Полюбив - не отрекайтесь

Мало-помалу первая нервная суета улеглась. У Фандорина взяли первые показания, но, принимая во внимание его состояние, не стали слишком мучить расспросами, отложив выяснение подробностей до завтрашнего дня. Эраст лежал у себя в комнате на жёсткой кровати, на той же самой, на которой провалялся с неделю после посиделок в "Крыму" с Ахтырцевым. Только вместо раненого бока болела рука. Повязка сжимала её крепкой хваткой, голова кружилась, а перед глазами то и дело мелькали чёрные точки. Но Эраст не мог заснуть, как ни пытался. Стоило ему закрыть глаза хоть на минуту, как всё то, что случилось в доме Каннингема, всплывало в памяти с поразительной ясностью. Пистолет в дрожащей руке Бриллинга, его полный смятения взгляд, тело Каннингема, распластанное на полу в неестественной позе, сухой щелчок не прогремевшего выстрела... Вдруг откуда-то с улицы донёсся крик "Пошевеливайся!", свистнул кнут, процокали куда-то копыта, и вновь воцарилась тишина. Фандорин лежал неподвижно, глядя в стену. На улице темнело, и в комнате постепенно стал сгущаться полумрак. Вновь и вновь он переживал заново каждую минуту, которая (он это знал!) врезалась в его память навсегда. Он чувствовал, что случившееся будет преследовать его даже во сне, станет его проклятием. Проклятием ли?.. "Прости меня, я не мог поступить иначе, - эти слова, словно по заколдованному кругу проносились в его голове, - Я обязательно вернусь к тебе." Фандорин стиснул зубы и мёртвой хваткой сжал ладонью край одеяла. Как же это всё случилось? Как? Как?.. Он и боялся верить, и в то же время знал, что если у него не будет этой веры, то у него не будет ничего. Вся жизнь разделилась на "до" и "после", раскололась, словно дерево, от ударившей молнии - напополам. Но произошло это не сегодня, а в тот самый приснопамятный день, когда он лежал на этой кровати, уже почти оправившись от ранения, и ждал когда же, когда придёт этот таинственный чиновник особых поручений. Если бы он знал, что с Иваном Францевичем случилось тогда то же самое, что он тоже не находил себе места после той встречи. И главной причиной этого смятения было навязчивое ощущение, что с ним происходит что-то такое, что он, сильный, волевой человек не в состоянии контролировать. Но, разумеется, Эраст всего этого не знал. И поэтому всё произошедшее стало для него громом среди ясного неба. Больше всего волновал и заставлял сжиматься его сердце даже не тот факт, что Бриллинг оказался связан с "Азазелем", а то, что в таких обстоятельствах, оказавшись по ту сторону баррикад - он не выстрелил. Не выстрелил... И предпочёл убить себя, оставив жизнь Фандорину. "Почему? Как это возможно? Как я это заслужил?" – повторял он про себя снова и снова. Он не мог понять, что зачастую любовь не нужно ничем заслуживать. Она появляется вопреки всему, беспричинно, наперекор самым враждебным обстоятельствам. И иногда её невозможно не принимать во внимание, она рушит все логические схемы, расчёт, здравый смысл, и всё, кроме неё, становится не важным. И тогда самый сильный мира сего становится бессилен под взглядом любимых глаз. Так неужели всё-таки Бриллинг его... Фандорин не мог додумать эту мысль до конца, его бросало в жар и он в отчаянии закрывал лицо руками . А память подбрасывала всё новые и новые образы. Перекошенное от удивления и ярости лицо Лаврентия Аркадьевича после того, как Фандорин, запинаясь и дрожа всем телом, доложил, что Бриллинг есть государственный преступник, состоящий в организации "Азазель". Эти его глаза на выкате, встопорщенные усы и громовое, раскатистое: "Что-о? Что-о-о?!" Да вот и то, ваше высокопревосходительство... Но самого главного воспоминания он боялся. Было неловко и стыдно за себя... как он мог?! И точно ли это было? Он вытянул перед собой здоровую руку и в угасающем свете дня посмотрел на неё, словно видел впервые. Он касался его лица. Это было, было на самом деле, наяву, а не примерещилось ему сгоряча. И самое главное - он признался ему в любви. Эти слова... они вылетели сами собой, непроизвольно... он не хотел! То есть... если бы не свершился весь этот всепоглощающий ужас, смог бы ли он признаться в этом даже самому себе, а уж тем более ему? Ответ не находился. Сон настиг Эраста внезапно. Словно ватой обложило со всех сторон. И ни один образ во сне его не потревожил, дав отдохнуть его вымотанной душе. Сколько проспал – он не знал, час, два ли, но проснулся он от того, что кто-то тихонько трогал его волосы и чуть слышно шептал: - Эраст... бедненький... что тебе пришлось пережить... В сумрачном состоянии полусна-полубреда перед его мысленным взором предстало красивое и грустное лицо Ивана Францевича. Фандорин улыбнулся уголками губ и медленно открыл глаза. На невысоком стульчике, рядом с его постелью, в светло-голубом платье сидела Лиза. Он облизнул пересохшие губы и сиплым со сна голосом произнёс: - Лиза? Это Вы? Как Вы здесь оказались? - и закашлялся. Она поспешно взяла со стола стакан воды и протянула ему. Эраст осушил его залпом. - Я... - она смущенно опустила глаза долу и затеребила кружевную оборку, - Утром я не находила себе места, в голову лезли мрачные мысли, с которыми мне было