***
— Поднимайся, скумбрия! — Чуя слегка потряс спящего Дазая за плечо, который недовольно съёжился от того, что его разбудили в такую рань. — Ммм… — Осаму медленно распахнул глаза в сопровождении невнятного мычания. Дазая, принявшего сидячее положение, тут же встретила нежная улыбка возлюбленного (что совсем несвойственно для Накахары), протягивающего ему белый антикварный столик на ножках для завтрака в постель. Дазай был так тронут поведением Чуи, что его утреннюю сонливость как рукой сняло. Он с довольным урчанием принял сюрприз от возлюбленного, одарил того нежным поцелуем в щёку. Пока довольный Осаму был занят трапезой, Накахара заказал на поздний вечер столик в очень романтичном ресторане недалеко от их дома. Заведение располагается на крыше одного из небоскрёбов Йокогамы, откуда открывается чарующий вид на город. Накахара любил ночную Йокогаму. Любил ее ночные огни, что мерцали словно светлячки в темном, столь неизвестном для обычного путника лесу. Любил её запах: где-то это был запах блуждающей совсем рядом бедности; где-то неистового богатства, и, зачастую, грязных денег; а где-то дышащей тебе в спину смерти. Все эти запахи (что едва уловимы для обычного человека) такие родные для Накахары, но такие острые и кромсающие душу на мелкие частицы, едва не стирая в пепел. Чуя так же очень любил и море Йокогамы. Помнится ему, что как-то они с Дазаем ходили на пляж «просто позагорать, Чуя, пойдем», но в итоге рыжая макушка возвращалась домой насквозь мокрая под истеричный хохот Осаму.В итоге дома кто-то спал на полу и еще неделю молил прощения.
Как бы Накахара не хотел это признавать, но он любил Дазая.Самой большой ошибкой его жизни было не придать этому значение.
***
Скрип кровати и стук посуды друг о друга из соседней комнаты спустили рыжика с небес на землю. Довольный и сытый Дазай нёс антикварный столик с посудой на кухню, чтобы поставить в раковину, и рыжик решил этим воспользоваться. Чуя с хитрой ухмылкой направился к возлюбленному, нежно обнимая того сзади, параллельно скрещивая руки в замок на перебинтованных плечах. Мафиози опалил Осаму своим горячим дыханием, всё плотнее и плотнее прижимаясь к теплой спине Дазая, который в этот момент спокойно выполнял привычную для себя рутинную задачу — мытьё посуды. — Ты готов к сегодняшнему дню, суицидальный фанатик? — нагло ухмыльнулся и язвительно произнёс рыжик. Дазай, развернувшись, уже было открыл рот чтобы съязвить в ответ, как за долю секунды был притянут Накахарой за воротник своей домашней футболки так, чтобы их лица были наравне. Суицидник опешил и не успел опомниться, как его губы накрылись в длительном, требовательном, чувственном и таком нужном поцелуе. — Наглый коротышка, — оторвавшись от «чужих» губ, пытаясь перевести дыхание после поцелуя, наконец ответил Осаму, — конечно, готов. — в мгновение опешившее выражение лица Накахары растянулись в нежной улыбке, прежде, чем губы Дазая коснулись аккуратного носика Накахары.***
Спустя час голубки вовсю вели бурную беседу, не спеша шагая по парку рядом с их домом. Этим летом парк был красив как никогда — весь периметр был засажен различными кустарниками, деревьями, на некоторых из которых располагались птичьи кормушки. В самом центре парка росло большое, ароматное персиковое дерево с маленькими листьями, что устало падали на землю, образуя вокруг ствола розовый ковер; воздух был невероятно чистым (в отличие от пределов ворот этого райского уголка) и аромат цветущего дерева разносится как минимум в радиусе одного квартала. Близ аллеи росли кусты сирени, что делали это место еще более прекрасным. У Дазая аллергия на эти бутоны цвета пурпура и алебастра. Стоит ему хотя бы пару минут постоять рядом с этими пахучими кустами — тот весь красный, чихает и чувствует себя крайне паршиво. Когда-то он пытался использовать сирень, как очередной метод самоубийства, но у Осаму ничего не вышло, разве что аллергическую реакцию в виде сыпи и температуры.***
