Неотвратимая вечность впереди

(2004, 15 февраля) — Эй, ты чего тут сидишь? — поинтересовался кто-то достаточно громко и добродушно. Пришлось поднять голову, едва скривившись от холодных потоков воздуха, что кольнули кожу лица, и посмотреть на человека, которому почему-то было не наплевать. Я ожидала увидеть кого угодно, возможно, даже педофила, но никак не очаровательную незнакомку, немногим старше меня. Одета она была достаточно легко, а говорила на чистом английском, хотя обладала полным, или, почти полным, списком азиатской внешности. Та же немного оливковая кожа, хрупкое телосложение, аккуратное каре иссиня-чёрных, явно крашенных, волос. Только глаза большие и хитрые, со смешинками, искрящимися на дне антрацитов. — Малышка? Ты потерялась? — снова спросила она, хмуря тонкие брови, которые были едва видны из-под тоненькой шапочки. В Аризоне снега не бывает, а вот холода случаются, как сейчас, например. — Мне четырнадцать, — возмутилась я в надежде отшутиться, но голос, охрипший от долгого молчания, подвёл. — Нет, я просто отдыхаю, — довольно резко добавила и вскинула подбородок. Девушка на это лишь ухмыльнулась, но ничего не сказала, наградив меня задумчивым взглядом. — Тогда, может, отдохнёшь в кафе? Я угощу тебя капучино, — заискивающе, как посланник из Ада, поинтересовалась она и получила от меня согласный кивок. Еврей во мне процветал и очень, очень хотел халявы. Кафетерий, в который меня затащила эта неугомонная, был неплохим, но слишком многолюдным и жарким. Она, видимо, всерьёз опасалась того, что я простыла и решила меня согреть. Молодой парень-официант быстренько принял у нас заказ на два капучино и скрылся от пристального внимания незнакомки, которую пытался закадрить, но получил насмешливый взгляд. — Я вообще-то могу и сама заплатить, но спасибо, — кивнула я, демонстрируя сотню баксов. — А я то решила ребёнка согреть, — хихикнула брюнетка, — Вспомнила себя, как тусовалась с друзьями без цента в кармане, — немного мечтательно произнесла она, заставив меня удивиться. — Сколько тебе лет? — Вообще-то мне двадцать два! — провозгласила она, словно ожидала этого вопроса, что неудивительно. Наверняка её путают с малолеткой. — А зовут тебя как? — уже спокойно спросила я, понимая, что ничего про свою знакомую не знаю, кроме того, что ей двадцать два и у неё в предках азиаты. — Мирида, — отозвалась она весело. Я улыбнулась уголками губ, зная, что значение этого имени — змея. — Приятно познакомиться, я Лилит, — вернула я ей улыбку, с долей удовольствия наблюдая, как вытягивается красивое личико. Конечно, Лилит моё второе имя, но родители называют меня именно Лили почему-то. Другие родственники, как и учителя, предпочитали первое имя — Ансилия. Вот и была я как Силли, так и Лили. — Нашла сородича, — хихикнула она вновь, тут же улыбнувшись подошедшей девушке-официантке. Паренёк, видимо, решил, что не выдержит второго такого общения с этой милой змейкой. — Так почему ты сидела на таком холоде? — спросила девушка, вмиг растеряв всю милую беспечность. Теперь она была похожа на агента ЦРУ. Я быстро коснулась её руки, облегчённо чувствуя тепло. Она нахмурилась, но ничего не сказала, даже бровью не повела, глядя на меня так же пристально, как и до этого. — У меня… сложности дома, — односложно ответила я, наблюдая, как та поднимает брови. — Но не о чем волноваться. Меня никто не бьёт и не оскорбляет, просто несколько некомфортно находиться дома, из-за отчима и маминой беременности. — Оу, твоя мама вышла замуж второй раз, да? — Давно, но это не важно. Завтра прилетит мой отец и я буду жить с ним, — Мирида лишь нахмурила брови и отпила из своей кружки. — И ты вот так просто бросишь маму? (Флешбек) Мама улыбалась, постоянно прикладывая руки к немного округлившемуся животику, и смотрела