1
Ли Минхо привычно проснулся раньше всех, опередив, наверное, даже само утро. Когда он вышел из своей палатки наружу, поняв, что больше не выдерживает убивающую тишину, начинало только светать. Палатку он делил с Феликсом Ли, со своим, казалось бы, лучшим другом, который души в своём рыжеволосом хёне не чаял, понимал без слов, по пустякам не тревожил, знал, если не от А до Я, то хоть точно до Э, и всячески старался развеселить и разговорить, но более одиноким Минхо себя ещё никогда не чувствовал, как этой ночью. Он понимает, что с каждым разом понемногу теряет себя, что-то родное и совершенно личное из него вытекает, опустошая. И он эту пустоту старается хоть чем-то заполнить, но иногда ему кажется, что его чаша разбита навеки, и ничем её уже заново не восполнишь. А просыпаться рано он и вовсе ненавидел, но ничто другое у него не выходило лучше, чем встречать красивый рассвет. Да и давно уже вошло в привычку закуривать одну сигарету ранним утром, прямо перед тем, как окончательно погрузиться в реальность. Студент без всякого энтузиазма обвёл взглядом всё вокруг и еле улыбнулся тому, что действительно был единственным, кто успел проснуться. Минхо неспешными шагами направился в сторону маленького леса неподалёку. От леса веяло ещё большей прохладой и свежестью, а его с некоторых пор очень тянуло к природе. Ещё он был уверен, что вчера, во время пряток, точно слышал какой-то странный шум в лесу. Некий испуганный писк и торопливые шаги. Неестественно быстрые для человека. Отогнав назойливые мысли, он зашёл в лес, пиная перед собой камушек красивого молочного цвета, который попался ему ещё у палатки. Далеко ходить не стал: заблудиться и пропасть без следа у него сегодня не входило в планы. Он лишь прошёл мимо нескольких деревьев и остановился у небольшой скалы. Один раз промахнувшись ногами, он потерял из виду свой камушек и тихо выругался, только тогда поднимая взгляд с земли и осматриваясь вокруг. Когда руки наконец нашарили в задних карманах полупустую пачку сигарет, его взгляд вдруг зацепился за кое-что более интересное. Вчерашний Не-Человек снова нанёс неожиданный визит, сначала боязливо прошуршав листьями под ногами, а затем показавшись полностью: кот с точно такой же яркой оранжевой шерстью, как волосы Ли Минхо, разлёгся прямо перед ним, внимательно разглядывая его. Забавное сходство заставило студента расплыться в искренней улыбке. Осторожно подойдя к животному поближе, парень сел на корточки и, не встретив никакое сопротивление, принялся нежно гладить того за ушки. — Совсем-совсем меня не боишься? — испустил он довольный смешок, слушая, как кот мурлычет от ласк. — Храбрец какой. Не кот, а самый настоящий котёнок. С виду рыжий Пушистик был здоровеньким и дружелюбным, а шерсть мягонькой, хоть и чуть грязной. Котёнку вряд ли было больше двух лет. Оставив Пушистика в покое, Минхо со вздохом поднялся с места, словно бы вспомнив о чём-то тяжёлом. О том, что его жизнь не подходила для того, чтобы вот так беззаботно с утра играться с уличными котами. Руки снова тянутся к пачке сигарет и зажимают одну меж длинных пальцев. Подносят к потрескавшимся розовым губам и делают затяг. Сигареты как сигареты, а Ли кажется, что он в себя жизнь так заново вдыхает. Непозволительное удовольствие бежит по венам, распространяясь по всему телу, но добиться этого удовольствия нелегко далось из-за Пушистика, которому тут же захотелось поиграть со светлой упаковкой от вредного вещества. — Точно котёнок, — подытожил он, наблюдая за тем, как Пушистик уже в который раз делает прыжок, чтобы достать до пачки в руках человека. А Минхо не жалко его развлекать: он водит свободной рукой по воздуху, сначала