невмоготу совладать. Поэтому я отпросилась у фрау Пфуль, взяла извозчика, и вот... я здесь. Меня впустила Ваша квартирная хозяйка. Вы ведь не сердитесь, что я приехала не спросясь? - Нет... что Вы... - Я переживала, Эраст Петрович... - Лиза, право, зачем же по отчеству? - он слабо улыбнулся. - Эраст... - она тоже улыбнулась и робко подняла глаза. Ах, Лиза... Что же теперь делать? Случившееся накануне всё расставило по своим местам. Будто пелена спала, и Эрасту стало кристально ясно, почему он так долго тянул с предложением руки и сердца, и почему чем благосклонней становилась m-lle фон Эверт-Колокольцева, тем больше у него росло чувство, что на каком-то перекрёстке он свернул не туда. Так что же делать? В глубине души он надеялся, что когда-нибудь он искренне сможет полюбить эту милую невинную барышню, что из симпатии вырастет то самое чувство, о котором он читал в книгах, но увы... Теперь он понимал, что выдавал желаемое за действительное, а на действительное до самого последнего момента не обращал внимания. И даже не совсем так... Он просто знал, твердо знал, что все, что он чувствует к Бриллингу, этот морок, это безумие - никогда не будет взаимным. Потому что так не бывает. Не может быть. Интересно, а Иван Францевич... Господи, неужели хоть на малую толику он чувствовал что-то похожее к нему, Фандорину? Ежели да... Тогда он самый счастливый человек на Земле!.. Стоп. Опять мысли уводят куда-то совершенно не туда. Что же делать с Лизой? Вот, она здесь, сидит и ждёт, что ты что-нибудь скажешь, а ты лежишь как полено и молчишь. - Лиза... Давеча вы сказали, что уехали, отпросившись у Эммы Готлибовны. А как же ваш papa? Он знает, что вы здесь? - Папенька с утра уехал на службу, так что я всё равно не смогла бы у него отпроситься. Да я уж и не маленькая. Эраст, я очень... очень испугалась за Вас, - на солнце словно набежала туча, Лиза нахмурилась и её глаза подозрительно заблестели. - Полно, полно, - Эраст накрыл её руку своей, - Ничего страшного не случилось. - Это не так! Случилось! Вы сами это понимаете, только расстраивать меня не хотите! Я до сих пор не верю... Этот Бриллинг... Какой ужасный человек, ужасный, ужасный! Эраст промолчал. Что тут скажешь? Отныне он будет вынужден выслушивать подобное постоянно. И ведь не возразишь, не поспоришь. Нет, всё-таки странно, как может повернуться всё с ног на голову в одночасье. Не прошло и суток, как он превратился из честного человека и слуги отечества в сообщника государственного преступника! И почему он не сгорает на месте от стыда и ужаса? То есть он сгорает, но истинной причиной огня, сжигавшего его душу, был вовсе не стыд, а боль и страх за Бриллинга. Как он, где он теперь? Воистину, человек предполагает, а Бог располагает. Он устало прикрыл глаза. Рука ныла нестерпимо. Видимо Лиза это почувствовала, потому что забеспокоилась: - Эраст, Вы плохо себя чувствуете? Я утомила Вас, простите меня. Вам нужен покой, так сказала Ваша хозяйка, а ей доктор сказал, так что можете быть в этом уверены! Ах, я даже представить не могу... Наверное, Вам ужасно больно!.. - И не представляйте. Вы преувеличивайте. Всё вполне терпимо, верьте... моему слову, - Эраст чуть запнулся на этой фразе, которая теперь для него имела уже совсем другой смысл, - Просто... Просто я почему-то очень хочу спать. Просто непреодолимо! Вероятно доктор, о котором Вы упомянули, дал мне снотворного. - О, я понимаю! - Лиза живо встала и беглым движением расправила складки платья, - Выздоравливайте поскорей, обещаете? - она ласково пожала его здоровую руку, - До встречи. Долго ещё после её ухода в комнате стоял лёгкий флёр её цветочных духов. Эраст соврал. Он не хотел спать. Да... Теперь, видимо, враньё войдёт у него в привычку. Прошло два месяца и наступил сентябрь. Жизнь Эраста вошла в привычную колею. Около месяца он провёл дома, ссылаясь на раненую руку, но когда рука зажила волей-неволей пришлось идти на службу. И не один высокопоставленный чиновник, озабочено хмурясь, говорил: "Эраст Петрович, голубчик, что же это с вами? Право, вас не узнать! Где былой задор, рвение, энтузиазм? Что вы ходите, словно в воду опущенный?" На что Эраст, отводя взгляд в сторону, бормотал что-то в духе: "Не могу знать, Ваше превосходительство. Вероятно, причина в деле "Азазеля". Нейдёт оно у меня из головы." "Ну и зря, зря, бросьте! Давно уже пора переключиться на другие дела! Что толку терзаться тем, что уже не воротишь?" Замечания были более чем резонны, но Фандорин не мог с собой ничего поделать. И дело, конечно, было в другом... впрочем, "Азазель" имел к этому косвенное отношение. Вечером, идя из министерства (он нарочно не брал извозчика) Эраст обязательно заглядывал на почтамт, каждый день ожидая от него письма. Он знал, что скорее всего ожидания бесплодны и, даже если Бриллинг решится написать ему, это будет очень нескоро. Но мысль о том, что письмо будет лежать даже пару лишних дней из-за того, что он не заглянет на почту ему претила. И вот однажды, на вопрос: "Любезный, нет ли чего на имя Эраста Петровича Фандорина?" служащий вместо сочувственного мотания головой торжествующе улыбнулся и важно изрёк: "Есть, Ваше благородие! Заказное, из