Шорох

Шорох. Всего один шорох, а снайпер уже понял, что немецкая шавка опять пришла по его душу. С каждым разом все менее осторожный. Неужели жертва хочет быть пойманной, раз идет прямо в раскрытый капкан? Шелест металла — он распустил балисонг, дуновение воздуха — делает замах. Снайпер за это время успевает сделать еще один выстрел и отправить на тот свет одного из новобранцев красных. Ну же, шпион, действуй быстрее. Тихий свист. Медленно, слишком медленно. Резкий поворот, удар по руке выбивает летящий на него балисонг. Шпион ожидает этого выпада. Они уже почти выучили наизусть движения друг друга, но эти бессмысленные стычки продолжаются раз за разом. Что-то вроде их персональной игры. Странно, что агент красных не захотел ее прекратить после прошлого унижения… Шпион выхватывает револьвер. Предсказуемо-неизбежно. Выпад в сторону, и снайпер успевает совершить подсечку. Раздается выстрел. Красный все же нажимает на курок во время падения на пол. Болью ошпаривает левое плечо, заставляя стрелка с шипением отшатнуться от упавшего шпиона. Тому даже не хватает времени, чтобы осознать свое новое положение в пространстве, как ему в челюсть приходится удар ботинком. Что-то хрустнуло, и сознание на несколько секунд услужливо погружает шпиона в блаженную темноту. Всего на несколько секунд, но когда картинка перед глазами опять начинает проясняться, то красный уже ощущает, как потертую веревку вновь обматывают на его стертых запястьях. Чувствует это, и, с дрогнувшими в искрометной улыбке губами, утыкается в пыльные доски. — Раз за разом, да? — что-то тихонько насвистывая под нос, проговорил снайпер. — Раз за разом… добыча с легкостью попадается в сети охотника, съедая приманку. Это их персональная игра. Они жаждут прикончить друг друга, но не сделают этого, лишь бы не оставлять свою «охоту». И пусть шпион будет проигрывать снайперу раз за разом, попадаясь на его крючок. Он уже привык к проигрышам. Да и победа после них будет в сотни раз слаще. А победить он вознамерился достаточно твердо. Просто снайпер этого не знает. Шпион молчит, будто бы немо соглашается со словами стрелка. Слушает как тот что-то напевает себе под нос, кажется даже не замечая огнестрельной раны на плече. Ожидает услышать от него слова про «услугу и свободу», как в прошлый раз. Но нет, тот возвращается к своему месту, опять беря винтовку в руки, заглядывает в прицел и выискивает новую цель. Ведь задание еще не окончено. Выстрел за выстрелом, но не каждая пуля долетает до цели. Вот и вражескому медику удалось сбежать. Снайпер тихо шипит от досады. Винтовка до сих пор неприятным грузом лежит в руках, а сзади раздаются эти отвлекающие шорохи. Шпион извивается. Извивается, словно змея, пытаясь освободить руки от грубой веревки. Трется об деревянный пол, скользит каблуками ботинок, оставляя еле заметные царапины. Как зверь в капкане — больно, страшно, а вырваться все равно хочется. Ведь свобода всегда желанна. Что для человека, что для животного. Входит в какие-то низменные инстинкты наравне с голодом, жаждой и тягой к размножению. Шпион пыхтит себе под нос, сворачиваясь позой эмбриона, пытается перекинуть руки через ноги, чтобы дать себе чуть больше свободы. Снайпер краем глаза наблюдает за ним, усмехается. Что ж, агент красных свое дело знает — своими ерзаньями и тихим немецким шипением спасает союзников по цвету. Винтовка тихо щелкает. Осечка. Стрелок откладывает ее в сторону, возвращаясь к шпиону. Тот как раз сумел немного выпутаться. Неуклюже сел. Вперил злобный взгляд. — Уже принял позу? — вкрадчиво поинтересовался снайпер, со смехом наблюдая за тем, как в удивлении на долю секунды расширились глаза красного. Всего на одно мгновение, прежде чем в них мелькнула ярость. И, забывая о всякой осторожности, шпион в мгновение ока попытался вскочить, нанести удар связанными руками. Что угодно, лишь бы снайпер больше не говорил такого. Однако же попытка его с треском провалилась. Обрушилась вместе со шпионом на пол, когда стрелок наотмашь ударил его по лицу. Глупо, действительно глупо, ведь снайпер сейчас готов к любому его выпаду. Он слишком хорошо изучил его, несколько месяцев наблюдая за его повадками. Сплевывая кровь, шпион и понять не успел, как на его шее сомкнулись сильные ладони. Дышать тут же стало труднее, но снайпер не душил его. Нет, он держал его, прислушиваясь к его пульсу, заглядывая в глаза. — Твое сердце так сильно колотится… — задумчиво пробормотал стрелок. — Как сердце загнанного в угол оленя, который чувствует приближение смерти… Опять эти сравнения. Шпион