игриво опуская, а после в последний момент поднимая маленькую коробку высоко-высоко над головой, чтоб котёнок уж точно не смог достать. Вскоре Пушистику такая игра наскучила: он вдруг прекратил свои прыжки, резко обернулся назад, словно уловил слухом нечто странное, а потом, видимо, пошёл на те же звуки. Котёнок шагал неспешно, но с осторожностью, пару раз оглядываясь на Минхо, словно прося его пойти за ним. — Эй, ты куда? Парень нахмурился, но послушно отправился за животным, не переставая затягиваться дорогущей сигаретой. В один момент Пушистик всё же соизволил остановиться и впился куда-то вперёд любопытным взглядом. Ещё сонливый рыжеволосый долго не мог понять, за чем это так Пушистик неотрывно следит, однако спустя считанные секунды до его ушей ясно донеслось очередное странное движение, и на этот раз это точно было никакое не животное. Человек совсем неподалёку. Стоит, оперевшись спиной об толстое дерево, и глядит куда-то перед собой. Не просто человек, а самый что ни на есть президент его бывшей школы. Эти огромные синие заколки он запечатлел в памяти ещё вчера вечером. — Прятки давно закончились, — выдаёт шутливо, скользя по ней внимательным взглядом. Шелковистые волосы распущены и изящно ложатся на хрупкие женские плечи, а вчерашний повседневный прикид всё так же совершенен и ничуть не скомкан, словно и не было на то возможности. Словно она неподвижно простояла так без сна всю ночь. Последнему, быть честным, охотно верится, глядя на красноту и усталость в её глазах. Шиён вздрагивает всем телом, когда слышит чужой голос совсем рядышком. Да так, что тонкая серебряная цепочка вмиг выпутывается из её пальцев и оказывается где-то среди заросшей травы под ногами. Минхо же это не колышет, он не отводит от бледной старшеклассницы свой любопытный взгляд. Нутром чувствует что-то неладное, однако виду не подаёт и отчего-то видит нужду в том, чтобы тут же разрядить обстановку. Или хотя бы попытаться. — Сонбэ, — констатировала девушка, всё ещё отходя от ступора; она не думала, что так скоро окажется вовлечена в социум. — Что вы здесь делаете? Рыжеволосый хмурится, когда слышит своё звание, и спешит её поправить. — Ли Минхо. Ему это не нравилось. Не нравилось, что от него постоянно ждали что-то; что ему даже в раннее утро приходилось вживаться в какую-то роль. Он не просто студент, сонбэ или хён. Прежде всего он Минхо. Просто человек. Хочешь жить в обществе — найди себе обязанность. Исполняй её без передышки и до последнего вздоха. Просто быть собой и существовать тут не приветствуется. Шиён дёрнулась на месте ещё раз, заметив недовольство в его глазах. От внимания Минхо это не ускользнуло, поэтому в следующую секунду он чуть смягчил свой взгляд и даже приподнял уголки в доброй улыбке. — Гуляю с другом, — наконец, ответил Ли на поставленный вопрос, а на непонимающий взгляд шатенки просто кивнул куда-то в землю. Только тогда она замечает рыжего кота у ног студента. Тот с интересом что-то копает в траве маленькими лапками. С животными Шиён не ладит, оттого и чуть морщит нос при виде Пушистика. Минхо хочет засмеяться на такую забавную реакцию, но не может. Видит, что даже отвращение даётся девушке из последних сил. Сигареты уже не так хочется, и она поздновато падает в траву вслед за цепочкой. Слова и смех так и застревают в горле, и Минхо больше даже не ожидает продолжения их краткой беседы, однако Шиён в конце концов всё же заставляет себя заговорить. Моргает несколько раз, прежде чем сделать это. Ей и говорить на самом деле не хотелось. Сил на никчёмные диалоги не было. Но по-другому нельзя, ведь перед ней стоял её уважаемый сонбэ, старший выпускник её школы. Промолчи она, то точно