Расскажи мне

— Бри? — Что? — Поверить не могу, что… — Я имею в виду, что за Бри? Ты меня так назвал? — А, ну да. — Ужасно, Сай. — Тогда Авраам Луи Гринфилд? — Авраам?! Во что ты там не можешь поверить? — Ты в моей спальне, под моим одеялом, мы оба не одеты, а внизу сестра уже наверняка сделала очередной невкусный завтрак. — Думаешь, твоя семья сильно этому удивилась бы, если учесть, что вчера мы ужинали все вместе как раз по поводу того, что мы вроде бы парочка? Это было ужасно. Нора выжала из себя все кулинарное мастерство — до такой степени, что пришлось заказать пиццу. Отец расчувствовался и пустил слезу, отчего половину вечера обнимался то с Брэмом, то с Саймоном, а мама, как ни в чем ни бывало и будто бы вокруг нее не происходил цирковой гротеск, травила шуточки из своей молодости. — Ты ведь останешься у нас? Уже поздно, не стоит среди ночи… Если хочешь, конечно, — мама после двух бокалов вина на диване откровенно засыпала, и от этого желала всем вокруг себя только добра, комфорта и мягких подушек. — Останусь, если Сай не против. — Не против, — сказал Саймон, хотя вообще-то больше всего ему хотелось умереть от стыда в своей кровати в гордом одиночестве. Нет, на самом деле все прошло отлично, но очевидно, что такие издержки личной жизни, как необходимость знакомства с родителями и вот это вот все — развлечение на любителя. — Не думал, что ты в моей спальне впервые вот так вот окажешься, — дверь Саймон закрыл изнутри и дёрнул несколько раз — для верности. Не открывается. — Я могу уйти, если хочешь. — Нет, не хочу. Ты хочешь спать на кровати или… — А где будешь ты? Ничего удивительного в этом вопросе нет, если конечно ты не Саймон. Ну, тот Саймон, в кровати которого из всех существ мужского пола со времён младенчества был только Бибер, да и тот — пёс без яиц. Тот Саймон, за которого даже каминг-аут совершил добрый самаритянин, тот Саймон, который дохренища времени строчил электронные письма человеку, которого видел каждый день. И если в кровать к тебе не просится человек, от одного вида которого в собственной спальне в штанах как-то неудобно. — А… Обычно я сплю на кровати. — Может быть, мне можно с тобой? — Я в душ, — Саймон понятия не имел, можно ли, и крайне нуждался в звонке другу, помощи зала, или хотя бы опции 50/50. Что, в сущности, такого? Кровать как кровать — если ты, конечно, не Саймон, который упустил лобовое признание в любви, и вполне мог не распознать тонкий намек на секс. В конце концов, с Леа же он спал — когда был совсем мелкий, и про эрекцию читал только в книжках, но тем не менее. С другой стороны, эта самая эрекция вряд ли Брэма удивит — в конце концов, это же естественно. «Секс не делает человека хуже или лучше. Секс сам по себе не есть что-то плохое, и ты не обязан заниматься сексом или воздерживаться от него, если сам того не хочешь», — почему-то эта мамина лекция двухлетней давности некстати всплыла в памяти — совершенно ни к чему. В конце концов, Брэм всего-то хочет спать с ним в одной кровати — абсолютно нормальное желание для человека, с которым ты впервые целовался на глазах всей школы, а потом — на заднем сидении собственной машины, потом — в школьном туалете несколько раз, и много где ещё. «Он просто хочет спать со мной в моей постели, и не стоило прятаться из-за этого в душ», — так Саймон решил. Тяжело. Впору бы бежать к маме за консультацией. — Извини, если что-то не то спросил, — Брэм, видимо, успел себе невесть что вообразить, и к тому времени, как Саймон вернулся, даже с места не сдвинулся — так и стоял посреди комнаты. — Нет, все нормально. Конечно можно, разумеется… Идиот, хотел заставить тебя спать на полу! — с волос вода капала прямо на плечи пижамной футболки, и Саймон действительно чувствовал себя самым настоящим, образцовым идиотом. — Сай, послушай меня и услышь, — Брэм шагнул к Саймону, обнял того за пояс и в самое его ухо так тихо, как только мог, сказал: — Я точно так же впервые окажусь в чужой постели, если ты согласишься. Понимаешь? — Ты кстати мог бы вслух сказать, вряд ли мама или отец не в курсе, чем влюбленные подростки