на Карла так, как никогда не смотрела на моего отца и совершенно точно была счастлива. И мне не было места в её счастье. Сейчас это было ясно как никогда. Судьба откровенно издевалась и просто вынуждала на действия, которые однако, были вовсе не обязательны. — Мне… мне лучше пожить с отцом, — глухо отозвалась я. — Ты что-то сказала, дорогая? — с ласковой улыбкой спросила прекрасная рыжеволосая нимфа, что была невероятно счастлива сейчас. — Прогуляюсь пойду! (Конец флешбека) — Она счастлива, — слабо возразила я. — А ты? Ты счастлива? *** Мирида была захватывающей. Такой, как она, хотелось подражать, пытаясь угнаться за совершенным идеалом, что априори невозможно. Рано потеряв мать, девушка особенно ценила и выделяла отношения между матерью и ребёнком и совершенно не понимала, как вообще можно решить уехать от матери. Для неё наличие такого человека — несбыточная мечта, в то время как некоторые отказываются. Но мы нашли общий язык и остались приятелями, обменявшись номерами телефонов и электронной почтой. Я ещё долго находилась под впечатлением от новой знакомой, а время неизбежно летело вперёд. Вот я серьёзно говорю с мамой об отъезде, она поджимает губы, но не решается предположить, что причина в новом замужестве и беременности. А после, уже на следующий день, меня забирает отец, заботливо положив руку на плечо и довольно грустно улыбаясь. — Чем займёмся сначала? Купим тебе вещи или подумаем где обосноваться? — интересуется он с хитрым прищуром, стараясь отвлечь меня от грустных мыслей. — Хочу жить у моря, — ответила я мечтательно. — Море? А может сразу океан, малыш? — Можно и океан! — хихикнула я. Однако, устроиться мы решили в штате Невада. Там было довольно солнечно и тепло, ну и конечно все условия для выращивания детей вроде меня. С лёгкой руки папочки я забросила бальные танцы и стала играть на рояле, радуя родителя живой музыкой. — Бабушка и дедушка гордились бы тобой, Лили, — говорил он мне часто. И наступила моя очередь грустно улыбаться. Виктория и Александр Грин были не так уж стары, им исполнилось по шестьдесят пять лет, когда отец получил сообщение из местной больницы с просьбой приехать. Отравление угарным газом — несуразная глупость, учитывая, что никто из них склерозом не страдал, но тем не менее, иногда даже глупости становятся реальными. И о реальности происходящего напоминала общая могила на кладбище. Отец страдал, стал чаще выпивать и позволял себе появляться в компании непонятных женщин у нас дома, пока я не вызвала его на откровение и попросила не делать так. Его родители, узнай про подобное, закатили бы скандал. И правильно! Но всё возвращается на круги своя, как и Марк стал приходить в себя, жить с утратой и радоваться тому, что имел. Через пару месяцев он вручил мне резную шкатулку из тёмного дерева, инкрустированную драгоценными камнями. — Бабушка ещё давно сказала отдать её тебе. Здесь все семейные драгоценности. — Спасибо, — ответила я, аккуратно принимая изделие, что передал мне отец. Пальчики сами по себе, пробежались по усыпанной зелеными камнями крышке, которые, скорее всего, являлись изумрудами. Внутри шкатулки действительно лежали драгоценности. Серьги с бриллиантами, нити жемчуга, совершенно идеальный перстень с рубином, изготовленный из белого золота, к нему же шла цепочка, усыпанная такими же рубинами поменьше. И всё это великолепие было моим. В тот вечер я не успокоилась, пока не сфотографировалась во всём, что находилось в шкатулке, ну, а после решила написать сообщение Мириде, которая не спешила налаживать связь первой. Это было… печально, но я сумела таки наступить на горло отвратительному чувству, названному гордость. Мирида ответила быстро, завязывая между нами увлекательную переписку. Не думала я, что эта девушка настолько многогранна