оставит у него плохое впечатление. А ей этого не надо. А то, что надо, — это быть вежливой, приветливой, ещё кланяться и… Она забыла поклониться Ли Минхо? А поздороваться?.. Сначала здороваются. Мама ведь всегда учила. — Я не дружу с котами, — припозднившись, выдаёт, наконец, старшеклассница, наблюдая за Пушистиком. — Не люблю. И они меня не любили никогда. Ли скрывает некое разочарование в сдержанной улыбке и тянется пальцами к мягкой рыжей шерсти нового друга, словно удостоверяется, что тот не обиделся от услышанного. Пушистик, казалось, не обиделся бы, даже если понимал людскую речь. Он терпеливо крутится рядом с парнем, играется сам с собой, пока дожидается внимания Минхо, и уходить никуда не собирается. — А что из этого важнее? — лениво протягивает парень и тут же натыкается на озадаченный взор президентши. — Твоя нелюбовь или их? Он задаёт простой вопрос, лишенный всяких намерений, за исключением того единственного, которое подразумевает собой желание заполнить тишину. Вопрос как вопрос, а Шиён после него словно переносится куда-то и застревает. Эти четыре слова насквозь прорезают её душу, задевают за самое больное и давно забытое, за спрятанное на самом дне. Её уносит в какую-то бездну, пока она думает и думает над вопросом. А когда на ум вместо истинного ответа приходит какая-то бессмыслица, которую она тут же хочет озвучить, Пак понимает, что слишком глубоко погрязла в своих раздумьях. Кажется, бессонная ночь берёт от девушки своё, ибо погрязла она совсем не в метафорическом контексте. Она ярко ощущает, что её точно затягивает во что-то вязкое и противное, откуда уже не выберешься, однажды впутавшись. Мир поплыл перед глазами, а тело перестало ей подчиняться. Ей почему-то кажется, что падает целый лес вокруг, а осознание того, что рушится на самом деле она сама, приходит слишком поздно. Шиён вдруг встречается с ужасом во взгляде Ли Минхо, и слух едва отдалённо улавливает, как её имя безустанно повторяют снова и снова, с каждым разом всё громче и в то же время тише. Вокруг всё мутнеет, и черты лица парня бесповоротно ускользают от неё, превращаясь в одно огромное пятно. Её озаряет только тогда, когда острая боль вмиг пронзает всё тело. Глаза безвольно закрываются, а перед этим успевают выхватить знакомую блестящую цепочку в зелёной траве совсем рядом. А взору Минхо предстаёт совсем другая сторона картины. Он в панике наблюдает за тем, как тело Шиён безжизненно, почти кукольно падает на землю. Пытается схватить и задержать в воздухе, но выходит лишь подставить руку под её спину и упасть вместе с ней. Зачем-то зовёт её и даже ждёт, что она вот-вот откликнется. Бледность на лице старшеклассницы пугает, но по-настоящему страшно ему становится, когда хватка на его плечах постепенно слабеет, а после и совсем исчезает. Подняв девушку с грязной земли на руки, он спешит на парковку, к своей машине, и судорожно крутит в памяти пути к ближайшим больницам.***
Госпожа Пак терпеливо сидела на скамье для ожидающих возле палаты своей дочери. Врач самолично заверил, что с пациенткой ничего серьёзного не случилось, однако уже час не впускал к ней. «Обследование требует времени», — только и сказал мужчина средних возрастов, прежде чем поручить всё медсёстрам и скрыться в своём кабинете. Женщина привыкла думать, что младшая Пак уже давно стала самостоятельной, и что со всем справляется сама, пока живёт отдельно от близких, потому ранний звонок из больницы заставил её сердце рухнуть в пятки. Она словно только из-за звонка и вспомнила, что Шиён всё ещё школьница, совсем юная и неопытная, её единственная дочь, которую она, вроде бы, всей душой должна была любить и заботиться до сей поры. Однако