Впервые, когда Чуя и Осаму пришли в этот парк прогуляться, здесь цвела сирень. Накахара знает, что у его ненавистного напарника аллергия на цветущую красоту, но, блять, он обязан посмотреть на то, как этот суицидник недоделанный мучается, поэтому виду не подает. Рыжий садист специально водит шатена по аллеям близ кустов, ехидно ухмыляясь и наблюдая за чихающим Дазаем. Каждый его чих, каждый его замученный взгляд с проступающими венами заставлял крутится счетчик внутри Чуи. «Так, сука, это тебе за испорченную шляпу, это за подножку сегодня утром, это за противную рожу, это…» — Блять, мумия. Ты заебал, прекрати чихать, реально бесишь! — Дазай посмотрел на него так измученно, что Чуя вот-вот уже срывается на «Осаму, пойдем. Так и сдохнуть недолго», но быстро опомнился, оправдывая себя, мол, «весело, хуле». — Чу… — Дазай не договорил, продолжая чихать, — сирень, аллер…аллергия… — снова чихает, — может, уже пойдем, а, Чуя? В конце концов Чуя согласился уйти. Нет, не потому, что ему стало жаль Дазая, совсем нет. Время уже позднее, а завтра рано вставать, вот и пришлось пожертвовать своим веселым привкусом мести. Только вот жизнь распорядилась иначе и будто отомстила Накахаре за издёвку над недосуицидником.Лечить Осаму пришлось ему.
Осаму с Чуей очень любили прогуливаться по этому месту, вдыхать запах лета и цветущего персика, болтать о чем угодно или просто идти молча, зная, что это молчание не напрягает ни одного из них. Оно было для них особенным, ведь тут, прямо под деревом, под которым они стояли — они впервые поцеловались.***
Ночная Йокогама. Ночью в этом портовом городке вступает в дело зло и этот город целиком и полностью принадлежит Мафии. Просыпается тёмная сторона города. Очень, и очень опасно не находиться в пределах своего дома в тёмное время суток, ведь на каждом углу царило ощущение, будто тебе дышит в спину смерть, опаляя твою шею холодным до кипятка дыханием. Ощущение, будто за тобой наблюдают и далеко не с лучшими намерениями. Эта давящая, душащая и до ужаса пугающая атмосфера ночного города невыносима, но по-своему прекрасна. Прекрасно Йокогамское море, обретающее совершенно новое, невиданное доселе сияние луны и едва заметных звезд; прекрасны огоньки из окон домов её жителей; прекрасны пейзажи родного города, что был изучен вдоль и поперёк, но играл всё новыми и новыми красками, которые он приобретал за каждую новую ночь. Ночью этот парк невероятно прекрасен: мелодия листвы, сияние под лунным светом реки, стрёкот сверчков, чистый воздух и…спокойствие. Это спокойствие другое, оно отличается от дневного, когда парк наполнен людьми и их питомцами. Сама тишина, которую нарушает лишь мелодия природы мгновенно расслабляет и одновременно до ужаса пугает. Двойной чёрный всегда любили это место, особенно ночью. Они приходили сюда после тяжёлых рабочих суток и расслаблялись, развалившись на приятной, щекочущей кожу траве, наслаждаясь той самой мелодией и считая звёзды. Но особенно Двойной чёрный любили место под одним из персиковых деревьев. Особенно летом. Это дерево невероятно сладко пахло персиками, а под ним царила романтичная атмосфера. Чуя и Осаму встречались уже неделю, но ещё ни разу не целовались. Дазай решил это исправить, но знал, что рыжик так просто не согласиться в силу своего характера. Суицидник знал его как никто другой, ведь они так долго работают вместе. Они знают друг о друге буквально всё. Осаму решил воспользоваться этим и схитрить. Он знал, что Накахара очень гордый и упёртый, поэтому решил на этом сыграть. Разумеется, со счётом в свою пользу. — Хэй, ко-ро-ты-шка! — провокационно и театрально мелодично, щурясь, протянул Дазай, воплощая свой план в жизнь. — Чего тебе, мумия?! — мгновенно напрягся рыжик. Ему сразу не понравился такой тон. Он знал, что за ним скрывается и происходит в дальнейшем. Рыжик был уверен, что эта шпала что-то задумала.И это что-то точно не внушало Накахаре спокойствия.