и непредсказуема, иначе как объяснить её уикенд, проведённый в России? Особенно, если учесть то, что она гражданка США и Японии? Говорить по-русски девушка могла, но не очень хорошо, а потому с радостью согласилась болтать со мной по телефону именно по-русски. Мы обсуждали всё подряд, смеялись над её речевыми ошибками и чрезмерной любови к паршивой погоде. — Это карма, говорю тебе! Стоит мне куда-то приехать, как погода портится! — возмущалась она. — В Аризоне из-за тебя вообще дождь пошёл! — хихикнула я, поддерживая возмущающуюся девушку. И я не поняла, совершенно не поняла, когда настолько привыкла к этому, чтобы ожидать её звонка ежедневно и понимать, что день прожит не зря. Слишком быстро и незаметно эта девушка стала мне настолько дорога, насколько это вообще было возможно. Я искренне ей восхищалась, чувствуя, что чего-то во мне не хватает, чтобы стать вот такой же. Но, вполне возможно, что мне «чего-то» и не нужно. Я её полюбила, также, как и любила мою Мари. А потом со мной случился фильм ужасов. Тот самый, в котором главный герой теряет всё самое важное. И этим, самым важным была не Мирида. Им была моя мама. Было рождество. Раннее утро, но мы с отцом уже не спали, обменявшись подарками и умиротворённо попивая утренний кофе, попутно делясь планами на жизнь. Марк разрывался между своей галереей и сетью французских ресторанов, что он выкупил и модернизировал. Я сочувствовала, сетовала на конкурс пианистов, на котором я хотела победить. И всё было так спокойно и хорошо, что у меня засосало под ложечкой. — Я возьму, — улыбнулся отец, потянувшись к телефону. — Пап? Что такое? — встревоженно спросила я, глядя как стремительно исчезает милая улыбка с красивого лица. — Да-да, я понял, мы вылетим сейчас же, — потеряно и совершенно обескураженно ответил он кому-то, повесив трубку и глядя в пустоту. — Пап? — настойчивей повторила я, отчаянно хмурясь. — Милая… понимаешь… — последний раз он с таким видом говорил о разводе, — Мама… она… — бессвязно шептал он, не в силах продолжить. Я же просто осела назад в кресло, чувствуя себя куклой, у которой отрезали нитки. — Что с ней? — Мертва. Время замерло. Я чувствовала, как кровь шумит в ушах, слышала, как бьётся сердце, моё сердце, и совершенно не верила в то, что больше не бьётся сердце моей мамы. Такого просто не могло быть! Не могло! Она, такая нежная и чуткая, такая счастливо-прекрасная, не могла просто взять и…перестать жить. Я в это не верила, но всё равно спросила: — Как? — Авария. Они с мужем насмерть, малыш в тяжёлом состоянии, не гарантируют, что выживет. Последний раз мы виделись в августе, но тогда маленький Алекс был ещё в маме и родился только в сентябре. Она часто присылала мне фото красного, сморщенного малыша со светлым пушком на голове. И её глазами. Карими. Я вспоминала все моменты, что связывали меня с этой прекрасной женщиной. Вспоминала, как мы пекли печенье по выходным, ходили в кино на романтические комедии и вместе обсуждали что купить домой. Изредка говорили о папе, она с ним не общалась, а потому выспрашивала всё именно у меня. Вспоминала, как потом на пороге дома появился Карл, как он умело за ней ухаживал, как обходителен и вежлив был со мной. Как мама узнала о пассиях папы, как хмурила тонкие, тёмные бровки и совсем неумело прятала обиду на дне антрацитовых глаз. Помню, как Карл встал на одно колено и предложил ей выйти замуж, как на безымянном пальце матери появилось аккуратное и жутко дорогое кольцо. Помню, как исполняла роль ангелочка на свадьбе, кидая лепестки белых роз. Помню, какой красивой была мама после бессонной ночи. Карл отдыхал на мальчишнике, в то время как она всю ночь рыдала в подушку. Слишком гордая, чтобы признать то, что ей действительно нужно. Перед глазами всё плыло, я была неизвестно где