что-то у госпожи, выходит, не заладилось, раз она проводила свои дни, совсем не занимая голову той, в ком текла её собственная кровь, кто жила далеко-далеко от неё и жить вообще-то всё ещё училась. Женщина в очередной раз тяжело вздохнула, чувствуя укол совести в сердце. Однако виду не подала, когда перед ней, в кои-то веки, снова возник главный врач. Беззаботная улыбка украшала его лицо, и это чуть утихомирило волнение госпожи. Она с готовностью встала с места, кланяясь мужчине. — Обследование окончено? — Окончено, — утвердительно кивнул врач на вопрос, отчего-то чувствуя облегчение при виде матери своей пациентки. — Можете прямо сейчас же её поведать. К счастью, она уже очнулась. Тот ещё раз тепло и понимающе улыбнулся женщине, выражая так свою безмолвную поддержку, и собирался было уже покинуть её компанию, как та впопыхах его остановила. — С ней ведь всё в порядке, доктор Кан? — спешила госпожа узнать о состоянии дочери. — Почему она так внезапно упала в обморок? — Не волнуйтесь, с Шиён всё более, чем в порядке. Такие слова приятно грели женщине душу, однако то, что последовало за ними, разбило ей сердце. — Пусть продолжит принимать лекарства, которые я ей выписывал, и совсем скоро она выздоровеет полностью. Не просто разбили, а раскромсали на кусочки и растоптали. — «Выздоровеет полностью»?.. Доктор Кан тут же изменился в лице, увидев, как родительница впала в самый настоящий ступор после его слов. Прошло немало времени с тех пор, как Пак Шиён впервые обратилась к его больнице за помощью и стала его пациенткой. Каждый раз, когда мужчина говорил ей, что больница не сможет долго за ней присматривать, если её опекун не подпишет согласие на её полноценное обследование в силу того, что она всё ещё была школьницей, едва достигшей совершеннолетия, девушка ему отвечала, что у неё есть только родители, и что работают они за границей, однако приедут и подпишут всё, как только смогут. Как доктора, её обещания, затянувшиеся на целые три месяца, совсем его не устраивали. Но как человек он не мог спокойно наблюдать за тем, как каждый раз Шиён приезжала к нему на приём почти что в предобморочном состоянии. А сегодня и вовсе пришла бессознательной и даже не по воле свободной. Как доктор был рад тому, что впервые смог дозвониться до родительницы пациентки, хотя и та всегда убеждала его в том, что в звонках нет нужды, что она и так рассказывает всё о себе своей семье. Не с таким смятением должен был смотреть на него родитель, знавший всё о своём ребёнке. Доктор Кан не собирался расспрашивать госпожу Пак о том, почему такая вежливая, добродушная и солнечная девушка, как Шиён, вынуждена была врать ему о том, что родители действительно волнуются о её состоянии. Не спросит, потому что не имеет права. Даже если на душе кошки скребут из-за всего. Она ведь всё ещё дитё, но обречена на молчаливые страдания и совсем в одиночестве. Всё, что у мужчины было в силах сделать, так это в деталях описать госпоже всё происходящее с Шиён, чтобы больше не смела оставаться в неведении и заботилась о дочери, как следует. Доктор Кан говорил со всей вежливостью, размеренно и лаконично, проглатывая все излишние вопросы и чувства. А женщина совсем его не перебивала, чувствуя, как каждое его слово больно врезается в её сознание. Вскоре доктор оставил родительницу одну, наедине с её мыслями, которые теперь разъедали её изнутри, поэтому она поспешила войти в палату дочери в надежде, что разговор с привычно упрямой старшеклассницей вернёт её обратно в реальность. В её реальность, где каждая из них была уверена в том, что другая прекрасно справлялась со своей жизнью сама. Однако лучше ей не стало. Уже с порога госпожа