Ниццы!" Сердце сразу предательски заколотилось, а "лорд Байрон" как-то особо сильно сдавил грудную клетку. Письмо жгло кожу через подкладку служебного мундира. Не в силах совладать со своим нетерпением, оглянувшись по сторонам, Фандорин присел на скамейку и довольно варварски разорвал длинный конверт без обратного адреса (лишь размытая лиловая печать со словами "poste" и "Nica") "Здорово, Эразм! Ну как ты поживаешь, мой дорогой друг? Всё так же румян и жизнерадостен? Всех мошенников-головорезов переловил в Москве-матушке? Наконец-то выдалась у меня возможность тебе написать пару строк, уж не обессудь, до этого всё было не досуг. Мы с Амалией исколесили всю Европу, как два цыгана, ей Богу! Опасались (да и до сих пор опасаемся) что люди Канингема не отчаялись нас выловить. Да и ваши доблестные товарищи не дремлют. Ах, любезный Эразм! Такая жизнь по мне! Амалия переменила свой буйный нрав и, похоже, в самом деле любит меня, представь себе такой поворот сюжета! Ну и я, конечно, чувств своих к ней не переменил. Так что порадуйся за меня, друг Эразм, не чаял я, что всё так выйдет. Слыхал, что начальник твой номер отколол - подстрелил тебя и сбежал! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Однако, хитёр, собака! Амалия так обрадовалась, когда узнала, что ранение твоё пустяковое, что я со злости графин о стену расколотил! Ей, скажи на милость, не всё ли равно? Ну да теперь я уже успокоился. Ты Эрастушка, не унывай, поймают эту гадюку, как пить дать. Ну, а коли нет, дела-то это особо не изменит. Пусть себе прозябает где-нибудь, к власти более ему хода нет. Свадьбу-то ещё не сыграл? Эх, хотел бы я у тебя на свадьбе гульнуть, да видно не придётся. Ответа можешь не писать, потому как боюсь давать тебе обратный адрес. Не тебе не доверяю, а знаю, какие вокруг тебя крысы шуршат. Ну, Бог даст свидимся ещё с тобой, Эразм, будь здоров! твой навечно друг граф Зуров. Ницца." Эраст со вздохом убрал письмо в карман. "Счастливец этот Зуров, не то что я. Остался совсем один... И ведь даже не поговорить ни с кем, вот что хуже всего!" Оглянувшись по сторонам он увидел, что погода, как назло, разыгралась на диво. В вечерних оранжевых лучах солнца золотилась листва лип и тополей. Воздух был тёплый, как парное молоко, и обволакивал со всех сторон почти физически ощутимо. В парке было оживлённо. Няни с детьми, барышни с гувернантками, солидные господа с малюсенькими лавретками и мопсами и, как назло, тьма влюблённых парочек, за ручку, под ручку и так далее, идут себе, не замечая ровным счётом никого! Фандорин разозлился на себя за странные мысли, отдающие банальной завистью. Нет, ну правда! (тут он не удержался и с досадой хлопнул себя по коленке) Угораздило же! Ну почему это случилось именно с ним?! Гулял бы сейчас с Лизой, держа её под локоток, и все бы охали, ахали и умилялись, глядя на них. Особенно всякие дамы преклонного возраста. Девушки бы завидовали Лизе, (ну и самомнение у тебя, Эраст!) молодые люди бы завидовали Эрасту (это уж наверняка) и всё было бы прекрасно. Но ведь нет! Случилось то, что случилось и вернуть уже ничего нельзя. То есть... наверное... можно... было бы желание. И Иван Францевич наверняка всё бы понял и, верно, даже сказал бы: "Вы молодец, Фандорин. Я рад, что у Вас получилось начать жизнь с чистого листа." Но почему-то, вопреки всему, Эраст ничего не хотел забывать, и, следовательно, не забывал. Придя домой, Эраст, не раздеваясь, бухнулся лицом в подушку. "Нужно что-то делать... нужно. Только вот что? Прошло всего два месяца, а я готов уже лезть на стену! А что будет дальше? Сколько ещё придётся ждать? Год? Два? Три? Невыносимо! Почему он хотя бы просто не даст о себе знать? Может, что-то случилось, и уже давно, а я как дурак здесь сижу и ничего не знаю..." За эти два месяца Бриллинг снился ему часто. И каждый раз, проснувшись, Эраст чуть не крушил комнату с досады, что это был всего лишь сон. Чаще всего ему снилось, что они сидят в каком-то парке или даже лесу на скамейке. Почему-то зима, но не холодно. Людей вокруг не видно. Сумерки. Иван Францевич молчит, тонким прутиком чертит на снегу какие-то замысловатые узоры, и иногда поднимает взгляд на Эраста. В уголках его губ спряталась улыбка. И у Фандорина в душе такое чувство, что все плохое наконец-то кончилось, и теперь всё будет иначе. Как - он не знает, но иначе. Что теперь всё встало на свои места, разъяснилось... Что всё, что между ними происходит - правильно и верно, что иначе даже не может быть. И хочется взять его руку в свою, но пока боязно. В субботу его ждали в доме фон Эверт-Колокольцевых. С каждым разом приходить к ним становилось для Эраста всё более мучительно. Прекрасно сознавая, что именно ждёт от него Лиза и всё её семейство, он, тем не менее, не мог сделать ровным счётом ничего. Прямым текстом, разумеется, его никто ни о чём не спрашивал, но с течением времени вокруг этой ситуации скапливалось всё больше напряжения. Возможно и Лиза и её родители полагали, что Фандорин ведёт себя столь странно в силу пережитого потрясения - предательство столь уважаемого чиновника, кроме того, его учителя, ранение и прочее. Но что-то больно всё затянулось, в