и неизвестно чем занималась, но продолжала с упорством барана вспоминать всё замечательно тёплое, что было связано с этой прекрасной женщиной. Потому что признать её смерть — невозможно. Она будет со мной. Будет жить во мне. Всегда. *** Маркус Грин выглядел как никогда несчастным. Известного художника, мецената и просто обаятельного мужчину без кольца на пальце не часто можно было застать в таком состоянии. Он привык брать от жизни всё, наслаждаться каждым мгновением, чтобы потом не грустить от потерянной возможности. Но он всё равно грустил, глядя на мраморное надгробие, что стояло над могилой любимейшей женщины. Раньше всё это казалось нелепейшей из ошибок, которую было просто исправить, но он попросту не успел! Было поздно ещё в тот момент, когда его, его любимая, кареглазая ведьма, сказала «да» самодовольному идиоту. Но шанс был, пока они были живы, пока у них была толстая связывающая нить — любимая дочурка. Но какой от этого смысл, если она, любовь всей его жизни, — не дышит. Не живёт. А всё, что от неё осталось, — находящаяся в глубокой депрессии Лили и младенец, неожиданно никому не нужный. Это выяснилось через несколько дней после похорон, когда попросили предъявить родственников малыша. Из них была только дочь, которой на всё было откровенно плевать. Родители супруги, отчего-то махнули на малыша рукой, а родители Карла были давно мертвы. Остальным родственникам чужой ребёнок был мягко говоря не нужен. — Так вы обещаете оформить опекунство? — поинтересовалась дотошная главврач в тридцатый раз. — Да, — кивнул он спокойно, улыбаясь добродушно и располагающе. Он уже заплатил кучу денег для ускорения процесса бумагомарательства. — Тогда мы вполне можем доверить вам восстановление мальчика на дому, сейчас принесут необходимые бумаги. Вы решили сменить ему имя? — Да. Она всегда хотела, чтобы сына звали Джулиан. Это была её идея-фикс. Не понимаю, каким образом она согласилась на Алекса. А после он понял, что ничерта особенного о младенцах не знает. Когда Лили была маленькой, с ней возилась супруга, а он ввиду своей занятости и не особенной чуткости предпочитал покачать дочку на руках или, на крайний случай искупать под бдительным присмотром. А тут целый младенец и депрессивная дочка на его руках и шее, повисшие камнем ответственности. И неизвестно, что произошло бы, если бы ему в тот день не позвонила незнакомка по имени Мирида, которую он знал исключительно со слов дочки. — Здраствуйте, мистер Грин. Меня зовут Мирида Мейсон, я подруга вашей дочери, не могли бы вы дать ей трубку? — Боюсь, что она не захочет с вами разговаривать, мисс. — Вот как. Почему же? Я её обидела чем-то? — Нет-нет, не думаю, что это имеет к вам какое-то отношение, просто мама Лили вместе с мужем разбились, и она очень переживает по этому поводу. На обратном конце трубки наступила оглушительная тишина, так что ему даже показалось, что девушка сбросила, но тут же голос, взволнованный и немного охрипший, заговорил вновь. — Где вы сейчас? Я немедленно вылетаю. И она прилетела. Юная и особенно хорошенькая в этой мрачной ауре траура. Казалось, что это не Лили потеряла мать, а она. А как повела себя дочка? Заметила её, оживилась, чтобы подбежать к девушке, что выше её на голову и разреветься, так громко и отчаянно, что становилось страшно. Но юная мисс Мейсон ничуть не испугалась, прижала дрожащую девочку к себе, шептала что-то успокаивающее, а после, убедившись, что Лили спит, принялась и за недовольного жизнью малыша Джулиана. Ему повезло много раз больше родителей. Детское кресло, самое развитое из возможных, спасло его, а потому на хрупком тельце не было царапин, только сломанная ключица и небольшой ушиб. Но даже так он доставлял немало хлопот, обожал будить их ночами, так, что они с Миридой привыкли вставать