Пак смогла разглядеть красные глаза Шиён, словно она плакала совсем недавно. На её бледном лице это отражалось слишком явно. Тихо сглотнув, женщина плавно прошла вперёд, состроив на лице нечто вроде приветственной улыбки. Пациентка только тогда обратила внимание на неожиданную гостью. На мгновение в её взгляде промелькнуло удивление и тотчас исчезло. Она не любила раскрывать свои чувства перед мамой. Потому что она не поймёт. Не захочет понять и даже не постарается. — Как себя чувствуешь? — мягко обратилась та к дочери, присаживаясь на край больничной койки. Женщина хотела звучать непринуждённо, но получилось как-то нескладно. Шиён одарила её неоднозначным взглядом и хмыкнула, словно была уверена, что маме на самом деле её ответ был неинтересен. — Отлично, — почти механическим голосом бросила та. А госпожа была совсем не глупая. Она видела, что дочь не горела желанием беседовать с ней и ждала, пока женщина перейдёт к сути дела. Выплюнет ей в лицо все грубые слова с напускной вежливостью в тоне, как и всегда, заденет все неприятные темы, на прощание улыбнётся без всякой искренности и оставит её в покое, наконец. — Шиён, почему ты ни о чём не рассказывала нам с отцом? Вы не имеете право спрашивать у меня такое. Разум так и твердил высказать всё маме, не жалея ни о чём. Рассказать, наконец, что ей от переезда от родителей не стало лучше. Жизнь наедине с собой казалась несбыточной мечтой, однако сбывшись, из приторно сладкого превратилась в нечто горькое, глубоко обжигавшее горло и больно разъедавшее язык. Рассказать о том, как ей было трудно привыкать к тому, что родителей, постоянно делавших выбор за неё, больше в её жизни не было. Да так трудно, что у неё в итоге ничего не вышло. О том, что жить ей стало тяжко без чужого одобрения. Тяжко себя любить и заботиться. Шиён ненавидела себя за свою слабость, но больше ненавидела ту огромную часть себя, что всё ещё рвалась любить своих родителей. — Мама, — пропустила та вопрос мимо ушей, взглянув на женщину стеклянными глазами. Нельзя плакать. — Мама, — повторяет, видя, что родительница смотрит на неё не моргая. — Я устала стараться, — предельно честно. Госпожа Пак заметно напряглась после её слов. — У меня ничего не получается. Я пыталась следовать вашим наставлениям, честно пыталась. Но за что бы я не бралась, всё валится из рук. И даже я сама. Мне страшно и одиноко. Тошно проживать жизнь так, как это делаю я последние годы. Иногда тошно в прямом смысле, как сейчас. Иногда ноги меня не держат, в голове всё гудит, и тело словно пылает в огне. Доктор Кан говорит, что это всё от стресса и лишних переживаний, говорит, что с правильным питанием и чистым умом всё разрешится. На всякий случай, полтора месяца назад, он приписал целый список витаминов и разных лекарств, сказал, что мне непременно станет лучше. Моё тело выздоравливает, хоть и временами мне трудно заставить себя не пропускать завтрак и ужин. Телу лучше, а уму и сердцу хуже с каждым днём. С каждым часом и минутой. Помните Хёнджина? Хотя, конечно, помните. Вы о нём наверняка вспоминаете чаще, чем обо мне. Вы хотели, чтобы он меня полюбил, а я этого не хочу, и он тоже. Я отталкиваюсь от него, но он толкает ещё сильнее, оттого и падать мне больнее. Я устала притворяться мотыльком и идти на его свет, зная, что свет этот в конце концов меня убьёт. Никакой я не мотылёк, мама. Я хочу быть бабочкой. Свет меня вовсе не привлекает. Я просто люблю свободу и обыденность. Хочу просто летать, летать и летать… но такая роскошь мне не по силам, верно, мама? Либо я мотылёк, либо бабочка, пойманная и навсегда загнанная в клетку. Однако всё кажется лучше, чем смерть от собственной глупости. Даже