свете уже бог знает о чём шепчутся. На счастье Эраста родители Лизы отсутствовали (в этом был скрыт хитроумный манёвр, они подумали, что, возможно, наедине, месье Фандорин и их дочь быстрее найдут общий язык, потому что в атмосфере званого вечера на Фандорина явно нападало что-то вроде ступора) - Maman и papa очень извинялись, что так получилось. У нашей родственницы, княгини ***ской на днях случилось прибавление семейства... - Лиза казалась слегка растерянной. Всё-таки неудобно врать, пусть даже и в мелочи. Никакого прибавления не было, всего лишь день ангела, и ехать на праздник было вовсе не обязательно. - О, мои поздравления, это чудесно. - Да... чудесно... Как ваша рука? Эраст вздохнул. Этот вопрос ему уже порядком осточертел. Рука зажила давным-давно! - Благодарю, всё хорошо, - сухо ответил он. Видимо, Лиза поняла, что сказала что-то не то. Нахмурилась, встала, сходила на другой конец комнаты за веером, вернулась на место и стала нервно обмахиваться им. Необходимости в этом не было ровным счётом никакой, потому что в приоткрытую створку французского окна довольно ощутимо тянуло промозглой осенней сыростью. Пауза затянулась. Эраст решительно не знал, как ему поступить. Скорее всего нужно сказать, что у него много дел на службе, которые требуют его всецелого внимания, и поэтому он не может более посещать Эверт-Колокольцевых. Но он понимал, что звучать это будет жалко и неубедительно. Прямо западня какая-то! Молчание прервала Лиза. С достоинством, довольно холодным тоном, она осведомилась: - Эраст Петрович, то что сейчас происходит...- (она невольно запнулась, но быстро продолжила) - ...между нами...- (Эраст удивлённо вскинул на неё взгляд) - ...это нормально? Вы считаете это приемлемым? Эраст было открыл рот, чтобы что-то сказать, но Лиза резко повела хорошеньким пальчиком в лайковой перчатке туда-сюда почти прямо перед его носом. - Секунду, Эраст Петрович. Не перебивайте, пожалуйста. Я ещё не сказала главного. Что... Что с Вами происходит? Что случилось? Вы стали совсем другой, как будто Вас подменили! - и вдруг её сердитый голос дрогнул. "Ну вот..." - обречённо подумал Фандорин. - Вы... Вы... - её плечи задрожали, - Вы не любите меня больше. Да, Вы разлюбили меня. За что же Вы так со мной поступаете? Эраст лихорадочно соображал, как ему поступить. Всё в голове перепуталось и верная мысль никак не находилась. "Так. Надо успокоиться. Это раз. Нужно успокоить её, это два. Тьфу ты, чёрт возьми! Прилипло ко мне это всё-таки! Стоп. Не об этом сейчас... Что сказать? И чем я раньше думал, почему не подготовился? Думал что всё само собой разрешится? Как бы не так!" Фандорин встал и подошёл к Лизе. Она, уже стыдясь своих слов и слёз, смотрела в сторону. - Лиза, послушайте... Я... Мне кажется... Я заранее прошу прощения, если мои слова покажутся Вам жестокими или непонятными. Да, Вы правы. Что-то во мне изменилось. И, да, наверно я стал другой. Я очень люблю Вас, это правда. Но что-то в сердце моём как будто сломалось. Я больше не чувствую радость жизни, я как живой труп... И как бы это ни звучало, вы должны знать – причина не в Вас, а во мне. Я не отрицаю того, что моё поведение в течении последних нескольких месяцев и Вы и Ваши родители истолковали так, словно я... Лиза сидела, замерев в ожидательной позе и лицо её было бледно. - Я виноват в том, что вёл себя несколько... двусмысленно. Но я сам был уверен в том, что моя искренняя симпатия к Вам перерастёт в более... серьёзное чувство. Я люблю Вас... как сестру... Вы мне дороги. И мне больно от сознания того, что я заставил Вас мучиться сомнениями из-за меня. Простите меня, если сможете. Лиза машинально кивала головой, глотая слёзы, которые против её воли стекали по её лицу. Наконец она тихо произнесла: - Я поняла Вас. - Лиза... - Да. Я поняла Вас, господин Фандорин. Вы выразились вполне определённо. Только я... Что же делать мне? Ведь я... Фандорину хотелось исчезнуть, раствориться. Неужели она успела полюбить его по настоящему? - Я сама виновата. Навоображала себе, книжек начиталась... Вот дура, правда? - Не говорите так! - Да и маменька ещё... В общем, не важно. Это всё уже пустое. Оставьте меня, пожалуйста. - Я не могу так уйти. - А как Вы можете уйти? - нервная усмешка скривила её губы. - Эраст Петрович, Вы правильно сделали, что сказали всё, как есть. Надеюсь, что у Вас всё будет хорошо. Отныне Вы не связаны законами соблюдения приличий и можете не приезжать к нам. До свидания. Эраст поклонился, взял перчатки и трость и, ни слова не говоря, покинул дом фон Эверт-Колокольцевых. Когда он вернулся домой, Аграфена Кондратьевна ему сказала: - Вы только ушли, и почтовый курьер приехал. Письмо Вам, Эраст Петрович, - и протянула конверт. - Спасибо... - Фандорин взял его, и, закрыв за хозяйкой дверь, тяжело опустился на стул. Медленно, одну за другой, стянул перчатки, задумчиво глядя в одну точку. И почему-то в голове в этот момент было на удивление пусто. Только образ Лизиного лица, заплаканного и бледного, стоял перед глазами. Выйти из оцепенения и взять конверт в руки было довольно сложно, но, сделав над собой усилие, Эраст взял перочинный ножик и аккуратно вскрыл письмо. В