Неотвратимая вечность впереди

«Душа не рождается и не умирает. Она никогда не возникала, не возникает и не возникнет. Она нерождённая, вечная, всегда существующая и изначальная. Она не гибнет, когда погибает тело» Странно прочитать подобное на листке бумаги, что был надёжно упрятан в любимую книгу моей любимой девочки. Упрятала, как я думаю, она сама, уж больно почерк, как у курицы, да и то, что лежит бумажечка на любимой странице Мари, уже намекает. Она, как будто знала, что умрёт. Знала и оставила мне эту цитату, понимая, что я не удержусь и открою её любимые страницы её любимой книжки. Эта её любовь к фантастике перешагивает все допустимые пределы, а зачитанный до дыр томик Дракулы отчётливо намекает о любимых фантазиях. Уж чем-чем, а упырями Мари восхищалась, была готова защищать до конца жизни и слёзно обижалась, если её мнения не разделяли. Я на эти её прихоти закрывала глаза, готовая терпеть любую прихоть этого сказочного существа. Я её любила. Это было странным, но отвратительно правильным чувством, и было оно всегда, стоило лишь зацепиться в толпе малышни за худенькую фигурку. Я, запинаясь и краснея, предложила дружбу. И да, это было моим самым мудрым решением. Самым… правильным. Мы были поддержкой и опорой друг для друга, и я, по-сути беспризорная, очень это ценила. А со временем чувство благодарности, желание быть рядом всегда, переросло в любовь. Нежную и чуткую. И быть может, я даже сумела бы в этом признаться, но одно событие в жизни перевернуло всё. Про меня вспомнила дорогая мамочка. Решила, что её детям, к которым я себя не причисляла, нужна постоянная нянька-сиделка, и забрала меня от ворчливой, но в целом хорошей бабушки. Это было отвратительное время, хотя я и смогла доказать себе какая я умница-красавица и далее по списку, но мне не хватало моей Мари. Расстояние, время и занятость рушили нашу стену доверия, выстроенную за все годы совместного времяпровождения, и я ничего не смогла поделать. А потом… потом она просто умерла. Несчастный случай. Машина сбила, насмерть, а видеорегистратор показал лишь уверенно идущую на смерть школьницу. И каким-то подсознательным чувством я знала, что она знала. Сделала осознанно. Оставались такие вопросы, как «зачем?» и «почему?», и именно за ответами на них я проникла сюда. В место, куда после смерти моей девочки, не ступала нога человека. Мама Мари попросту закрыла комнату, не позволяя даже себе заглянуть туда, а уж каким чудом пролезла сюда я… Нет, вообще-то эта милая женщина была чуть ли не единственной из взрослых, кто мне по-честному нравился. Она не относилась ко мне, как к своему ребёнку, не опекала, но я всегда, всегда, чёрт возьми, получала от этого человека что-нибудь доброе и приятное. Да и без этого женщина заслужила уважение железным характером и неумением сдаваться. Даже после смерти дочки она нашла в себе силы не спиться и не сойти с ума. Вот сейчас например, она отъехала по очень срочным делам, наказав мне посмотреть телик. Всё-таки навещала я её часто и отношения у нас сложились доверительные. Нарушать их я не хотела, но меня отчаянно тянуло в запертую комнату, будто от неё зависела вся моя жизнь. Но из непривычного пока только записка в её любимой книжке и тетрадь, оставленная на столе. Причём, в отличии от остального, она выглядела так, словно её совершенно недавно тут оставили. Странно. И я рискнула взять её в руки и даже открыть, приподняв брови при виде каких-то странных, больше ритуальных зарисовок подруги и подписей её подчерком. Читать не стала, лишь бегло просмотрела, а позже стала листать, быстро дойдя до страницы, когда почерк Мари обрывался. Но его заменял другой. Острый и размашистый, чужой. Невольно вспомнила о том, что пыли на полу не было, как и на рабочем столе. А это значит… Внутри похолодело, а я, не обратив внимания на противные мурашки, принялась читать. «Реинкарнация… переселение души…жертвоприношение…» — вычленяла я отдельные слова, понимая, что дело пахнет керосином. Жаль, что поняла чересчур, слишком поздно. По темечку кто-то стукнул, а я с противной слабостью в голове и ногах уплыла в страну Морфея. «Браво, чувство самосохранения отсутствует напрочь» — прокомментировала я, кое-как поднимаясь с ледяного бетонного пола. Но, откинув самокритику, мне стоит признать, что от этой женщины, подобного я ожидала в последнюю очередь. Впрочем, она решила меня удивлять и дальше, заставляя просто воспринимать информацию, но никак не обдумывать. — Не обижайся, это ради неё! — закончила свой монолог мама моей любимой девочки. Я его, к сожалению, прослушала, но ничего хорошего относительно меня там не предвиделось. В одном я не ошиблась — эта дамочка борется даже после конца. Хочет… а что она хочет? Призвать душу дочки и вселить её сюда? В