тяжеленная железная клетка. — Я хочу переселиться к вам обратно. Собственная фраза неожиданно застряла в голове, крутясь, как заезженная пластинка. Шиён ещё минуту сидела молча, думая, не взять ли ей свои слова обратно, а когда наткнулась на испытующий взгляд мамы, полный чуждой ей теплоты, то совсем выпала из реальности. Госпожа Пак смотрела так проникновенно, словно правда понимала, что чувствует её дочь, что ту даже настигли сомнения о том, что, быть может, она всё это время мыслила вслух. Женщина осторожно потянулась руками к Шиён, пододвигаясь поближе, и под её напряжённый взгляд положила ладонь к её бледному лицу, стирая пальцами дорожку слёз. На большее она не способна. Не может позволить себе утешить и показать, что ей всё-таки есть дело до своей дочери. — Ты уверена? Шатенка не спешила отстраняться от матери, всё так же наблюдая за ней из-под ресниц и чувствуя тепло её рук на щеках. Заплакала всё-таки. — Если вернёшься, то ты же знаешь, как тебя встретит отец, — предупреждала женщина. — Если потерпишь до выпускного, то он, возможно, и забудет про… — Пускай, — с усмешкой перебила старшеклассница. — Я на всё согласна. Шиён было лучше без родителей, даже если это означало, что их сердца с каждым прожитым друг без друга мигом будут остывать друг к другу, даже если далёкие воспоминания будут стираться из памяти и сердца, оставляя после себя безразличную пустоту. Родительница это понимала, однако Шиён уже давно опустила руки и признавалась в этом себе только сейчас. — Даже если он снова назначит встречу с… — женщина заколебалась на секунду, — с бизнес-партнёром? — С моим женихом, — с отвращением поправила её девушка, снова усмехаясь. — Да, даже если снова.2
В кладовой комнате было как никогда тихо. У всех пары, у всех вечно какие-то дела, но это совсем не волновало Хёнджина. Пускай учатся, если хотят, а ему нужен был отдых. Распорядок дня у него был отвратительный, ведь режим сна уже давно испортился. Обычно он быстро брал всё в свои руки, но на сей раз всё было настолько плохо, что он совсем не старался ничего исправлять, иногда даже прыгая выше собственной головы и ложась спать ещё на час позднее. От плохого настроения не спасал даже Хан Джисон, посему сейчас вокруг двоицы царила гробовая тишина, хотя минут пятнадцать назад атмосфера стояла более светлая благодаря ничего не подозревавшему блондину. Не знал же он, что Хван, самолично пригласивший его сюда, отвлекая от дел, будет огрызаться на каждую его фразу и даже на простое приветствие. Было не понять, кто на кого злился больше: Джисон на Хёнджина — за то, что тот беспричинно грубил старшему, или Хёнджин на Джисона — за то, что последний посмел обидеться на него, когда он и без того паршиво себя чувствовал. — Чем занимался сегодня? — всё же заговорил Хван, желая смягчить обстановку. Хан специально громко хмыкнул на его вопрос, чуть ли не закатывая глаза. — Полезным и нужным, — с вызовом ответил студент, зачем-то чуть отодвигая свой пуфик от темноволосого. Увидев это, закатывал глаза уже Хёнджин. Кажется, ему давно было пора перестать обращаться к блондину, как к хёну. — В отличие от кое-кого, — добавил друг после недолгой паузы. — Раз так не хочется по-человечески говорить со мной, то лучше бы домашку по биологии делал вовремя — прогуливать не пришлось бы. — Так рука у меня забинтована, — нетерпеливо возмутился Хван, чуть привставая на пуфике и пытаясь выхватить взгляд старшего, который намеренно не смотрел в его сторону. Учительница по биологии всегда требовала решать задачи на дом на бумаге и писать всё от руки, а так вышло, что Хван Хёнджин правша с, к счастью или к сожалению, повреждённой правой рукой. Однако Джисон