конверте оказалась пара листов тонкой белой бумаги, исписанной мелким, очень знакомым почерком. "Здравствуйте, Эраст..." Фандорина словно пронзило электрическим током. Он отошёл к окну, побарабанил по подоконнику пальцами и глубоко вздохнул. "Это он. Никаких сомнений. О, Боже..." Тут же он поймал себя на мысли, что боится читать письмо, и это состояние было ему противно. Чего тут бояться? Ведь он так долго этого ждал! Надо взять себя в руки... только бы сердце перестало стучать о грудную клетку, как сумасшедшее... Фандорин глубоко вздохнул и вернулся к столу. Руки дрожали. "Здравствуйте, Эраст. Вы не представляете себе, сколько раз я сочинял про себя это письмо Вам. Бесчисленное множество раз... И вот теперь, когда мне предоставилась, наконец, возможность написать его, на меня нашло какое-то странное чувство скованности. Наверное, я просто волнуюсь. Представляете? Как гимназистка, право. Даже самому смешно. Но Вы не должны надо мной смеяться, да Вы и не станете, я знаю. Я даже не знал, как к Вам обратиться... по имени ли... на "ты"? нет, невозможно! Сколько перечёркнутых листов валяется вокруг моего стола! Я чувствую, Вы улыбаетесь сейчас..." Эраст коснулся рукой своих губ. "Да, улыбаюсь... Только почему-то так странно в горле свербит..." "Я думаю о Вас каждый день... И, знаете, самым странным для меня является тот факт, что это не кажется мне чем-то неправильным. Теперь наоборот всё поразительным образом встало на свои места, и на душе у меня спокойно и ясно. В Вас я тоже не сомневаюсь, хотя, находясь столь далеко, и не имея возможности поговорить с Вами, видеть Вас, я, напротив, должен мучаться сомнениями. Это было бы логично, не правда ли? Но нет. Вы как будто всё время со мной, как будто я держу Вас за руку и вижу Ваши глаза..." Во время чтения Фандорина бросало то в жар, то в холод, он обхватил себя за плечи руками, а письмо положил на стол. "Я знаю, что Вы сдержите данное мне слово. Я ни на секунду не сомневался в Вас, но всё равно - спасибо. Я знаю, чего Вам это стоило, и чем Вам пришлось поступиться ради этого. Чёрт возьми! Как хочется отбросить этот тон и написать всё, что я чувствую... Больше всего на свете мне хочется сейчас просто быть с Вами, обнять Вас, прижать к себе и больше не отпускать никогда. Но это невозможно. Пока невозможно. Наверное, Вы сознаёте, что мы с Вами ступили на трудный путь, и что препятствий на нём будет - бесчисленное множество. Но я не делаю Вам предложения свернуть с него, ибо знаю, что Вы с негодованием откажетесь, да ещё и оскорбитесь. Это удивительно... Я потерял всё: имя, службу, цель, к которой шёл, я должен быть сломлен, раздавлен, но я напротив чувствую себя счастливей, чем когда-либо... Потому что у меня есть Вы. И Вы - мой. И это прекрасно. Всё в этом мире прекрасно теперь для меня и только Вы тому причиной. Простите меня, что я так долго не давал о себе знать. На то были причины, и причины весомые. Я нахожусь в Лондоне, живу под другим именем с соблюдением всех предосторожностей, ne sont possibles*. Здесь затяжные дожди, и почти каждый день туманы, и мне не хватает солнца. Но больше всего мне не хватает Вас. Так странно... Ведь мы встретились совсем недавно. Только почему-то моя жизнь, до Вашего появления в ней, кажется мне сном... Впрочем, простите, мой друг, за эти романтические бредни. Я часто вспоминаю те слова, что Вы мне тогда сказали и думаю: "Не померещилось ли мне это? Вправду ли Вы сказали, что любите?" И в эти минуты сомнений мне становится страшно, что я поверил в иллюзию, которую сам же создал. И земля уходит из под ног... "Как похоже на моё собственное состояние... о, как похоже..." - думал Фандорин, сжимая пальцами виски. "Простите меня за это малодушие, но Вы не должны судить меня строго, ведь я здесь совсем один, и времени, что бы предаваться мрачным мыслям у меня более, чем достаточно. Но всё равно, не смотря ни на что, я верю, что мы увидимся скоро. Ведь Вы хотите этого, mon sher, n'est-ce pas**? Письмо Вам доставит мой личный агент, с ним же можете передать ответ, но прошу Вас, в письме постарайтесь избегать каких-либо имён и названий. Думаю, что предосторожности эти не будут излишни. Предвижу Ваш вопрос о возможности нашей встречи. Мой друг, вынужден Вас огорчить, ибо мой приезд в Россию, даже инкогнито, невозможен. Одна надежда, что Вы найдёте возможность приехать ко мне сами. Думаю, что уже через месяц это будет можно осуществить. Агент прибудет к Вам утром следующего дня после получения Вами сего письма. Он передаст Вам пакет с деньгами, которые Вы вольны истратить, как сочтёте нужным, но я надеюсь, что Вы употребите их для поездки на туманный Альбион. Остаюсь Ваш И.Ф.