моё тело? Бред! Но когда она начертила пентаграмму и расставила свечи, мне стало не до шуток. Маша не только упырей любила, ритуальчики всякие, мистику и прочее, заставляющее кровь застывать. А её поехавшая мамочка решила, что с помощью ритуальчика вернёт её душеньку сюда. И всё бы ничего, я бы «милую прихоть» перетерпела, а после устроила бы мамаше свидание с психиатром, но вот беда. Ритуальчики требуют кровопускания, причём активного. И стоило мне об этом подумать, как тётка достала кинжал с красивой, резной ручкой. Приплыли. Дальше всё было туманно, вида крови я не переносила, не любила сдавать и старалась даже не говорить о красной жиже в венах, ну, а когда меня стала резать чокнутая тётка поняла, что вот он, конец. Сознание отчаянно пыталось вырубиться, что успешно и произошло. *** Что со мной происходило дальше — не имею понятия. Каким образом я оказалась маленькой девочкой? Тоже. Просто однажды, крутясь перед зеркалом, я вспомнила, что раньше у меня были голубые глаза, а теперь карие. На закономерный вопрос «откуда я это знаю?» стали мелькать картинки событий, которые я когда-то уже пережила, и это, пожалуй, было страшно. Пришло осознание того, что я всё-таки подверглась реинкарнации. А это значит, что у свихнувшейся тётушки всё задуманное вышло. Помнила я, конечно, не всё. Выборочно. Например, с лёгкостью вспоминала личико Мари, но не её мамы, как и остальных родных и друзей, которых было и так мало. Зато события, не касающиеся моей личной жизни вспоминались охотно, хотя будем честны, много ли может запомнить вчерашняя выпускница школы? После осознания своей взрослости я поняла, что я в заднице, точнее в США 1995 года, и да, мне четыре и зовут меня Ансилия Лилит Грин. — Лили, детка, ты чего? — поинтересовалась у меня рыжеволосая женщина, подходя ближе и строя забавную рожицу так, чтобы я смогла увидеть её в отражении. Эта женщина была копией Лили Эванс из фильма Гарри Поттер, тем удивительней воспринималось то, что её имя Анна и она моя мать. — Ничего, просто… спать хочу! — придумала я быстро, с вызовом глянув в зеркало, где отражалась Анна. Рыжеволосая на это подняла брови, удивляясь, ведь обычно я никогда не спала днём и была слишком активной, но быстро собралась и улыбнулась. — Иди поспи, малышка, а я приготовлю пирог, как и обещала. Меня наградили ласковой улыбкой, а позже танцующей походкой ушли. А я поняла, что полежать подумать мне не помешает. Всё это слишком… сложно, и мне нужно привыкнуть. Прошлая жизнь путалась с настоящей, я не помнила многого из прошлого себя четырёхлетней и совсем не представляла, что же делать дальше. Можно сказать, что жизнь началась для меня именно с этого момента. Осознания себя. Комната на втором этаже не обладала розовыми вещами, а самым девичьим был большой кукольный домик. В остальном комната была вполне себе обычной, с хорошим ремонтом, выполненном преимущественно в голубых и бежевых тонах. Кровать соответствовала моим габаритам, а потому, недолго думая, я на неё плюхнулась и с удовольствием вдохнула запах свежего постельного белья. Не знаю сколько прошло времени, но я успокоилась и пришла в себя, что есть гуд, а также потихоньку свыклась с мыслью о том, что я теперь четырёхлетняя сопля. Это было сделать даже просто, потому что о чём-то подобном я в глубине души мечтала. Оказаться в прошлом, всё помнить и не совершить ошибок, что я совершила. Нравилось мне грезить о жизни в сослагательном наклонении, что было глупо. И хотя я хотела бы проснуться в своём детском тельце, даже так было очень неплохо. В голове мелькали перспективы, планы на жизнь, которые непременно будут реальностью, и слабая надежда, что в этот то раз у меня будет настоящая семья. Семья у меня действительно была. Рыжеволосая Анна — моя мать, работающий до шести Марк — мой отец, но основная проблема была в том, что этих людей принимать за родителей было трудно, потому что я не маленькая девочка, в глубине души. Но надежда на то, что эти люди будут мне близки, не исчезала, и, возможно, однажды я буду считать их родителями и любить больше всего на свете. Да, пожалуй, так и будет. — Доченька, ты тут? — заглянул в комнату светловолосый мужчина, заставив меня признать, что я чертовски на него похожа, за исключением шоколадных глаз. — Да, — отозвалась я, присаживаясь на кровать. Марк уселся рядом со мной, приобнимая и ласково, почти как Анна, улыбаясь. — Мама сказала мне, что ты проспала весь день. Ты хорошо себя чувствуешь? — Да, пап. Я просто подумала, что хочу…хочу ходить на танцы и ещё научиться рисовать. — Рисовать? — он вскинул брови. А я так некстати вспомнила, что все попытки заинтересовать меня этим проваливались, из-за чего отец был расстроен. Ведь он признанный гений этого дела. — Ты правда этого