Театральная постановка

Ростиславу словно это и нужно было. Не успел Руслан освободить его от репетиции, объявив о перерыве, как он тут же сорвался с места и рванул в гримерку. Его не заботили ни недоуменные взгляды Лены и режиссера, ни странная дама, все еще сидящая в зале и всем своим видом показывающая, как ей скучно. На самом деле Ольга была очень даже неплохой артисткой, выдающейся танцовщицей и вообще имела всевозможный успех. Вот только с семейной жизнью у нее пока не очень складывалось. Виноваты ли были разные взгляды с супругом, разные интересы в плане музыки и увлечений, или же просто так сложилось… - А я уж думал, ты бросил нас,- резко заявил Колпаков, затормозив на пороге гримерки и едва не врезавшись в стоявшую возле входа вешалку. Ему не терпелось посмотреть в бессовестные глаза напарника, который обещал играть с ним в постановке, не пропадать и всячески поддерживать, а в итоге только и знал, что исчезал с резвым постоянством. После дня рождения все словно изменилось. Ростиславу с каждым разом все больше казалось, что Евгений его избегает, и не потому, что тот как-то иначе стал к нему относиться, ведь поведение самого Колпакова совершенно не изменилось. Он так же шутил, иногда хохмил, подначивал своих коллег по сцене и проектам. И поэтому оставалась только одна причина подобного поведения Егорова, его нежелания даже общаться путем смс - проклятый поцелуй. Но ведь они решили, что всему виной алкоголь, и что все это… Неправильно. Ростик помнил слова Жени, когда впервые постарался поговорить с ним, и отчасти понимал позицию коллеги и друга, да вот странное дело – сердцу не прикажешь. А оно предательски замирает от каждого упоминания Егорова, от каждого слова или мысли, прикосновения – пусть и вынужденного, в рамках спектакля. Колпаков не замечал у себя подобной тяги к мужчинам, у него даже и мыслей раньше не было, что вот так можно смотреть на другого парня, желая прикоснуться, обнять и больше никогда не отпускать, чтобы тот вновь не решил пропасть на неопределенный срок. Никогда еще в своей жизни Ростислав не был столь озадачен собственными чувствами, одновременно радуясь им и теряясь, пребывая в подобии эйфории всякий раз, как видел Женю. Ему четко дали понять, что ничего не будет, и это правильно. Им не нужны скандалы, но можно продолжать дружить, забыв тот треклятый поцелуй, забыв о разговоре после. Просто остаться друзьями, как было раньше. Вместе ходить в кафе после репетиций, собираться у общих знакомых, смеяться над забавными ситуациями, делить гримерку. Просто. Быть. Друзьями! - Даже при всём желании, не смог бы,- заявил Егоров, и звук его голоса выдернул Ростика из размышлений, словно отвечая на возникший в голове вопрос. Он и не заметил, что вот уже пару секунд просто стоит в дверях, рассматривая своего названного братца.- Но я обещал, не так ли? Колпаков улыбнулся, сделав пару шагов вперед, и осторожно коснулся плеча друга, но тот тут же скинул его руку, отойдя на пару шагов. Что-то внутри снова сжалось просто от этого лёгкого дружеского прикосновения, а от голоса, говорящего, что по нему скучали, по телу Егорова пробежали мурашки. Все это время Женя старался не думать о том, что будет, когда он вернётся, и теперь совершенно не представлял, как смотреть в глаза Ростиславу. Может, и ему надо вести себя так же, словно ничего не было. Что если он сам все выдумал, а для Колпакова тот поцелуй ничего не значил. Ну, выпили тогда, блажь в голову вдарила, мысли запутались, вот и результат. И ничего плохого, по сути своей, не случилось, загоняться нет причины. Разве что только одна крошечная – мысли почему-то все продолжают вращаться вокруг того вечера. Егоров даже в компании супруги умудрялся вспомнить Колпакова и его шутки, слова и легкие дружеские на тот момент прикосновения. Что там говорил Юра о таких моментах? Что никто не железный, что всему приходит конец, и если семейная жизнь не радует, то человек машинально ищет счастье на стороне? Ох, Юрка, знал бы ты, во что твой вокалист вляпался, сам того не подозревая и изначально не желая. - Ты почему не приходил, на звонки не отвечал?