ненавидит эту индейскую мразь лишь за одни сравнения себя с этими грязными животными. Хватка на шее ослабевает, вот уже пальцы подцепляют край маски и медленно стягивают с его головы. Почти ласково проводят по яркому синяку, виднеющемуся на виске, заставляя шпиона вздрагивать и шипеть от боли. Задергаться, попытаться встать. Или сесть. Хоть что-нибудь. Снайпер сам тянет за ворот рубашки, заставляя подниматься. Проводит пальцами по подбородку. Шпион дрожит от злобы. — Ты слишком легко попался… — говорит стрелок, касаясь одним пальцем губ красного агента, от чего он отпрянул, как от ожога. — Скажи это своей простреленной руке. — Ответ прямо кипит от внутреннего яда, который шпион в него вложил. — Кстати… ты испортил мне татуировки. — За этим почти обиженным тоном прилетает сильная пощечина. — Не хочу оставлять это просто так… Удерживая за волосы, снайпер надавливает пальцами на губы шпиона, насильно открывая его рот и проникая внутрь. — Давай, попробуй сомкнуть челюсти. — Подначивает со смехом, чувствуя, как пальцы прижимают зубы. И тут же отпускают, позволяя прикоснуться к мягкому языку. — Ты сам хочешь этого. Шпион ничего не ответил, утробно рыча под смех стрелка. Стыдно. Стыдно, но снайпер прав. Нет, шпион ни за что не признает, но все равно прав. Он мысленно готов к тому, что стрелок сейчас сделает с ним. Сейчас нос не кровоточит и не мешает дышать, должно быть легче. Ведь правда? Правда, когда снайпер толкает его обратно на пол, почти что выламывает руки, заводя их ему за спину, шпион тут же, вздрагивая, настораживается, опять выкручиваясь, что дикой болью отзывается в напряженных плечах. Слышит, как стрелок начинает шумнее дышать, почти прижимаясь к нему, чувствует, как водит свободной ладонью по спине, задирая одежду. А потом спускается ниже, дотягиваясь до ремня и ширинки на его брюках, нетерпеливо расстегивая, рыча проклятия на родном языке, когда пальцы срываются от поспешности. Шпион оборачивается, приподнимает голову, ищет вдруг обезумевшего снайпера глазами. Вторая рука внезапно отпускает связанные руки шпиона и ложится на его шею, надавливая, начиная душить. Красный хрипит, дергается, открывает рот, как рыба, выброшенная на берег, пытается вдохнуть. И сердце начинает колотиться много сильнее, грозя выскочить из груди. Нет, снайпер ведь не может убить его сейчас? Но страх подгоняет, заставляет все тело ерзать в жалких попытках вывернуться, как-то ослабить это давление. От этого лишь сильнее сжимается ладонь на горле, перед глазами начинают танцевать разноцветные круги. Шпион хрипит, пытается что-то сказать, выплюнуть проклятие. Нельзя было соглашаться. Нельзя было немо соглашаться с его словами. Какие-то мысли еще летают по начинающему отключаться мозгу, стучась в стенки уходящего сознания, создавая шум в ушах. На краю осознания агент чувствует некое неудобство. Проклятый снайпер уже успел вторгнуться в его тело пальцами, грубо двигая, растягивая, не давая и шанса, чтобы привыкнуть. Тяжело соображать. Прошли секунды или минуты. Приятное ощущение тепла и тут же боли от далеко не нежного проникновения стрелка. Он берет быстро и нещадно, заставляя невольно выгибаться, стараясь уйти от этого безумия. Прохладный воздух внезапно врывается в кричащие легкие — снайпер отпустил его горло. Впору было закричать, возмутиться или сделать еще что-то, но с губ слетает лишь предательский стон, а сердце бешено бьется, отдавая где-то в горле. На каких-то чудом уцелевших остатках сознания, шпион неуклюже старается отпрянуть, отползти в сторону, за что награждается новым выламыванием ноющих рук с растертыми в кровь запястьями. Снайпер начинает ласкать и агента красных, выбив из него тем самым несдержанный стон. Где это видано, чтобы охотник думал об ощущениях своей добычи? От одной только этой мысли, шпион, тщетно пытаясь отдышаться, начинает теряться в этой дурной смеси удовольствия и боли. Стрелок, рыча, вбивается в него все нещадней, вместе с этим лаская все чувствительней. Слишком неправильно. Слишком… не так, как ожидал шпион, когда его вместе со снайпером накрывает одновременный оргазм… Наверное, красный все же потерял сознание, когда все закончилось, ибо очнулся только тогда, когда его, уже развязанного, сверху накрыла жесткая, пахнущая пылью ткань. Снайпер явно уже собрался и уходил, когда шпион тихо захрипел, из-за рези в горле не в силах что-то сказать. На остатках сознания, красный агент успел мысленно проклясть стрелка с десяток раз, когда заметил, что тот, помимо своего оружия и веревки, прихватил еще и его брюки.