точно не захочет это всё слушать, ведь очень был занят тем, что делал обиженный и злой вид. — Ты и весь здоровый не делаешь домашку, пора бы уже признаться. А ведь прав, зараза. — А сам-то что, — недовольно покосился младший на студента, пытаясь придумать достойную атаку. — Я тебя когда просил сайт взломать? Помнишь? Я вот не помню — настолько давно это было. — А я взломал вообще-то, — наготове выдал Хан, наконец, оборачиваясь на изумлённого Хёнджина. — Блефуешь?.. — неуверенно протянул старшеклассник с надеждой, что всё-таки не блефует. Краем глаза Хан проследил за тем, как темноволосый, заметно расслабившись с виду, пододвинулся на своём пуфике ближе к нему, а после отрицательно покачал головой в ответ на вопрос. — Чего сразу не рассказал?! — А ты и не спрашивал. Хёнджин скептически прищурил глаза, не зная, радоваться ему или нет. Хан Джисон был до ужаса вредным, поэтому временами мог и всякую чушь понести, просто чтобы выиграть спор. Но в этот раз он звучал непривычно серьёзно. Хотя… — Врёшь ты всё, — отрезал он, немного подумав. Не может такого быть, чтобы второкурсник справился с чем-то трудным и сразу же об этом не проболтался всему миру. Хан негодующе уставился на младшего, скрестив руки на груди. — Не веришь в мои хакерские умения? — додумал за друга парень и на этот раз действительно звучал обиженно. — Смотри, сейчас продиктую номер, зарегистрированный за тем аккаунтом. Я записал в телефоне на всякий сл… Даже не дослушав, Хёнджин тотчас вскочил с места и кинулся на испуганного Джисона, быстро отбирая у него смартфон и убегая в другой конец комнаты. — Ты больной, Хван Хёнджин?! Хан пребывал в самом настоящем шоке от странностей, что творил сегодня младший. Он же сам рвался узнать про автора того самого анонимного поста про Чжеин, разве нет? А с чего тогда сейчас вёл себя, как пациент психушки? — А-ну быстро отдавай сюда телефон. — Нет, — зачем-то упрямился младший. — Пообещай, что не продиктуешь. — Обещаю, — быстро сдался светловолосый, больше волновавшийся за своего друга. Плевать он хотел на сайт и на тот аккаунт, хотя усилий и времени на то, чтобы добиться своей цели, он потратил немало. — Чжеин не расскажешь? — любопытствовал Джисон, снова восседая на своём пуфике. Хёнджин всё-таки отдал ему телефон обратно, но на пуфик не сел, а встал у пыльного подоконника, глядя в окно и глубоко над чем-то размышляя. Со стороны он выглядел смешно. Студент не сдержал весёлую улыбку от такой картины, напрочь забывая о том, что всего пять минут назад они походили на собак, вот-вот готовых сцепиться друг с другом. — Ни за что, — не оборачиваясь, ответил Хёнджин. — Не хочу тревожить по пустякам. Она в последнее время счастливая. Звучал он искренне и говорил с заботой, отчего на лице студента заново расцвела улыбка. — Понятно. Но больше так не делай, ясно тебе? — всё же пригрозил пальцем блондин, имея ввиду инцидент со своим телефоном. Темноволосый в ответ коротко усмехнулся и просто кивнул, обещая, что такое не повторится. Конечно, не повторится. Если Хан Джисон ещё раз попытается раскрыть тайну анонимной записи, то Хёнджин, наверное, выкинет что-нибудь намного хуже, чем то, что случилось сегодня. Всего месяц назад он был решительно готов помочь Чжеин с её просьбой, но сейчас… Старшеклассник уверен, что ей совершенно ни к чему узнавать подробности записи. Школа давно перестала слепо ненавидеть Чжеин, а она — чувствовать себя здесь лишней. У неё есть её одноклассники, друзья… и Ким Суджин есть. У Чжеин есть он, в конце концов. Хёнджин слабо улыбнулся от своих мыслей, выходя из кладовой, а затем внезапно поник. И есть Ли Минхо, которому Чжеин сейчас… улыбается, стоя посреди коридора?