- Ростик по-хозяйски устроился на стуле и улыбнулся.- Я… Мы все скучали. - Работал,- коротко и немного резко ответил Егоров.- Помимо этой постановки у меня есть группа и театр Стаса Намина. Не могу же я ради одного «ПИ» жертвовать остальным? «Последнее испытание» рано или поздно закончится, а группа продолжит существовать. Все это было по большей степени просто отговорками. Как и обещал изначально, Женя мог спокойно совмещать и театр Намина, и ПИ, и группу, ведь сцена была для него всем. Он мог сутками не появляться дома, если на то были силы и желание. Проблема была немного в другом, и оба прекрасно понимали. Вопреки своим же словам, не получалось у Егорова делать вид, что ничего не было, и отчасти он даже завидовал Ростику, все это время приветливо улыбающемуся товарищу. Колпакову ведь были незнакомы подобные закидоны, или же он умело вживался в роли. Вот только в глубине души Ростислав был совсем не прочь продолжить отношения и уж никак не думал, что Женька, по сути, ответивший ему, расценит тот поцелуй, как надругательство над своими великими традиционными идеалами. Был бы против - в первые секунды бы отпихнул и по морде дал. - Ты меня избегаешь. Почему? - в лоб спросил Колпаков, когда оба уже готовились уходить из гримерки. - Не понимаю, о чем ты,- голос не дрогнул, хотя Егоров очень боялся, что он выдаст его.- Никто тебя не избегает. У меня были дела в группе, не могу же я в ущерб основному своему делу заниматься постановкой. Он лгал, не глядя на Ростика, не поднимая головы, словно искал что-то в сумке, а не найдя принялся шарить по карманам своей куртки. - Все ты понимаешь, - Колпаков шумно вздохнул. Эйфория от долгожданной встречи испарилась, и внезапно стало грустно. Он-то, дурак, все еще надеялся на взаимность, помня, что его не оттолкнули, а в итоге что? Ничего. Еще и этот тон, мол, у меня есть основная работа, а постановка дело десятое, как и ты – один из миллиона моих партнеров по сцене. Не больше и не меньше. Колпаков уже набрал в легкие воздуха, чтобы сказать "Ну раз так, то конечно", но что-то не дало ему это сделать. Может, тщательно скрываемая фальшь? Женя молчал. Он словно кожей ощущал на себе взгляд Ростика, и совершенно не знал, как быть. Колпаков ждал ответа, и враньем от него не отделаешься, пусть даже оно будет частичной правдой. Бегать друг от друга, а так же от себя самого, тоже рано или поздно надоест. Нужно было что-то решать. Сегодня. Сейчас. Здесь, в здании «Москвича», словно отложи разговор на завтра, и будет уже поздно. Не всегда удается запрыгнуть в уходящий поезд. Отложив в сторону телефон, все это время бесцельно сжимавший в руках, и повернувшись к Ростиславу, Егоров все же осмелился посмотреть ему в глаза. - Что ты от меня хочешь услышать? Мы уже обсуждали эту тему, и мне показалось, что пришли к верным выводам и решению. Мы оба взрослые люди, и понимаем, что произошедшее выходит за все возможные рамки… У меня есть жена, у тебя, как я слышал, появилась девушка. Так вот я совершенно не вижу смысла в дальнейшем разговоре. Все было уже сказано, и я не понимаю, почему тебе так это важно! Почему нельзя просто забыть этот поцелуй и сделать вид, что ничего не было! Зачем нужно каждый раз возвращаться… Егоров запнулся. Возвращаться к чему? К разговору, друг к другу, к мыслям о поцелуе? Он потерял ход мысли, медленно начиная сходить с ума от одного только взгляда Ростислава. А тот все так же сидел перед ним, скрестив руки на груди и пристально наблюдая. Словно говорил «ты продолжай, обманывай себя, если тебе так это нужно. Но во лжи долго не проживешь». - То-то и оно, Жень, что мы взрослые люди,- кивнул Колпаков. - И нет, я не понимаю, что плохого в том, что ты мне нравишься не только, как партнер по сцене! Да, быть может, это неправильно, аморально, если пожелаешь.. Да вот, как говорят во всех романтических историях – «сердцу не прикажешь». И ученые до сих пор ломают голову над вопросом, почему в какой-то момент все