— Мы ни разу не целовались, хотя встречаемся уже неделю. Не кажется ли тебе, что нужно это исправить? — выражение хитрого лиса, нависшего над смущённым и красным, как помидор Накахарой, расплылось в похотливой и требовательной улыбке. Чуя опешил, и от смущения промямлил что-то вроде «О-отвали, я н-не… », — рыжая макушка так смутилась, что язык заплетался. Осаму умильнулся этой картинке и выдавил характерный звук. Таким он не видел Накахару, пожалуй, впервые. — А что, слабо тебе, коротышка? — как Дазай и ожидал, гордость Чуи не смогла сопротивляться провокации. — Мне — ни разу, а вот тебе, шпала — да. — Чуя вздернул голову наверх, а рыжие волосы весьма дерзко и грубо (сексуально, как показалось Осаму) откинулись за его спину. — Иначе ты бы уже сделал это, Дазай, — Накахара прожигал его взглядом. Еще немного и последний обратился бы в пепел. В такие моменты Чуя выглядел настолько соблазнительно и уверенно, что Дазаю, как обладателю сверхострого языка, толком даже сказать было нечего. В ответ на столь язвительный ответ Накахары (за что тот непременно получит) Осаму уверенно шагнул вперёд, ожидая дальнейшей реакции явно не ожидавшего таких действий, мальчика. Дазай осторожно отодвинул прядь морковных волос за ухо и его будто ток пронзил — настолько Накахара был для него невесомым и желанным. Сердце Чуи забилось со скоростью света, а дыхание сводило на ноль. Осаму смотрел на него с такой нежностью и, определённо, любовью, что Чуя сам потянулся к нему за поцелуем. Губы рыжего с такой уверенностью накрыли губы Осаму, что последнего сорвало на тихий стон. Но шатен не собирался оставаться в пассивном положении слишком долго. Он, со всей своей любовью к этому мальчику, аккуратно коснулся таких манящих, пухлых губ и ответил на поцелуй. Их руки сплелись, а земля буквально уходила из-под ног, туманя разум. — Не слабо, — отстранившись, Чуя, расплывавшийся в довольной улыбке, прижался к шатену, скрестив свои руки за его спиной. — А слабо еще раз? — но в ответ на это лишь пнул шатена под колени, не выпуская того из своих объятий.***
— Помнишь это место, мумия? — лицо Чуи растянулось в нежной улыбке с едва заметной усмешкой от нахлынувших воспоминаний. Ему внезапно захотелось повторить это. — Конечно, здесь я так удачно взял тебя на слабо, коротышка, — Дазай, взглянув на Накахару, понял его многозначительный и такой цепляющий взгляд. — Ты думаешь о том же, о чём и я? — Осаму не стал отвечать на этот риторический вопрос возлюбленного. Он похотливо улыбнулся, смотря сверху вниз на хозяина Смутной печали. Накахара одарил шатена уверенным взглядом, притянув за чёрный галстук к себе и страстно поцеловал, зарывшись пальцами в мягких волосах Осаму. Дазай же, в свою очередь, взял первого за талию и крепко прижал к себе. Для них в этот момент не существовало ничего и никто вокруг. Только они и их чувства, которые заставляли биться сердце сильнее обычного. Двойного Чёрного не волновали заинтересованные взгляды прохожих, удивлённых взаимоотношениями двух значимых лиц Портовой Мафии. Осаму и Чую не волновало ничего, кроме их самих. Они искренне наслаждались друг другом и моментом.***
— Смотри, Чуя! Там ларёк с блинчиками! — глаза суицидника засверкали при виде этих блинчиков, — хочу! — он произнёс это как-то по-детски и очень мило! Ну как Накахара мог устоять перед этим очаровашкой? — Я тебя понял, подожди меня тут, я скоро приду, — рыжик подмигнул первому, помахав рукой и пошёл в направлении ларька. — Угу, — Осаму растянулся в довольной улыбке, рассматривая, словно в первый раз, удаляющуюся фигуру возлюблённого, — Идеален, — вздохнув, прошептал Осаму. Пока Дазай ждал, перед ним мелькали счастливые парочки, бурно и весело о чём-то беседующие. Он им не завидовал, ведь у него самого самые лучшие отношения с самым лучшим мужчиной; Осаму был уверен, что проведёт с Чуей долгую и поистине счастливую жизнь.***