Б." Всю ночь Фандорин лихорадочно писал ответ. Мысли ужасно путались и ему всё казалось, что вместо надлежащего ответа получается какая-то несусветная чертовщина. Выходило то слишком восторженно, то слишком сухо, то слишком высокопарно, то слишком сумбурно и по-мальчишески наивно. Несколько раз Аграфена Кондратьевна осторожно заглядывала в комнату, но Эраст её не замечал, в очередном приступе вдохновения скребя пером по мятой бумаге. "Пишет, батюшка... Всё в работе, всё в работе, болезный..." - сокрушённо качала головой сердобольная женщина, и тихо претворяла за собой дверь. Наконец, когда солнце уже осветило полнейший беспорядок в комнате титулярного советника, письмо было написано. Несмотря на то, что на полу валялось огромное количество зря переведённой бумаги, Фандорин не был уверен, что последний вариант оказался лучше даже самого первого, но... что сделано, то сделано. Он сложил письмо пополам, и в дверь тут же постучали. - Эраст Петрович, там опять курьер давешний. Спрашивает нет ли для него крепс... кресподен... коресп... Словом, письма, которое ему надо будет доставить. - Да, да... пусть войдёт. Эраст уже протянул руку что бы запечатать конверт, как вдруг ему в голову пришла какая-то мысль, которая заставила его щёки мгновенно заалеть. Он схватил перо, и, макнув его в чернила, быстро, словно боясь передумать, вывел после написанного: "И вся надежда в Вас, И счастье, и страданье..." В одну секунду запечатал конверт и оглянулся на агента, который стоял у дверей и переминался с ноги на ногу. Тот встрепенулся и сунул руку за пазуху. - Вот, ещё пакет извольте получить, Ваше благородие. - Благодарю Вас... – Фандорин в ответ протянул ему письмо. Мужчина коротко кивнул и, взяв конверт, оставил Фандорина в одиночестве. Месяц пролетел незаметно. Казалось, между тем днём, когда он читал письмо, и тем днём, когда он встал на пороге лондонской гостиницы "Виктория" прошло всего несколько мгновений. Как было оговорено заранее, Эраст справился у управляющего, в каком номере остановился мистер Шеппард, и представился его университетским товарищем - мистером Ллойдом. "Ну какой ещё университет? - рассеяно думал Фандорин, ожидая, когда рослый седовласый старик отыщет "Шеппарда" в списке постояльцев. - "Лучше было выдать меня за... ну, скажем, племянника. И то было бы правдоподобнее" - Восемнадцатый номер, сэр, на третьем этаже, - ответил наконец управляющий. Фандорин подумал секунду. - У нас с ним встреча назначена. Я только что с парохода, и... - О багаже не беспокойтесь. Джон!.. - окликнул старик швейцара, который был поблизости. - Нет-нет, у меня всего один саквояж, и я сам найду номер, благодарю Вас. - Фандорин положил на стойку шиллинг и проследовал к широкой лестнице с резными перилами. "Шестнадцатый, семнадцатый... вот... восемнадцатый." Фандорин глубоко вздохнул и негромко постучал в дверь. - Войдите, - услышал Эраст голос шефа и открыл дверь. Номер был небольшой, скромно мебелированый. В узкое окно проникали лучи заходящего солнца, освещая фигуру Ивана Францевича, который сидел за письменным столом и, растерянно улыбаясь, смотрел прямо на Эраста. Несколько секунд прошли в полной тишине. Они смотрели друг на друга так, словно виделись в первый раз в жизни. Бриллинг выглядел совсем иначе, чем Фандорин его помнил. Вместо мундира - белая рубашка с закатанными рукавами и серый твидовый жилет, вместо идеальной причёски с ровным пробором - чуть растрёпанные и отросшие пряди. Но самое главное - это выражение лица. Где эта резкая складка у бровей и пронзающий насквозь взгляд? Их не было. Глаза словно излучали мягкий свет, непривычная нежная улыбка дрожала на губах. Казалось, он немного осунулся, скулы выделялись резче обычного, а под глазами залегли тени, свидетельствуя о том, что время Бриллинг проводил вовсе не в праздных удовольствиях. Фандорин поставил саквояж на пол и, склонив голову на бок, улыбнулся. - Здравствуйте, шеф. Бриллинг медленно поднялся со стула, подошёл к Эрасту и взял его обе руки в свои. - Здравствуйте, Фандорин. Вот и Вы. - Да. - Вот и Вы...- повторил шеф и вдруг резким движением притянул Эраста к себе и обнял. В первую секунду Эраст растерялся, но потом внутри него словно рухнула какая-то стена. Глаза предательски защипало. "Не хватало ещё разреветься, как мальчишке!" - одёрнул он себя и стиснул зубы. Перед внутренним взором у него проплывали странные образы: ночное море со вздыбленными волнами, его одноместная каюта, в которой он провёл столько часов, размышляя о предстоящей встрече. Ещё почему-то вспомнилось последнее свидание с Лизой, её заплаканное лицо и рука, тонкими пальцами сжимавшая батистовый платок. Где всё это было? В какой жизни? И было ли? Что бы справиться с нахлынувшим внезапно наваждением Фандорин отстранился и ещё раз посмотрел на Бриллинга. - Что с Вами? Что-то случилось? - Иван Францевич положил руку Эрасту на плечо. - Н-нет... Всё в порядке, - Фандорин попытался улыбнуться, - теперь всё в порядке. Просто... Мне как-то не верится, что я вижу Вас. Бриллинг опустился на стул и немного дрожащими руками принялся складывать разбросанные по столу бумаги. - Да... Я понимаю. Со мной тоже что-то странное творится. Я каждый день ждал, когда же Вы... словом, теперь, когда Вы уже здесь я почему-то не знаю, как себя вести. Ужасно глупо, простите. Эрасту почему-то было приятно смотреть на волнение Бриллинга, вероятно из-за того, что раньше он никогда не показывал себя с такой стороны. Да и была ли эта сторона у него раньше? - Вы... Вам... Как Вы добрались? Без происшествий? - Да, всё прошло гладко. Был небольшой шторм в одну ночь, но, оказалось, что морская болезнь мне не грозит. - Это