хочешь, малыш? — я покивала. — Начнём после ужина! Твоя мама приготовила пирог и уже давно ждёт нас. — Я первая! — я вспомнила наши шуточные соревнования, в которых я почти всегда выигрывала, довольно глядя на смеющегося Марка. В этот раз было также. На кухню я примчалась первой, даже не задумываясь, где она находится, и тут же уселась за своё место. Через несколько минут появился и Марк, притворяющийся жутко уставшим. Конечно, я не поверила, а вот то, что он сменил одежду, заметила. Поэтому он так долго! Пирог был моим любимым — с фруктами, а потому умяла я два больших кусочка под радостный и довольный взгляд Анны, которая обсуждала с Марком, куда меня лучше записать. Идею с танцами она поддержала, а потому фонтанировала энергией. — Ну что, теперь рисовать? *** Свыкнуться с новой жизнью оказалось не так просто, как я посчитала сначала. И дело даже не в том, что я снова маленькая девочка, скорее в том, что я отвратительно отличаюсь от сверстников. Играм я предпочитаю полезные, или хотя бы интересные вещи вроде чтения и, может быть, рисования, которым мы с Марком занимались несколько раз в неделю. Считать этих людей родителями я стала почти сразу, настолько впечатлилась искренней любовью, что они ко мне испытывали. Для человека, который никогда не знал, что такое материнская любовь, нет ничего удивительней это почувствовать. И я была им глубоко благодарна за это, а потому любила в ответ, так сильно, как могла. А ещё мучительно сильно хотела быть их главной гордостью, сделать так, чтобы во мне не разочаровывались. И это было прекрасно. С каждым днём я всё лучше танцевала, а мои рисунки было не так страшно показывать людям. Появился интерес к музыке, а учительница, что занималась со мной английским, восторженно ахала, когда я не допускала ни единой ошибки. Ну, а кроме того я потребовала словарь по русскому и стала «учить его», а потом и практиковать, радуя родителей ещё сильнее. Все взрослые знакомые им откровенно завидовали и в один голос кричали, что скромно шаркающая ножкой я — вундеркинд. В итоге мои будни пролетали по расписанию, львиную долю которого занимали танцы, рисование и, как ни странно, пианино. Последнего дома не было, но судя по хитрым лицам родителей, на шестой день рождения, который через месяц, стоит ждать именно его. Из-за моей занятости оказалась свободна мама, которая решила устроиться на работу хореографом, точнее вернуться. Я к ней в группу естественно не пошла, решив не выделяться ещё больше. И так слишком многие меня хвалят. Анна впрочем, подозрительно изменилась в последнее время, теперь не напоминая Лили Поттер. Короткая стрижка, немного другой выбор одежды… а в итоге получалась неплохая такая светская львица. Вот только отношения с папой охладели. Марк мечтал о своей галерее, выставках и славе, а потому не согласился с планами супруги по поводу траты совместно накопленных средств. К ним приличную сумму добавили родители отца, которые верят в будущие успехи сына. Вообще-то на момент разборок меня выгнали в свою комнату, но пропустить подобное я не могла. Вот и дошло всё до того, что папа послал маму с её идеями о переезде и вложился в выставку. С тех пор между ними прямо-таки мелькали молнии, грозясь что-нибудь взорвать. Мама жаждала извинений отца, отец — маминого признания и поддержки, а я с ослиным упрямством пыталась их помирить, не понимая, что это фиаско. И хотя они планировали покупку пианино и отлично играли роль любящей друг друга пары для меня, я всё знала. Знала, что нужно что-то предпринять, иначе будет поздно. Попыток было несколько и все — полный провал. Нет, они безусловно удивились романтическому ужину, который я им устроила, или приезду родителей, которых позвала опять же я, но ничего не менялось, а бабушки и дедушки умудрились поругаться и между собой, тем самым усугубив ситуацию. В этом была и моя вина, стоило подумать о том, что родители отца утончённые и слишком правильно воспитанные люди, чутко разбирающиеся в исскустве, а родители матери этакие поднявшиеся снизу, целеустремлённые, с хваткой акулы и мыслями «на будущее». Пожалуй, всех этих людей объединяло лишь то, что я их общая внучка. И это было очень печально. Попытки я прекратила, понимая, что это усугубляет ситуацию и что родители должны разобраться сами, всё-таки имеют право на счастье. Я не могу поступать с ними столь эгоистично. А потому моё шестилетие мы еще праздновали вместе, а после мне объявили о том, что они разводятся. И несмотря на то, что я была готова, было обидно. В тот день я впервые закатила истерику. Но и это не изменило реальность. Папа уехал в Нью-Йорк, мама, прихватив меня, отправилась в Аризону, а на дом, в котором я родилась и провела возможно самые счастливые годы жизни, оба забили. Прекрасно.