Пять минут спустя Осаму заметил идущее впереди довольное лицо возлюбленного, держащего в обеих руках по блинчику. Дазай был невероятно рад тому, что наконец поест! Ну, а кто не проголодается за пол дня прогулки? Правда, блинчикам он был рад не больше, чем Накахаре. Его тонкое тело, точёная фигура, острые черты лица, мягкие волосы; его характер. Он любил его целиком и полностью, каждую мельчайшую деталь.***
Глава исполкома жадно набросился на свой блинчик. Через минуту от него ничего не осталось, в то время как хозяин Смутной Печали неспешно, наслаждаясь и довольно жмурясь, доедал оставшуюся часть блинчика. Внезапно телефон Дазая начал разрываться от звонков. Тот вздрогнул от неожиданности, но всё же, Дазай с раздражением вынул телефон из заднего кармана чёрных брюк и посмотрел на входящий звонок. Звонил Мори. — Этого ещё не хватало… — Перед тем, как взять трубку, суицидник поймал на себе заинтересованный взгляд напарника, который только что проглотил последний кусок и культурно-грациозно промокнул рот салфеткой. — Понял, Мори-сан. Через пять минут буду — Осаму быстро нажал «сброс» и начал набирать своего водителя. — Может объяснишься? — Накахара немного напрягся. Вдруг что-то серьёзное? Осаму сделал глубокий вдох. — Да так, рыжик. Нужно всего лишь быстренько разобраться кое с кем. Клянусь, что когда вернусь, я подарю тебе прекрасный вечер, — Дазай одарил рыжика самой тёплой улыбкой, на которую только был способен и поцеловал того в макушку. — Только вечер? — Накахара приподнялся на цыпочках и одарил Осаму поцелуем в щёку. — Если будешь себя хорошо вести, Чуя, то всю жизнь, — шатен наклонился, обвивая талию Накахары забинтованными руками, притягивая к себе. Уткнувшись носом в солнечную макушку Чуи, Осаму почувствовал, как его легонько ударили в грудь, на что-то лишь усмехнулся. — Точно? — Накахара сжал рубашку Осаму в кулак, раздражённо жмурясь. — Клянусь, что буду вместе с Накахарой Чуей до самого последнего нашего вздоха и седины, но только если он спилит все свои шипы и будет послушным мальчиком, — Осаму растянулся в нелепой улыбке, что потом перешла в звонкий смех. — Дурак, — притянув к себе за плечи, прошептал прямо в губы Дазая Накахара. До жути родные губы, до жути приятные и нужные, как кислород, поцелуи — вот, что было так важно для них сейчас. — Мне пора, Мори-Сан не любит опозданий, — чмокнув рыжего на прощание, высокий силуэт, чей плащ развивался по ветру птицей, удалялся. Рыжий, в ответ на все это, лишь фыркнул и развернулся в сторону дома, хаотично передвигая ногами и пиная какой-то камешек.***
Накахара зашёл в квартиру, полностью погруженный в себя; с каждой минутой чувство дискомфорта и некой тревоги сжимали его изнутри, но причину, по которой они могли возникнуть, мафиози не знал. На кухне лежал неаккуратно брошенный на стул фартук. Чуя взял его в руки, чтобы убрать в один из кухонных ящиков, но из кармана на груди выпала небольшая свернутая бумажка. Накахара уже хотел ее выкинуть, пока не увидел, что там что-то написано.Так и знал, что ты прочтёшь, Чуя.
Я хотел ещё раз поздравить тебя с нашей первой годовщиной, ну, и, конечно, за то, что до сих пор не придушил меня за всё это время, спасибо.
Ах, да, загляни во второй ящик комода в спальне.