могут заниматься в спальнях. — Ладно. Так можно мне к тебе в постель, Саймон Спир? — Можно, Авраам Луи Гринфилд. — Бесишь. — Ты, надеюсь, не храпишь, — уже десять раз можно было уснуть, но пялиться в древнее кинцо вдвоем показалась Саймону идеальным вариантом для совместного времяпрепровождения. Брэм сперва искренне, с интересом внимал доисторической комедии, но уже на двадцатой минуте устроил голову на плече Саймона и, судя по всему, задремал. — Нет, но если ты храпишь — я перегрызу тебе горло. — Уж проще задушить подушкой, — Саймон закрыл ноут и отложил его в сторону. Стало совсем темно, и почему-то думалось, что даже если Брэм улыбнется, как умеет, от уха до уха, во все тридцать два, то светлее не станет. — Подушкой проще, но горло перегрызть — драматичнее, — Саймон успел было подумать, что сейчас Брэм вполне мог бы укусить его где-нибудь в основании шеи, как часто делал — но нет. Брэм Гринфилд, первый мужчина в постели Саймона, действительно засыпал на его плече, и наверняка утром даже не вспомнил бы про свою угрозу перегрызть горло. — Я люблю тебя, Саймон Спир, — Брэм сказал это, когда Саймон наконец сумел удобно устроить голову на подушке и ноги под одеялом. Сказал и поцеловал его в почти полной темноте мимо губ. — Поцелуй ещё раз, — теперь поцелуй пришелся в висок, затем — в подбородок, а после — в яремную впадину. — Сай, чего бы ты сейчас ни хотел — ты только скажи, если вдруг передумаешь, и я уйду спать на пол, — Брэм сел на кровати, дотянулся до ночника и включил его. — Хорошо, ладно, — Саймон тоже сел, натянул себе одеяло чуть ли не на плечи, и всей душой желал погасить лампу. На то было две причины. Первая простая: свет резал глаза. Вторая сложнее: при свете мысль о возможном сексе в доме, где за каждой стеной кто-нибудь да спит, казалась не самой лучшей, в то время как пару секунд назад — когда было темно, и когда губы Брэма были у него на шее, Саймон был совершенно уверен в том, что сейчас — самое время. — Так что мне сделать? — Выключи свет, а потом продолжай. Если хочешь. Когда снова стало темно, стало проще — хотя бы потому, что краснеть на всеобщее обозрение Саймон ненавидел, а по собственным ощущениям краснел совершенно точно, когда футболка его была задрана по самую шею, и совершенно точно был красным, как помидор, когда футболку с него Брэм стащил, как и с себя. — Ради всего святого, Сай, хотя бы обними. — Извини. — Ничего, — Брэм взял руки Саймона и сомкнул их у себя за спиной, — Это на случай, если вдруг ты тоже понятия не имеешь, что делать. Саймон и в самом деле понятия не имел, что ему делать и что должно произойти — сны с Дэниэлом Редклиффом настолько детальны не были, а дальше поцелуев Саймон не фантазировал даже в душе по утрам — да ему, в общем-то, и их хватало. Проще всего было бы отправить Брэма спать на пол прямо сейчас, а самому под любым предлогом смыться до сортира и там взять себя в руки, вообразив его горячий живот прямо на своем, ладони на своей груди и его напряжённую спину под своим ладонями. — Может, всё-таки включить свет? — Зачем? — Хочу тебя видеть и не хочу все пропустить. — Что пропустить? — Саймон Спир, ты тупишь, — Брэм на ощупь нашел ночник и снова его включил, — Ты тупишь. Поэтому либо спи, в самом деле, либо соображай, — Брэм снова сел, стащил одеяло на край кровати. Затем взял ладонь Саймона в свою, поцеловал запястье, и поместил его ладонь на свою грудь, — Смотри. Трогай. Это так делается, Сай. Смотри, трогай и делай то, чего хочешь. По-моему, так это работает. И мы не обязаны это делать. Нам не обязательно. Можем прямо сейчас лечь спать. Или я могу и дальше целовать тебя столько, сколько попросишь, пока ты что-нибудь не решишь. Или мы можем вместе что-нибудь придумать. Только не прячься от меня под одеяло или в темноту, чтоб я тебя точно не увидел. Я уже достаточно тебя воображал. — Воображал? — О боже, Саймон, конечно воображал. Десятки раз. Представлял, что у нас мог бы быть секс на Хеллоуин — это был бы самый нелепый секс, даже если бы я догадался дверь закрыть, но мне эта идея нравится. Представь, кто-нибудь ломился