по очереди. Эта девушка была прекрасна, но не в тех, телесных и плотских смыслах. Она была доброй и заботливой, иначе не стала бы лететь к сомнительной подруге, помогать её отцу, попутно умудряясь дистанционно учиться и совершенно убедительно врать собственному отцу. Как оказалось, её мать тоже погибла, правда, она была несколько младше Лили, что совершенно её не волновало. Она окружила девочку заботой и была с ней безумно предусмотрительна, за что он был ей особенно благодарен. Можно сказать, что Мирида Мейсон стала его доброй приятельницей, которую он будет рад видеть и впредь. — Нет, папа, я не могу приехать, мне не хотят ставить зачет по астрономии! — убеждённо возмущалась девушка, говоря по телефону. — Я звонил в твой университет. Они сказали мне, что ты не появлялась две недели, — звучал возмущённый голос. — Это я виноват в ее пропусках, мистер Мейсон, — выхватил телефон Марк, не давая брюнетке и слова вставить. Ему порядком надоело слушать это враньё, в котором виноват лишь он. И разговор с отцом — малое, что он мог сделать для этой чудной девушки. — Представьтесь, молодой человек, — строго произнёс мужчина. Вмиг из голоса пропали тёплые, приятные интонации. — Меня зовут Маркус Грин и прежде чем приходить за моей головой, позвольте всё объяснить. — Ну почему же нет? Объясняйте, — смешливо произнёс собеседник, без особого труда узнавая имя одного из самых популярнейших людей Америки. Сейчас все только и делали, что обсуждали гибель его экс-супруги и усыновление маленького, сводного брата Лили. — Как вы знаете, моя жена погибла и дочь отвратительно это переносит. Так уж вышло, что ваша дочь и моя были знакомы и часто общались в интернете, а когда она узнала о смерти мамы Лили, то прилетела первым же рейсом. Я могу дать вам слово, что ни в коем случае не посягаю на честь вашей дочери, она очень помогла мне с Джулианом и Лили, и я собираюсь возместить ущерб, который принесло её отсутствие в Университете. — А вы, однако, серьёзный молодой человек, — хохотнул мистер Мейсон. — Возмещение ущерба лишнее, а вот познакомиться с вами я бы хотел. Я живу в отдалении, тут прекрасная природа и погода, может, прихватите ребятишек своих, а заодно и мою, да прилетите? — заискивающе поинтересовался он. — Конечно, мистер Мейсон, документы на усыновление будут готовы завтра, так что послезавтра ждите, забронируем билеты, — согласился Марк, понимая, что это меньшее, что он вообще может сделать для Мириды. Да и познакомиться с отцом девушки хотелось, он, видимо, весьма интересный человек. На такой вот позитивной ноте они и распрощались, а сразу после заговорила хмурая Мирида. — Отец никогда не приглашал к нам моих знакомых. — Всё бывает впервые. Девушка нахмурилась еще сильнее, но ничего не ответила и поспешила проверить Джулиана, который подозрительно долго не просыпался. Малыш не мог долго спать из-за вечно болящей ключицы, но с каждым днём боль становилась меньше, или, может он уже привык. — А живёт твой отец в Колорадо, помню, — пробормотал Маркус, весьма довольный собой, решив заказать билеты. *** На следующий день, они, как он и обещал, собрали вещи и погрузились в самолёт, заодно сбегая от настырных журналистов, которых весьма интересовало то, что известный человек планирует делать дальше. Не то чтобы их было прямо-таки много, но они были и это было отвратительно, хотя и предсказуемо, ведь он теперь не просто художник с мировым именем, он владелец нескольких предприятий и сети ресторанов, неплохо в общем-то зарабатывает и совершенно точно может позволить себе жить на широкую ногу. Перелёт в Колорадо запомнился истериками Джулиана, апатией Лили и напряжённостью Мириды. — Я не виделась с ним почти год, — сказала девушка так, будто он должен был что-то понять. Видимо переживала, хотя он