резко меняется, словно по щелчку. Если тебя успокоит, то я никогда не смотрел на парней вот так. Все мои интрижки и внимание были направлены в сторону женщин, и я свято до сих пор верю, как и ты, что все это блажь. Ну, почти верю, потому что не собираюсь отказываться от своих слов и повторю столько, сколько нужно будет, чтобы ты понял. Ты мне нравишься! И я писал, потому что, в самом деле, волновался, переживал о том, где ты, все ли хорошо. Отбросив предрассудки и воспоминания о том вечере… скажи, разве друг не может волноваться за своего товарища? Можно же было хоть пару слов ответить. Ростислав поднялся, медленно и тяжело вздохнул, взъерошив свои волосы. Он уже понял, что ответа сегодня снова не дождется. Пора было идти на сцену, репетировать эту дурацкую постановку, которая перевернула его жизнь с ног на голову. - Ладно, я тебя понял,- наконец кивнул он, направляясь к выходу.- Идем, а то Руслан снова начнет злиться. И давай договоримся, не хочешь общаться в реале, так хотя бы на звонки отвечай, не нужно заставлять жену брать трубку. Молчащий все это время Егоров уже собирался покинуть гримерку в надежде, что больше подобных разговоров не случится, но на пороге резко остановился и недоуменно посмотрел на Колпакова. Про звонок в тот день он узнал уже позже, когда взял телефон и машинально решил проверить сообщения, а затем и звонки. Номер Ростика был отмечет, как принятый, но Женя не помнил, чтобы с ним разговаривал. Голова в тот день раскалывалась, да и само состояние было не очень. Угораздило чем-то отравиться. Концерт отменили, почти все загремели в больницу, только чудом удалось не афишировать. - Ты говорил с Ольгой?- осевшим голосом переспросил Женя,- я не знал, что ты звонил. Обычно она не трогает мой телефон. Колпаков недоуменно моргнул. В самом деле, не знал или свистит? На ум тут же пришли слова Годуновой – что-то из серии «узнать о состоянии Жени можно в официальной группе». О каком таком состоянии, дошло только теперь. - Болел, что ли?- внезапно переменился Колпаков. - Можно и так сказать,- вздохнул Женя.- Мы были в клубе, концерт в честь дня рождения одного знакомого.. словом, все закончилось не очень весело. Женя посмотрел на Ростика и улыбнулся. - Но я же тут,- закончил он, словно говоря, что все подозрения были ложные.- Идешь, пока господин режисер не осатанел в компании наших доблестных Даламаров. Кстати, кто у нас сегодня? - Казьмин и Баярунас, кажется… Убрав телефон в карман, Егоров вышел следом за Ростиком. Его немного пошатывало, но в целом ощущал он себя вполне нормально. Единственное, что никак не желало оставлять его, это чувство недосказанности, ведь подходящих слов в ответ на признание Ростика он так и не нашел. Женя шёл, глядя на спину Колпакова, иногда чуть ускоряя шаг, чтобы коснуться плеча и привлечь внимание, спросить о чем-то или сказать, но не решался. Ситуация, в которой они оказались, была просто нереальной, если бы все это произошло не с ним, то Егоров бы не поверил. Ему очень не хотелось терять такого друга, как Ростислав – талантливого, умного, надежного, готового в любой момент прийти на помощь. - Что?- Колпаков словно физически почувствовал взгляд Жени и резко обернулся.- Ты вроде сказал что-то? - Нет,- усмехнулся Женя,- ничего. Просто подумал, но ты ведь не умеешь читать мысли, да? Женя обошёл Ростика и направился в сторону сцены. Руслан явно был в плохом настроении и ставил на место жёстко и резко. Ему надоело каждый раз начинать все заново, стоит кому-то из артистов не явиться на репетицию, решив, что это не нужно. Месяцы простоя им не грозили, ведь составов было несколько, да вот только постоянные вопросы «где Егоров?», «когда Егоров выйдет в роли Черного мага?» порядком начинали уже раздражать. Руслану и невдомек было, какая буря эмоций в данный момент бесновалась внутри артиста, старающегося из последних сил в данную минуту поставить барьер между эмоциями, чувствами и работой. Колпаков – партнер по сцене, не больше и не меньше. Никакого разговора про иные отношения никогда