Люблю, ещё увидимся.
«Опять очередная ванильная поебота, фу, Осаму», — сам невольно заливаясь краской, Накахара, всё же, пошел посмотреть во «второй ящик комода в спальне». Открыв ящик, Накахара почувствовал этот запах. Ромашки. Его любимые ромашки. Натянув улыбку до самых ушей, а может, затылка, Чуя пошёл искать вазу, не отпуская в голове ту мысль, что Дазай, всё же, помнит такие детали, как любимые цветы, или, например, любимого цвета в детстве.***
Ближе к шести часам вечера, на телефон Накахары пришло уведомление о сообщении.Буду через час. Напомни, пожалуйста, название ресторана?
Отписавшись Осаму, Чуя продолжил собираться. Он гладил рубашку сначала себе, а потом Дазаю, чтобы тот, сразу переоделся и не тратил время на глажку. И плевать, что обе эти рубашки принадлежали Осаму. Накахара собрал волосы в привычный для себя хвост и начал одеваться. Надев рубашку, что была точно больше мафиози размера на два точно, в нос будто ударил запах Дазая. Любимый запах Накахары Чуи. Закатав рукава к локтям, Чуя уже собирался уходить, но понял, что забыл оставить такую же милую записку для возлюбленного. Начеркав что-то быстро на бумажке, и положив её прямо на рубашку Осаму (чтобы тот наверняка ее заметил), Накахара вышел из квартиры.***
Спустя около десяти минут, Чуя, всё же, дошел до ресторана. Поднявшись на лифте на самый последний этаж здания, к нему подошла милая официантка, что пригласила его внутрь. — Накахара-сан, добрый вечер! Проходите, у вас заказан столик? , — осмотрев ресторан, что был украшен в стиле либерти, Накахара прошел внутрь, улыбаясь все той же официантке, что сегодня не казалась ему такой надоедливой и навязчивой, как-то обычно бывало. — Добрый, Люси. Да, заказан, — указав на самый дальний столик у панорамного окна, Накахара прошел к нему, стягивая с себя пальто. — А, Накахара-сан, верхнюю одежду оставьте, пожалуйста, в гардеробной. Прямо и направо по коридору, — закончив, официантка, словно порхая, ушла в другую от Накахары сторону. Мафиози, пройдя в гардеробную, оставил пальто и вернулся в зал к своему столику.***
Тишину в квартире Осаму и Чуи прервал звук вставляющегося ключа в скважину, а затем и негромкие шаги. Пройдя внутрь и, скинув с себя пальто, Осаму направился в сторону ванной комнаты, чтобы принять душ. Закончив со всеми водными процедурами, Дазай взглянул на часы и понял, что опаздывает. Быстро скинув с себя полотенце и одевшись, Осаму заметил маленькую записку, но из-за того, что ему сейчас не хватало времени, решил, что прочтёт по дороге.***
Буквально вылетев из квартиры и положив бумажный сверток в карман брюк, Осаму побежал в сторону ресторана, встречу в котором ему назначил возлюбленный. Проходившие мимо люди наверняка подумали, что глава исполнительного комитета мафии сдурел, а может, за ним открыли погоню, но Осаму вопросительные взгляды прохожих мало волновали, ведь Чуя наравне с Огаем терпеть не мог опоздания. Добежав до нужной ему улицы, Дазай, всё же, вспомнил о записке, что лежит у него в кармане. Сбавив шаг и развернув свёрток, начал читать.Ты, конечно, дурной ванильный придурок и иногда мне и вправду хочется придушить тебя, но, чёрт, я люблю тебя, Осаму.
Ах, да, спасибо за цветы, они прекрасны.
— Уж точно не прекрасней тебя, Чуя, — сжав свёрток в кулак и почти шепотом, на вздохе с мимолетной улыбкой и розовым румянцем пролепетал Осаму. Дойдя до нужного квартала, Осаму уже видел то здание, о котором говорил ему возлюбленный. Неподалёку от него шла какая-то стройка, что до сих пор не была закончена уже три месяца. Решив, что пройдя мимо неё он доберётся до ресторана немного раньше, Осаму пошел в эту сторону.***
Задумавшись, Осаму не заметил и даже не услышал те чудовищные взвизги и крики мужчин, что говорили Дазаю быстрее уходить, но было слишком и слишком поздно. С оглушительным треском и молниеносной скоростью прямо на мафиози летели тяжёлые, металлические балки.Смерть наступила...