и считал это несколько глупым. Родители всегда будут любить и ждать своих детей, даже если эти дети уголовники, а тут всего лишь молодая студентка. Мистер Мейсон, ожидаемо, встречал их в аэропорту Лейквуда. Высокий и статный, с едва тронувшей виски сединой, выглядел так, словно только передал командование флотилией, чтобы повидаться с семьей. — Чарльз, — улыбнулся он с ехидством, отвечая на рукопожатие. Маркус улыбнулся, он таких людей уважал. Явно бывший военный. — Это очаровашка Лили? Настоящая красавица, — подмигнул он поднявшей голову девочке. Лили же улыбнулась в ответ, поглядывая на него с немалой долей интереса. После расшаркиваний мужчина усадил их в машину и с относительным комфортом доставил в свой загородный дом за жалкие сорок пять минут. Там действительно было очаровательно-завораживающе, особенно впечатлял лес, среди которого и находился красивый и добротный двухэтажный дом. — Ну, располагайтесь, — махнул он в сторону дома. — Мирида покажет вам гостевые спальни и всё остальное, пока я поставлю машину в гараж. Внутри дом был обставлен без какой-то систематизации, но со вкусом, присущим всем беременным женщинам. Такой была и Анна жалких шестнадцать лет назад, нося под сердцем их любимую Ансилию, которую они стали почему-то называть Лили. — Тут всё сохранилось с моего рождения, — то ли со смущением, то ли с гордостью сказала брюнетка, проводя быструю экскурсию. После экскурсии их накормили обедом, приготовленным лично мистером Мейсоном. Он не переставал что-то рассказывать, будь то армейские байки, или способы приготовить лучшую солдатскую кашу. Последним он делился с Лили, которая неожиданно стала его особенно увлечённо слушать. — Ну, а теперь предлагаю прогуляться, вам в лесу понравится, только мальца лучше в коляске или люльке. Уснёт, — пояснил военный и даже вынес люльку двадцатилетнего возраста, гордо вручив её дочке. — В ней ещё ты спала. — Пап, — умоляющим тоном сказала брюнетка, но приняла из рук отца люльку, постелив внутрь мягкое одеялко. — Можно укладывать, — довольно объявила она, оглядев работу своих рук и аккуратно укладывая уже зевающего малыша внутрь. Джулиан одобрительно загугукал и улыбнулся девушке беззубой, но чертовски очаровательной улыбкой. — Здесь потрясающе! — восхитилась Лили после десяти минут неспешной ходьбы. Все присутствующие молча с ней согласились, жадно вдыхая свежий, ничем не загаженный воздух. Лесная тропинка вывела их к пруду, небольшому, но очень красивому, с прекрасным берегом, буквально созданным для пикников. В своё время мистер Мейсон поставил там большой деревянный стол и лавки, а уже позже, находясь на пенсии, построил вокруг них беседку. — Совсем как в детстве, — пробормотала особенно счастливая сегодня Мирида и бережно уложила люльку со спящим малышом на стол, присаживаясь на лавочку, чтобы безмолвно наблюдать за красотой природы. — Это так чудесно. Спасибо, что пригласили нас, мистер Мейсон, — улыбнулась Лили. Ещё с тенью грусти, но уже по-настоящему. Маркус, пронаблюдав за дочкой, кинул на мужчину благодарный взгляд. Удивительно. Этот человек сделал то, чего не смог сделать кто-то другой. Вывел Лили из затяжной депрессии. И несмотря на то, что пробыли они там всего лишь три чудесных дня, девочке стало легче, настолько, что она смогла отпустить мать и обратить внимание на окружающих её людей. Стала возиться с младшим братом, часами обсуждать что-то с Миридой, рисовать с ним. А потому, уезжая, он горячо и сильно благодарил мистера Мейсона, который, к слову, с хитрецой смотрел всякий раз, стоило ему застать их с Миридой наедине. Это случалось нечасто, но они любили поговорить и им всегда было о чём вести разговор. — Береги их, — шепнул ему Чарльз вместо прощания, грустно, по-отечески улыбаясь и словно зная о чём-то наперёд.