не было. - Налажаешь еще раз и пеняй на себя! Вышвырну из проекта к чертовой матери! Женя кинул быстрый взгляд на Ростика, затем на Руслана. Что здесь творилось, пока его не было, он не знал, но отчетливо видел нервозность режиссера. Где-то чуть в стороне хихикнула Елена, тут же прикусив нижнюю губу и что-то шепнув Саше. Вот уж точно, кому не приходится выбирать между работой и дружбой, потому что никогда не парится относительно взглядов со стороны. Иногда Женя завидовал Саше – тот почти всегда приходил на репетиции позитивным, в хорошем расположении духа, шутил, подначивал коллег, а главное почти все время улыбался. Исключения бывали, но редко. Женя иногда задавался вопросом, как у Казьмина получается никогда не унывать. Пару раз он планировал поинтересоваться у своего названного ученика, попросить урок мастерства для шалафи, но потом что-то одергивало. Чем больше Женя наблюдал за Сашей, тем больше понимал, что позитивные нотки в поведении и манерах Даламара работают на то, чтобы скрыть порой переживания, смятение или даже расстройство. Саша был таким же живым, как и сам Егоров или Колпаков, быть может, даже больше их вместе взятых, и старался не показывать истинных эмоций. Не здесь, не при труппе и коллегах. Сидя на краю «Врат в Бездну», Егоров ожидал команды, а пока мог спокойно наблюдать за остальными. Свою сцену с Леной он, как всегда, отыграл почти идеально. Разве что запнулся в паре мест, немного неуверенно взял партнершу за руку, привлекая внимание. Но все это было легко исправить. Впереди было еще несколько сцен с Карамоном, и вот их Егоров внезапно боялся больше всего. Раньше, каждое прикосновение Ростислава казалось просто игрой, задумкой сценариста, но теперь после всех их разговоров, все обретало иные краски. Женя тяжело вздохнул и на пару мгновений прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Ростик стоял чуть в стороне, ожидая своей очереди, и иногда довольно резко отвечая Руслану. Ему очень не нравилось, когда повышали голос или заявляли, что он работает в пол силы, ведь артист даже на репетициях всегда выкладывался на сто процентов. По сценарию нужно было по-братски обнять мага. Раньше все проходило в шутку. Обнять, прижать к себе, помочь устроиться на полу, словно погружая в сон, спеть волшебную «Колыбельную». Да так, чтобы рыдал зал – пронзительно, чувственно, как может только он – Ростислав. Но теперь все было куда сложнее. Обнимая мага, Колпаков чувствовал, как Егоров напрягся, готовый оттолкнуть или отстраниться. Стало обидно, какого, собственно, черта? Можно подумать, он Женьку не поцеловал, позже признавшись в симпатии, а против воли напоил, затащил в подсобку и совершил развратные действия, порочащие честь и достоинство. Это было безумно обидно, и где-то в душе Ростислав уже готов был смириться, послать все к такой-то матери, лишь бы поскорее закончить и забыть. Пару раз он ловил на себе странный взгляд Саши. Усталые глаза старого партнера по сцене, с которым они уже столько всего сыграли и пережили, выражали все понимание происходящего. Наверное, если бы Ростик заговорил с ним, рассказав о том, что накипело, Казьмин бы понял, может даже поддержал советом или просто позволил выговориться. Отчего-то Колпаков был уверен, что среди тех, кто в данный момент присутствовал в зале на репетиции, именно Александр мог понять его, и никогда бы не высмеял, вот только готов ли сам Ростислав кому-то довериться, открыться… Всю «Колыбельную», Женя пролежал в объятиях «брата» почти не шевелясь, затаив дыхание и иногда поглядывая на него снизу вверх. Закрывать глаза на репетиции было не обязательно, и теперь он мог рассмотреть почти каждую мимическую морщинку на лице партнера по сцене. Ростислав отдавался роли полностью, без остатка. Он перевоплощался в Карамона с первыми аккордами своих арий, с первыми минутами, стоило начаться представлению. И выходил из роли только когда зал покидал последний зритель. Всю арию Женя просто наблюдал, словно желая что-то для себя понять. Он слушал его голос, его дыхание…