замечательно. Устали? - Разве что немного. - Тогда... Сейчас мне будет нужно отлучиться по неотложному делу. Оно не займёт много времени. А Вы пока займите себе номер и отдохните с дороги. У Вас ведь остались ещё деньги? - Конечно. Вообще, это было лишнее, не стоило их посылать. - Ну что Вы, Эраст, - Бриллинг впервые назвал его просто по имени, но, похоже, сам этого не заметил. А Фандорин заметил, и это ему понравилось. - Ну, откуда Вы бы взяли деньги на поездку? - Гм... жалование теперь получше стало, не то, что раньше, да и вообще... - А, бросьте! - Бриллинг поморщился и махнул рукой став в эту секунду очень похожим на прежнего Бриллинга, на шефа: решительного, волевого, стремительного, который щёлкая пальцами перечислял: "Это - раз! Это - два!" и очаровывал одним лишь взглядом. У Эраста что-то ёкнуло в груди, а по спине пробежал холодок. Бриллинг же напротив окончательно взял себя в руки, улыбка светилась у него на лице. - Ну что ж, mon sher, тогда я Вас покину, - говорил он, надевая пиджак, - Надеюсь, что не заставлю Вас долго ждать. Закажите себе ужин в номер. Но ни в коем случае не заказывайте у них баранину, она ужасна. Если что - я Вас предупредил! Фандорин кивнул, и, вздохнув, склонился над саквояжем. Бриллинг уже был в дверях, как вдруг развернулся и быстрыми шагами подошёл к Фандорину, тот вздрогнул от неожиданности. - Вы что-то забыли? Что с Вами? Лицо шефа было очень серьёзно, в глазах плясали искры, было видно, что его терзает какая-то мысль. - Шеф? - Скажите, Эраст... ведь ничего не переменилось? На мгновение Фандорин опустил взгляд, но тут же снова посмотрел Бриллингу прямо в глаза. - Конечно, нет. Бриллинг словно с облегчением выдохнул, коротко кивнул и спешно вышел из комнаты. Стемнело быстро. Фандорин одну за одной зажёг несколько свечей и комната озарилась мерцающим светом. Нужно было спустится вниз, к портье, и взять себе отдельный номер, но Эраст почему-то медлил. В конце концов, это всегда успеется. Он ходил взад-вперёд по комнате и пытался привести мысли в порядок. Получалось из рук вон плохо, потому что буквально всё его отвлекало. Он перебирал книги на полке, открывал то одну, то другую, читая в каждой по паре строк; посидел за письменным столом, чисто машинально попытался выдвинуть ящик, но он оказался заперт; почеркал на бумаге какие-то вензеля и профили разных лиц - усатых жандармов, милых барышень и даже одного попа в рясе, вздохнул и скомкал листок. В конце концов он заказал ужин и съел его, задумчиво глядя в одну точку. Часы зашуршали и нехотя пробили девять раз. Щёлкнул замок, дверь открылась и вошёл Иван Францевич. - Ну наконец-то! - воскликнул Фандорин, - Куда же Вы пропали, шеф? - Прошу прощения, mon sher, за то, что всё-таки заставил Вас ждать, - он улыбался немного грустно и устало, но в глазах его светилась неподдельная радость, - Вы уже поужинали? Фандорин кивнул. - А вот я голоден ужасно. Придётся Вам наблюдать за моей трапезой. - С удовольствием... Бриллинг тихо рассмеялся и покачал головой. - Ну, раз так... Раз так, я закажу бутылку шерри. Вы как к шерри, Эраст? Фандорин неопределённо пожал плечами. В коридоре послышались шаги и затихли в отдалении. Тут неожиданно Бриллинг взорвался: - Фандорин, да Вы ли это?! Чёрт возьми, да что вы всё время молчите?! От этого неожиданного выпада Эраст аж подскочил на стуле. - Я?! Да я вовсе не молчу! С чего Вы взяли? И...откуда мне знать как я к шерри, если я этого самого шерри не пробовал отродясь! Бриллинг от души расхохотался. - Ну вот так и говорите сразу! Сейчас и попробуйте! Oh, Eraste, vous si drôle***! Не откладывая дела в долгий ящик, Бриллинг заказал ужин и две бутылки шерри. То ли подействовало вино, то ли близость Ивана Францевича, то ли и то и другое вместе, но Эрасту вдруг стало очень хорошо, спокойно и радостно на душе. Никакой скованности он более не ощущал, это было ново, немного пугающе, но очень приятно. Они разговаривали обо всём, но, словно по уговору, не касались дела "азазеля", видимо, решив поговорить об этом потом и не портить этот чудесный вечер ужасными воспоминаниями. Фандорин рассказывал о графе Зурове и его неожиданном письме, о новом запутанном деле, которое поставило на уши всё отделение, о тяжёлом разговоре с Лизой, после которого у него до сих пор оставался камень на душе. Бриллинг же поведал о том, что теперь он мистер Шеппард, якобы служащий банка, что вся эта конспирация, конечно, незаконна, но пока всё идёт гладко, да и вообще, как известно - снявши голову по волосам не плачут. Беседа была интересная и текла непринуждённо, возникшие паузы не вызывали неловкости, но всё равно, всё это время, они ни словом не обмолвились о... них самих. Наверное, это пока и не требовалось, нужен был особый момент, но Эраста исподволь начинало пробирать дрожью нетерпения. "Интересно... Я сразу же заметил, что его глаза безумно красивы? - размышлял Фандорин; вино мягко, но ощутимо ударило в голову, поэтому мысли его были гораздо свободнее, чем он мог себе позволить ранее. - Наверное... наверное сразу... хотя... не поручусь. Когда я в первый раз его увидел я даже толком не смог запомнить его лица, настолько стремительно он бегал по