низину. Он почти падает на узкой дороге, ведущей глубоко в лес, но Хосок успевает подхватить старшего под локоть. Хосок и сам спотыкается о выпирающие из земли корни, но продолжает идти дальше, не подавая и вида, что жутко смущён своей неловкостью. Он поправляет лямку рюкзака и в предвкушении замечательной прогулки улыбается самому себе: «как хорошо, что хён этого не видит». Юнги устало поправляет свою чёрную толстовку и на секунду замешкавшись, наступает по щиколотку в лужу. Он тихо шипит и уже начинает думать, что зря согласился идти в такую глушь, подразумевая под «прогулкой» более людное место, как Хосок громко заявляет: «Мы пришли». Юнги останавливается и только теперь видит, где оказался — перед его глазами предстаёт деревянный дом, едва различимый среди густой листвы. Он взбирается на крыльцо, едва не ломая хрупкие перила, и рассматривает сооружение вблизи. Влажные доски, заросшие мхом и листьями ползучего плюща. Два оконных проема, с разваливающимися гнилыми рамами, чуть дальше ступеньки и дверь. Юнги смотрит сквозь разбитые стёкла внутрь дома, а затем дёргает ржавую ручку двери, которая без труда поддаётся. При каждом движении гнилые доски под ним скрипят и противно хлюпают, будто в любую минуту готовы сломаться под весом человеческого тела. — Я нашёл этот дом случайно, — голос Хосока долетает обрывками до Юнгиевых ушей и медленно растворяется в воздухе. — Подумал, что тебе было бы интересно знать об этом. — Я теперь даже не жалею, что мои кроссовки полностью промокли и сменили свой цвет, — Юнги улыбается и с его губ срывается глухой смешок. — Зайдем внутрь?

***

Перед глазами предстаёт некогда уютно обставленная гостиная. Деталей не так много, — прогнившие деревянные панели на стенах, книжный шкаф до отказа забитый книгами, журнальный столик, с кучей слепленных в одно целое журналов, кожаное кресло, порванный диван, темно-зелёные занавески на окнах. И солнце. Везде солнце. — Я так спешил показать тебе этот дом, что даже не успел войти сюда. А тут ничего так. Интересно, почему здесь больше никто не живёт? — Хосок приземляется на сырой диван и закидывает ногу на ногу. — Ты не голоден, кстати? Юнги рассматривает фотографии на полке, грамоты на стене и медали в незакрытой владельцем шкатулке. Он пробегается взглядом по еле различимым надписям на обложках старых книг, прикасается к пыльному проигрывателю виниловых пластинок и, наконец, отвечает на вежливый вопрос друга. — Нет, спасибо. Я сыт. Юнги кладёт свой рюкзак на диван и продолжает осматривать комнату. Хосок доедает принесённый с собой бутерброд. Он смотрит, как с каждым разом Юнги всё больше и больше погружается в собственные мысли, будто проникаясь историей семьи с фотографий. В его голове крутятся глупые вопросы, которые он хотел задать по дороге сюда, но почему-то обстановка сменилась слишком быстро, как и Юнгиево лицо. — Знаешь, Хосок, в детстве, когда мне было лет семь, папа любил прятать фотографии или деньги между страниц старых книг. Для меня было целым приключением отыскать все спрятанные им вещи среди десятков книг нашей семейной библиотеки, — Юнги еле заметно ухмыляется. Он берёт сырую книгу в толстой вельветовой обложке, садится на диван и трепетно перелистывает страницы, пока не доходит до середины. — После смерти отца я сжёг все книги, к которым он прикасался. Не пощадил ни одну, бросил в костёр все до единой. — Хён, я, правда, не знал. — Отец разбился насмерть в автокатастрофе. Ехал с какой-то очень важной конференции и не справился с управлением на дороге, представляешь? Мой отец, человек с двадцатилетним стажем вождения. Какая нелепость. Юнги поднимается, поправляет волосы, толстовку и без лишних слов направляется к стеллажу с книгами. Он ставит книгу на место, переводит взгляд на общую фотографию семьи на стене и долго вглядывается в их лица, молча наблюдая, как лучи заходящего на покой солнца последний раз освещают стены давно нежилой гостиной. Почему-то на душе становится жутко пусто. Хосок ещё какое-то время разглядывает его спину, испачканные штанины темных джинсов, еле заметное мокрое пятно внизу спины, а затем поднимается с дивана. Он подходит к Юнги и тянет его за рукав толстовки вон из хижины, не в силах больше выносить эту пытку. Солнце последний раз озаряет верхушки корабельных сосен тёплым свечением, а затем прячется за небосводом. В воздухе появляется прохлада.