...мгновенно.
***
Чуя, что сидел ничего не подозревая и ожидая возлюбленного битый час, уже было придумывал то, что Осаму просто его бросил, что он его не любит. А что ещё хуже, променял Накахару на какую-нибудь длинноногую девчонку. Пока он ждал, в голове пронеслись все те моменты, что были с этимОдин человек был приравнён к целому миру. Один человек и стал этим миром.
Прошло уже два часа и тогда мафиози понял, что Осаму не придёт. Сквозь пелену нахлынувших слёз Накахара выбежал из ресторана. Спустившись по лифту и закрывая рот рукой, чтобы не закричать от осознания предательства от самого родного человека, Чуя вышел из здания. Роняя слёзы на асфальт и задыхаясь то-ли от боли, то-ли от нехватки воздуха, остановился. Чуть поодаль Накахара заметил несколько бригад скорой помощи и полиции. "Плевать", - пронеслось у рыжего в голове. Последняя, кстати говоря, раскалывалась, как не в себя. Проходя мимо, Чуя заметил до боли знакомую макушку, и более того, окровавленную забинтованную руку.Нет, нет, нет, нет, нет, нет..! Быть этого не может...
Подойдя ближе и понимая, но не признавая, всё встало на свои места. И то, почему Осаму не пришел в назначенное время, и то, почему на сердце Накахары была тревога. Чуть поодаль от обломков мафиози заметил бумажку. Его записку, что оставил он Дазаю. Пелена слёз и раскалывающаяся голова в перемешку с необъяснимой болью сделали свой удар и Накахара потерял сознание на месте. Пустая Йокогама, пустые улицы и гнилые люди. По узкой тропе шёл невысокий юноша, с букетом ромашек, что были любимы его возлюбленным. Солнце играло с волосами Чуи, заставляя их сиять ярче себя; а ветер обвивал их, убирая с бледного, уже давно не спавшего лица.Только вот Накахаре было всё равно.
Ему было всё равно на это блядское солнце; всё равно на это небо, что сверкало в цвет глаз юноши; на этих людей, что фальшиво и так наигранно высказывали ему свои соболезнования и пытались как-то подбодрить Чую. Его солнце, его небо и его мир — погас, ушёл бесследно, оставив после себя только помятую душу и клятвы, коим не суждено сбыться. Больше глаза мафиози не сияли, как раньше — они были пусты и стеклянны, бездушны и безжизненны. Накахара присел на скамью рядом с надгробием у могилы, положил цветы и долго сидел молча, вглядываясь в портрет Осаму. Сейчас он просто смотрел в его глаза через пелену слёз, что не сходили с его глаз уже больше недели. Упавшие на лицо пряди волос уже были пропитаны слезами, а губы уже привыкли к этому неприятному вкусу солёной печали и бесконечной скорби. Чуя сидел долго, почти неподвижно до самой темноты, и лишь когда смотритель кладбища мертвенно тихо подошел к юноше, и, положив руку на его плечо, кивнул в сторону выхода из этого «города мертвецов». — Он клялся, он обещал, понимаете? — почти срываясь на крик и истерично зарываясь руками в волосы, плача, объяснял Накахара смотрителю. В его красных, что было видно даже в темноте, глазах не осталось ни капли надежды, ни капли души. — Что ушло — руками не захватишь, и клятвы все останутся пусты, ведь так повелось природой, что человек не может вырваться из лап смерти, если ему было суждено умереть. Против этого круговорота жизни никакие обещания и клятвы не помогут, — смотритель понимающе похлопал скорбящего по плечам и развернулся, оставив юношу наедине с собой и своими мыслями, — не задерживайтесь здесь долго, пожалуйста, Накахара-сан. Лишь слеза, что медленно катилась по щекам мафиози, упала прямо на букет ромашек на могиле, опалив тех вечной скорбью по их владельцу.