бы дверь в поисках туалета, и тебе пришлось бы затихнуть, чтобы я сказал, что спальня занята. Ещё представлял, как это было бы в машине. И в школьном сортире. Представлял, как бы я стискивал зубы, чтобы не шуметь, как бы сидел у тебя на бедрах, или как бы встал перед тобою на колени. Сегодня утром вообразил тебя на мне, твой член у меня на животе, а потом свой у тебя в ладони. И кончил, когда представил, как ты поцелуешь меня. Здесь, — Брэм снова взял ладонь Саймона и поместил ее к себе на шею — основание ладони на ключицу, кончики пальцев — за ухом. — Что ещё? — Саймон притянул к себе Брэма за шею, живот к животу, и свободную руку поместил к тому на поясницу. В голове у него все помутилось, живот приятно потянуло — видимо, об этом Брэм говорил, — Начинаю понимать, как это работает. — Чувствую, что начинаешь. — Ты чувствуешь что? — на самом деле, Саймону совершенно стало не важно, что Брэм будет говорить — лишь бы говорил, в самое ухо, тихо и улыбаясь, и пусть хоть таблицу Менделеева рассказывает. — Твой член, Сай. Твердый. Вот что я чувствую. — Что ещё ты воображал? И Брэм рассказывал — как представлял пальцы Саймона у себя во рту, а затем влажные его пальцы на своих губах, как представлял его дыхание у себя на спине и поцелуй между лопаток, и бедра Саймона позади своих, и его член в себе — говорил, что понятия не имеет, как это ощущается, но и мысли достаточно, чтобы заскулить и кончить. Говорил, что представлял белую ладонь Саймона на своей шее, или на своем бедре, или обе его ладони на своей спине и лодыжки, скрещенные за своей спиной, и горячий лоб Саймона у себя на плече. Говорил, что испытал крышесносный оргазм во сне — тогда ему снился несчастный школьный бассейн, клише из звёздного неба и Саймон. Оба по плечи в воде, Саймон едва держится одной рукой за бортик, а другой — за его шею, а сам Брэм поддерживает его под бедра. У Саймона вся шея в бордовых кровоизлияниях — там, где были поцелуи. Саймон не слушал, хоть и слышал — теперь Брэм оказался под ним, с разведёнными ногами и сползшими с задницы боксерами, и все его слова звучали Саймону то в висок, то в губы, или вибрировали в глубине его груди. Брэм, кажется, совсем поплыл, или же Саймон оглох — ни слова не мог разобрать. Затем Брэм совершенно точно замолчал, и переместил ладонь Саймона со своей груди к низу живота, затем — в пах, кое-как свободной рукой стянув с него и с себя шорты ещё ниже, и тогда сказал: — Не могу больше, Сай, уже больно. Брэму хватило нескольких прикосновений к члену, чтобы кончить, а к себе Саймон и вовсе не прикоснулся — Брэм коротко и очень тихо вздохнул, вздох его прервался на середине, а потом был очень тихий, едва различимый стон, выдохнутый в основание шеи Саймона, отчего у того потемнело перед глазами на пару секунд — потом Саймон обнаружил себя лежащим на груди Брэма, с больно стучащим в груди сердцем и со стесняющим жаром в низу живота. — Сай. Живой? — Твоими стараниями. Салфетку бы. Или в душ. — Обожаю тебя. Теперь буду представлять, как ты кусаешь губы, когда вот-вот кончишь. — Мои или твои? — Твои, но если надоест — свои представлю, — Брэм улыбнулся по-своему, во весь рот, а затем повернул голову в сторону и сказал: — Поцелуй, — и Саймон поцеловал его шею там, где сам Брэм указал раньше — над ключицей, по ходу мышцы со сложным названием, и за ухом. Потом было ещё несколько поцелуев в слегка онемевшие губы — просто чтобы прийти в себя, холодно-влажные салфетки и теплый поцелуй от Брэма в живот, а потом ночник погас — Брэм его выключил, конечно же. — Бри? — Что? — Поверить не могу, что… — Я имею в виду, что за Бри? Ты меня так назвал? — А, ну да. — Ужасно, Сай. — Тогда Авраам Луи Гринфилд? — Авраам?! Во что ты там не можешь поверить? — Ты в моей спальне, под моим одеялом, мы оба не одеты, а внизу сестра уже наверняка сделала очередной невкусный завтрак. — Думаешь, твоя семья сильно этому удивилась бы, если учесть, что вчера мы ужинали все вместе как раз по поводу того, что мы вроде бы парочка? — Я удивлен, что отец не прибежал сюда вчера вечером с пачкой презервативов и фейерверками.