комнате... Почему он ничего не говорит о нас? Я так долго этого ждал, так рвался к нему... Через всю Европу... А вчера мне приснилась наша встреча... Не дав мне сказать и слова он прямо на пороге стал целовать меня... Боже!" Вдруг они одновременно потянулись к бутылке и их руки коснулись друг друга. Раньше бы Эраст сразу отдёрнул руку, но сейчас замер, словно чего-то ожидая. Зато Бриллинг повёл себя довольно странно. После секундного замешательства отдёрнул руку как от огня, глубоко вздохнул, нахмурился, потёр пальцами переносицу и, глядя в сторону, залпом осушил свой бокал. - Гм, однако, Фандорин, мы припозднились, пора и честь знать, - сказал он, - да и Вы... после дороги ещё толком не отдыхали. Эраст удивлённо вскинул брови. Такого поворота он неожидал. - Пожалуй, Вы правы. Тогда я всё-таки пойду и возьму себе какую-нибудь комнату, - и, слегка покачнувшись, он встал из кресла. - Нет-нет! - Бриллинг тоже поспешно поднялся, чуть не уронив на пол бокал, - зачем комнату? Останьтесь здесь. У Фандорина округлились глаза. Рефлекторно он закусил губу и ждал, что будет дальше. - Н-нет, я в том смысле, что здесь, за перегородкой, есть вполне приличный диван, я лягу на нём, а Вам, как гостю, уступлю кровать. Бельё на ней, разумеется, меняли. Кухня у них не важная, зато сервис на высоте. Зачем сейчас ночью вселяться в номер? Фандорин немного помолчал и неуверенно кивнул. - Да. Мысль хорошая. Только на диване - я. - Зачем же?.. - Шеф, ну, давайте не будем спорить. - Ну... не будем, так не будем, - и Бриллинг проводил взглядом скрывшегося за перегородкой Фандорина. Лондонская тишина была не такая, как Московская. Она окутала Эраста, словно одеялом. Возможно, дело было в тихом районе (в чём же ещё?) но не вздрагивать от цокота копыт и криков извозчиков было непривычно. Для полноты картины где-то на дереве запела какая-то ночная птица. Несмотря на выпитое вино, и на то, что диван, действительно, был весьма удобным, сон к Эрасту не шёл. Тот факт, что совсем рядом, за тонкой стенкой, спит шеф - будоражил ему сознание. Проворочавшись, как веретено, в течении часа, Эраст потерял терпение и тихо позвал: - Шеф... Вы спите, шеф? Тишина. "Конечно, спит, как любой нормальный человек, в отличии от некоторых," - раздражённо подумал Фандорин. - Шеф... Лишь тихое тиканье часов и шорох веток из приоткрытого окна. Тогда Эраст встал, завернулся в одеяло, и, стараясь не шуметь, вышел из-за своей загородки. В окно проникал лунный свет, перерезанный тонкими паутинками веток, он призрачно озарял комнату, и Эраст увидел, что Бриллинг лежит на боку, наполовину укрывшись одеялом. Рядом с изголовьем кровати стоял стул, и Эраст, повинуясь какому-то наитию, сел на него, изо всех сил стараясь не шуметь. Лицо шефа было спокойным, дыхание тихим, ровным, глаза закрытыми. Но Эраст понял, что тот не спит. Он нервно усмехнулся, тихонько протянул руку к его щеке, боясь, что биение его сердца слышно во всей комнате. Наверно, так оно и было, потому что Бриллинг открыл глаза и совсем не сонным голосом сказал: - Эраст... Ты смелее меня, мой мальчик. Фандорин вздрогнул и замер на месте. Бриллинг взял его за руку и притянул к себе. - Eraste, venez à moi…**** На утро выпал снег. Это было очень красиво, но для начала зимы в Лондоне - более чем необычно. Он шапками лежал на деревьях, кустах, газонах с пожухлой травой. Эраст стоял и смотрел, как кэбы медленно едут вдоль белоснежной улицы, оставляя следы от колёс, как мальчишки с хохотом кидают снежки в стену какого-то серого приземистого здания, и как ветер завивает по дороге небольшие буруны. - Какой странный каприз природы... - сказал Бриллинг, выглядывая в окно. Эраст вздрогнул, так как не заметил, когда тот успел подойти. - Шеф... - Что? - Вот объясни мне, почему я до сих пор называю тебя - шеф? Ты мне уже давным-давно никакой не шеф... - Фандорин улыбнулся, склонив голову на бок. Бриллинг положил обе руки ему на плечи. - Не знаю... Привык, наверное... - Что нам теперь делать? Скажи... - без всякого перехода, серьёзно сказал Фандорин. Бриллинг выжидательно молчал. - Ведь ты... до сих пор в "Азазеле"? Так? Шеф подумал и кивнул. - Да. Мне пришлось занять место Каннингема. - Я так и знал. - Эраст... - Что? Бриллинг осторожно погладил его по щеке. - Я уже не смогу ничего изменить. - Я понимаю. Но... - Тут нет смысла долго рассуждать. Ты мне ничего не должен. Наоборот, это я у тебя в неоплатном долгу. Лучше всё оставить, как есть. - А как есть? - Есть ты... и есть я. Я буду делать своё дело, а ты делай своё. - Но ведь рано или поздно всё равно... - Тс-с-с... - Бриллинг приложил палец к губам Эраста, - больше ни слова. Я не боюсь будущего. Я вообще ничего не боюсь, пока ты со мной и пока я знаю, что с тобой всё в порядке. И ты не бойся. - Я не боюсь... - Эраст вздохнул. - А в чём тогда дело? - Да вот думаю, что теперь придётся сочинять легенду, которая бы объясняла, почему я так часто буду ездить за границу. И ещё думаю, что надо бы пойти выпить кофе. - Чай, mon sher, чай. Мы ведь, в конце концов, в Лондоне. * Как только возможно (фр.) ** Мой дорогой, не так ли? (фр.) *** Ах, Эраст, какой вы смешной! (фр.) **** Идите ко мне (фр.)